— Звездная склянка? — пробормотал Фродо, словно во сне, не очень понимая, что говорит. — И верно! Как я забыл о нем? Свет, когда всякий иной свет исчезнет! А здесь только свет и может нам помочь.
Его рука медленно потянулась к груди, медленно извлекла фиал Галадриэли. Вначале тот мерцал слабо, точно ранняя звезда в тяжелом, льнущем к земле тумане, но затем разгорелся, и в сердце Фродо ожила надежда. Фиал – крохотное ослепительное сердечко – сиял серебристым огнем, как будто сам Эарендиль с последним Сильмарилом во лбу спустился к ним с небесных солнечных троп. Тьма отступала, и вскоре фиал сверкал словно бы в центре прозрачного хрустального шара, и рука, державшая его, искрилась белым холодным светом.
Фродо дивясь глядел на этот чудесный дар, который так долго носил с собой, не подозревая о его силе и могуществе. Он редко вспоминал о нем в дороге, пока они не пришли в долину Моргула, и ни разу не использовал из страха перед его разоблачительным свечением. «Эйя Эарендил Эленион Анкалима!» — воскликнул Фродо, сам не зная, что произнес: ему показалось, будто его устами заговорил чей-то другой голос, ясный, не затронутый гнилым воздухом подземелья.
Но в Средиземье есть и другие силы, силы ночи, древние и могущественные. И Она, Та, Что Бродит Во Тьме, услышала эльфийский возглас, дошедший из глубины времен, и не пропустила его мимо ушей, и он не устрашил ее. Едва Фродо произнес непонятные слова, как почувствовал направленную на него чью-то безмерную злобу, чье-то губительное пристальное внимание. Он увидел неподалеку, между собой и тем отверстием, которое они с трудом миновали, две большие грозди фасеточных глаз – надвигающаяся опасность наконец-то обрела облик. Сияние Звездного Зеркала раздробилось в тысячах фасеток и отразилось от них, но сквозь его блеск пробился разгорающийся внутри их бледный смертоносный огонь, пламя, зажженное в бездонной пучине зломыслия. Чудовищными и омерзительными были эти глаза, звериные и в то же время полные мысли; в них светилась отвратительная радость хищника, загнавшего добычу в тупик, откуда уже не спастись.
Фродо и Сэм, оторопев от ужаса, начали медленно отступать, не в силах оторвать взгляд от этих страшных, неподвижных, злобных глаз, но едва они попятились, как глаза начали приближаться. Рука Фродо дрогнула, фиал медленно опустился. И внезапно, освободившись от цепенящих чар, чтобы в тщетной панике отбежать на потеху Глазам, хоббиты развернулись и кинулись наутек. Но, оглянувшись, Фродо с ужасом отметил, что Глаза прыжками движутся следом. Его, точно облако, окутал запах смерти.
— Стой! Стой! — отчаянно закричал он. — Бежать бесполезно.
Глаза медленно подползали.
— Галадриель! — закричал Фродо и, собрав все свое мужество, вновь поднял фиал. Глаза остановились. На мгновение внимание их рассеялось, как будто их обладателя смутила тень сомнения. Тут сердце Фродо воспламенилось, и, не задумываясь о том, что делает, глупость это, отчаяние или храбрость, хоббит переложил фиал в левую руку, а правой выхватил меч. Жало вспыхнул, острый эльфийский клинок заискрился серебром, но края его переливались голубым огнем. Тогда, держа фиал над головой, а блестящий меч перед собой, Фродо, хоббит из Шира, пошел навстречу Глазам.
Те дрогнули. С приближением света в них возникло сомнение. Один за другим они потускнели и медленно начали отступать. Никогда еще их не опаляла такая губительная яркость. Подземелье надежно укрывало их от солнца, луны и звезд, но теперь звезда спустилась в самые недра земли. Она упрямо приближалась, и Глаза струсили. Один за другим они погасли, едва различимое во тьме огромное туловище развернулось и тяжело отступило в туннель. Глаза исчезли.
— Хозяин! Хозяин! — воскликнул Сэм. Он шел за Фродо, держа меч наготове. — Слава нам! Эльфы сложили бы про это песню, если б узнали! Эх, кабы дожить да рассказать им об этом и услышать их песню... Но не ходите дальше, хозяин! Не спускайтесь в логово! У нас остался единственный шанс. Давайте-ка выбираться из этой грязной норы!
И хоббиты повернули обратно и вначале пошли, а потом побежали, ибо пол туннеля круто поднимался и каждый шаг все выше возносил их над зловонием невидимого логова и сила возвращалась в их сердца и тела. И все же позади таилась ненависть Глазастой, на время ослепшей, но непобежденной и по-прежнему жаждущей смерти пришельцев. В лицо хоббитам подул холодный ветер. Отверстие – выход из туннеля – наконец-то оказался перед ними. Тяжело дыша, стремясь поскорее добраться до открытого места, они побежали вперед – и остановились, в изумлении попятившись. Выход был закрыт какой-то преградой, но не из камня – она казалась мягкой и податливой, однако на деле была прочной и непроницаемой; воздух просачивался сквозь нее, но не было видно ни проблеска света. Хоббиты вновь попытались прорваться, но отлетели назад.
Подняв повыше фиал, Фродо посмотрел вперед и увидел серую пелену, которую не могло пробить или озарить сияние звездного сосуда. Поперек туннеля была натянута громадная паутина, похожая на обычную, но куда более плотная и большая, и каждая паутинка была толщиной с веревку.
