— Наши друзья одеты так же, как мы, — заметил Арагорн, — а нас вы не заметили даже при свете дня.
— Об этом я забыл, — согласился Эомер. — Такое множество чудес сбивает с толку. Наш мир диковинным образом переменился. Эльф в обществе гнома средь бела дня идет по нашим полям; можно говорить с Госпожой Леса и сохранить жизнь, а Меч, который был сломан еще до того, как отцы наших отцов приехали в Марку, снова возвращается на бой! Как же человеку в такую пору рассудить, что делать?
— Так же, как всегда, — сказал Арагорн. — Добро и зло за эти годы не изменились и остались одинаковы и для гномов и эльфов, и для людей. И человеку следует различать их и в Золотом лесу, и в собственном доме.
— Это верно, — заметил Эомер. — Я не сомневаюсь ни в вас, ни в том, чего жаждет мое сердце. Но я не волен в своих поступках. Наш закон не позволяет чужеземцам свободно разъезжать по нашей земле, покуда король не даст им на то позволения, и в нынешние грозные дни этот закон особенно строг. Я просил вас добровольно пойти со мной, но вы не пожелали. Затевать бой сотни с тремя противно моему сердцу.
— Едва ли ваш закон писан для таких случаев, — сказал Арагорн. — Да и я не совсем чужеземец, ибо бывал в этой земле раньше, и не раз, и ехал с войском рохирримов, пусть и под другим именем и в другой одежде. Вас я прежде не видел – вы слишком молоды, – но говорил с Эомундом, вашим отцом, и с Теоденом, сыном Тенгеля. В былые дни ни один правитель этих земель не принудил бы человека отказаться от поиска, подобного моему. Мой долг ясен – идти дальше. Ну же, сын Эомунда, вы должны наконец сделать выбор. Помогите нам или хотя бы не мешайте. Или попытайтесь исполнить свой закон. Если так, меньше ваших воинов вернется к королю или на войну.
Эомер помолчал, потом заговорил: — Мы оба должны торопиться. Каждый час уменьшает вашу надежду, а мои товарищи недовольны задержкой. Мой выбор таков: можете идти. Более того, я дам вам коней. Прошу только об одном – когда ваш поиск завершится или если он окажется напрасным, верните лошадей за Энтвейд, где в Эдорасе, в Золотом чертоге сидит теперь Теоден. Тем самым вы докажете ему, что я не ошибся. Я рискую, быть может, жизнью в надежде на вашу честность. Не обманите!
— Не обманем, — заверил Арагорн.
Приказ Эомера передать свободных коней чужеземцам вызвал великое удивление и множество угрюмых и сомневающихся взглядов. Но лишь Эостен осмелился заговорить открыто.
— Может, этому владетельному господину из Гондора, как он себя величает, и можно доверить коня, — сказал он, — но кто слышал о том, чтобы в Марке давали лошадей гномам?
— Никто, — ответил Гимли. — И не беспокойтесь: никто никогда не услышит об этом. Я лучше пойду пешком, чем сяду на спину такому большому и свирепому животному.
— Но вы должны ехать верхом, не то вы станете обузой, — заметил Арагорн.
— Вы можете сесть со мной, друг Гимли, — сказал Леголас. — Тогда все уладится, и вам не придется ни одалживать коня, ни терять из-за него покой.
Арагорну подвели большую темно-серую лошадь, и он сел в седло. — Его зовут Хасуфель, — сказал Эомер. — Пусть он служит вам вернее и приведет к большей удаче, чем Гарулва, своего прежнего хозяина.
Леголасу подвели не столь крупного и мощного, но норовистого и ретивого коня. Звали его Арод. Леголас попросил убрать седло и уздечку. — Мне они не нужны, — сказал он, легко вспрыгнул на коня, и, к удивлению рохирримов, Арод покорился и слушался первого слова всадника: таков был эльфийский обычай обращения со всеми добрыми животными. Гимли посадили на лошадь позади Леголаса; гном изо всех сил вцепился в своего друга, чувствуя себя не лучше, чем Сэм Гэмджи в лодке.
— Прощайте, желаю вам отыскать то, что вы ищете! — сказал Эомер. — Возвращайтесь как можно скорее, и пусть тогда наши мечи засверкают вместе!
— Я приду, — ответил Арагорн.
— И я приду, — заявил Гимли. — Слова о госпоже Галадриели все еще стоят между нами. Мой долг – научить вас учтивым речам.
— Посмотрим, — засмеялся Эомер. — Произошло так много странного, что учиться хвалить прекрасную госпожу под ласковыми ударами топора гнома – не диво. Прощайте!
На этом они расстались. Роханские кони летели как ветер. Когда немного погодя Гимли оглянулся, отряд Эомера был уже далеко позади. Арагорн не оглядывался. Низко пригнув голову к шее Хасуфеля, он вглядывался в след, по которому они скакали. Вскоре преследователи оказались у берегов Энтвоша и там увидели новый след, о котором говорил Эомер. Он тянулся с востока, с Нагорья.
Арагорн спешился и осмотрел землю, затем вновь вскочил в седло и отъехал чуть к востоку, держась в стороне от следа и стараясь не наступать на него. Потом снова спешился и еще раз осмотрел землю, прохаживаясь вдоль следа.
— Тут мало что можно обнаружить, — сообщил он, вернувшись. — Главный след затоптали всадники, когда возвращались. Но этот след с востока свеж и четок. Никаких признаков того, что кто-то ушел в другую сторону, назад к Андуину, нет. Теперь нужно ехать медленнее, чтобы точно знать, что ни один след не сворачивает в сторону. Здесь орки уже должны были понять, что их преследуют, и могли попытаться спрятать пленников прежде, чем их догонят.
Покуда они ехали вперед, погода испортилась. С нагорья набежали низкие серые тучи. Солнце затянулось дымкой. Одетые деревьями склоны Фангорна приближались, медленно темнея по мере того, как солнце клонилось к западу. Ни справа, ни слева путники не видели никаких следов, лишь кое-где попадались трупы орков, сраженных при бегстве серой стрелой в спину или в горло.
Наконец ввечеру всадники подъехали к краю леса и на большой поляне за первыми деревьями обнаружили огромное кострище: угли, еще горячие, дымились. Рядом высилась груда шлемов, кольчуг, щитов, сломанных мечей, луков, стрел и иного оружия. В середине была насажена на кол большая голова орка; на измятом и расколотом шлеме виднелся белый знак. Ближе к реке, с шумом выбегавшей из леса, высился могильный курган. Его насыпали совсем недавно: сырая земля была выложена свежесрезанным дерном. Вокруг кургана из земли торчали пятнадцать копий.
Арагорн с товарищами обыскал большой участок вокруг поля битвы, но свет тускнел, и быстро наступил туманный вечер. До наступления темноты они так и не обнаружили никаких следов Пиппина и Мерри.
— Больше мы ничего не можем сделать, — печально сказал Гимли. — Мы разгадали много загадок с тех пор, как выступили из Тол-Брандира, но эта самая трудная. Я думаю, сгоревшие кости хоббитов смешались с оркскими. Страшная новость для Фродо, если только он доживет до того, чтобы услышать ее. Страшная и для старого хоббита, который ждет в Ривенделле. Эльронд был против их участия.
— А Гэндальф – за, — напомнил Леголас.
— Но Гэндальф и сам решил идти и погиб первым, — заметил Гимли. — Способность предвидеть подвела его.
— Совет Гэндальфа не преследовал цель обеспечить безопасность ему или остальным, — возразил Арагорн. — Есть дела, за которые лучше взяться, чем отказаться от них, пусть даже итог может оказаться мрачным. Но я еще не собираюсь уходить с этого места. Как бы ни было, нужно дождаться утра.
Они устроили привал чуть в стороне от поля битвы, под развесистым деревом, похожим на каштан. На нем сохранилось множество широких коричневых прошлогодних листьев, похожих на сухие ладони с длинными растопыренными пальцами. Листья скорбно шуршали на ночном ветру.
Гимли дрожал. Путники захватили с собой только по одному одеялу. — Давайте разожжем костер, — предложил гном. — Плевать на опасность. Пусть орки сбегутся, как мошкара летом на огонь.
— Если эти бедолаги-хоббиты заблудились в лесу, костер может привлечь их, — прибавил Леголас.
— А может привлечь и других, не орков и не хоббитов, — сказал Арагорн. — Мы близки к горным пределам земли предателя Сарумана. К тому же мы на самом краю Фангорна, а говорят, опасно трогать деревья в этом лесу.
— Но рохирримы устроили здесь вчера большой костер, — заметил Гимли, — и, как видите, рубили для него деревья. Однако покончив с работой, они благополучно провели здесь ночь.
— Их было много, — сказал Арагорн, — и им не нужно бояться гнева Фангорна, потому что они редко появляются здесь и не заходят под деревья. Но наша дорога наверняка уведет нас в самую чащу, поэтому будьте осторожны! Не срубайте живых деревьев!
— В этом нет необходимости, — сказал Гимли. — Всадники оставили достаточно щепок и ветвей, а в лесу много бурелома. — Он набрал дров и занялся разведением костра, но Арагорн сидел молча, в глубокой задумчивости, прислонившись спиной к дереву, а Леголас, стоя на опушке, глядел в глубокую тьму леса, наклонившись вперед, словно прислушивался к отдаленным голосам.
Когда гном разжег маленький яркий костер, трое товарищей, кутаясь в плащи, уселись вокруг, загородив собой пламя. Леголас взглянул на ветви дерева над ними.
— Смотрите! — показал он. — Дерево радо огню!
Возможно, танец теней породил обман зрения, но каждый из путников ясно увидел, как ветви закачались, склоняясь к пламени; бурые листья встали торчком и терлись друг о друга, словно множество озябших морщинистых рук, наслаждающихся теплом.
Воцарилось молчание – все внезапно ощутили присутствие темного незнакомого леса, близкого, мрачного и таинственного. Через некоторое время Леголас снова заговорил.
— Келеборн предупреждал, чтобы мы не слишком углублялись в Фангорн. Почему, Арагорн? Какие предания об этом лесе слышал Боромир?
— Я слышал много рассказов и в Гондоре, и в других местах, — ответил Арагорн, — но если бы не слова Келеборна, я счел бы их попросту сказками, которые сочиняют люди, когда им не хватает знаний. Я как раз хотел спросить вас, какова истина. Но если этого не знает лесной эльф, откуда же знать человеку?
— Вы путешествовали больше моего, — заметил Леголас. — В своей земле я ничего не слышал о Фангорне, кроме песен об онодримах, которых люди зовут энтами, – они жили здесь много лет назад: Фангорн очень стар, даже у эльфов память короче.