Сэм угрюмо рассмеялся. — Паутина! — фыркнул он. — И только-то? Паутина! Однако ну и паук! Вот тебе, вот!
И он в ярости принялся рубить паутину мечом, но нить, по которой пришелся удар, не порвалась. Она чуть прогнулась и сразу распрямилась, точно тугая тетива, развернув клинок и отбросив руку с мечом. Трижды Сэм ударял что было сил, и наконец одна-единственная из бесчисленного множества прядей лопнула и свилась, рассекая воздух. Один ее конец стегнул Сэма по руке, и хоббит, вскрикнув от боли, отступил и прижал руку к губам.
— Чтоб расчистить дорогу таким манером, потребуется не один день, — сказал он. — Что же делать? Глаза не вернулись?
— Нет, пока не видно, — ответил Фродо. — Но я по-прежнему чувствую, что они смотрят на меня или думают обо мне – может быть, составляют новый план. Если этот свет иссякнет, они живо окажутся здесь.
— Под самый конец угодили в ловушку! — горько произнес Сэм. Гнев победил в нем усталость и отчаяние. — Как мошки в паутину. Пусть проклятие Фарамира падет на Голлума, да побыстрее!
— Это нам теперь не поможет, — заметил Фродо. — Ладно! Посмотрим, на что способен Жало. Это эльфийский клинок. В темных долах Белерианда, где его сковали, висели паутины ужаса. А ты будь начеку и не подпускай сюда Глаза. Вот, возьми звездный фиал. И не бойся. Держи его высоко и стереги!
И Фродо подошел к огромной серой сети, широко размахнулся, резко ударил острым краем лезвия по лесенке из тесно переплетенных нитей и тотчас отскочил. Голубой сверкающий клинок срезал их, как коса траву: нити дернулись и повисли. Появилось большое отверстие.
Фродо наносил удар за ударом, и наконец вся сеть в пределах его досягаемости превратилась в клочья, а ее верхняя часть повисла, покачиваясь на легком ветерке, точно кисея. Ловушка была разрушена.
— Идем! — воскликнул Фродо. — Вперед! Вперед! — Безумная радость от того, что они нашли выход из отчаяннейшего положения, неожиданно заполнила все существо хоббита. Голова его закружилась, как от глотка крепкого вина. Он с криком ринулся вперед.
Ему, вырвавшемуся из логова ночи, здешняя темная земля показалась светлой. Большие дымы поднялись и поредели; истекали последние часы унылого дня, красное зарево Мордора погасло, на смену ему пришла угрюмая полумгла. Но Фродо казалось, будто занимается утро нечаянной надежды. Он был почти у гребня стены. Оставалось немного. Ущелье, Кирит-Унгол, явилось перед ним неясной зазубриной на черноте хребта, с обеих сторон на фоне неба темнели каменные рога. Короткая пробежка, стремительный рывок – и они останутся позади!
— Тропа, Сэм! — воскликнул Фродо, не замечая пронзительности своего голоса, который, вырвавшись из душного туннеля, прозвенел резко и необузданно. — Тропа! Беги, беги, и мы вырвемся на волю, никто не успеет остановить нас!
Сэм шел за хозяином, поспешая со всех ног, но, радуясь свободе, он не был спокоен и на бегу то и дело оглядывался назад, на темную арку туннеля, опасаясь увидеть глаза или какую-нибудь невообразимую фигуру, которая бросится в погоню за ним и Фродо. Слишком мало он и его хозяин знали о коварстве Шелоб. У нее было много выходов из логова. Она жила здесь от века, злобная тварь в обличье паука, одно из тех чудовищ, что когда-то давным-давно водились на Западе, в земле эльфов, затопленной ныне Морем, одно из тех чудовищ, с которыми Берен сражался в горах Ужаса в Дориате и там, на залитой лунным светом зеленой лужайке, поросшей болиголовом, встретил Лютиен. Как Шелоб попала в Кирит-Унгол, как спаслась, неведомо, ибо к нам дошло мало сказаний Темных Лет. Но она жила здесь до Саурона и прежде, чем заложили первый камень Барад-Дура, и никому не служила – только себе, пила кровь эльфов и людей, раздувалась и жирела, пируя, и бесконечно плодилась, и ткала паутину мрака, ибо все живые существа были ее пищей, а тьма – блевотиной. Ее потомство, выродки от спаривания с собственными убогими отпрысками, которых Шелоб потом убивала, расползлось по ущельям, расселилось от Эфель-Дуата до восточных холмов, Дол-Гулдура и крепостей Мерквуда. Но никто не мог соперничать с ней, Шелоб Великой, последним порождением Унголианта, созданным на муку несчастному миру.
Много лет назад Голлум-Смеагол, бродивший по темным норам и переходам, увидал ее – увидал и склонился перед нею, и с тех пор ее черная злоба шла бок о бок с его усталостью, отрезая Голлума от света и сожалений. Он же пообещал доставлять ей пищу. Но то, к чему он стремился, не интересовало Шелоб. Она ничего не знала (или не хотела знать) о башнях, Кольцах и иных творениях мысли или искусных рук – всем на свете она желала лишь смерти, телесной и духовной, а себе – жизни, обжорства жизнью, чтобы жиреть и раздуваться, пока земля не в силах станет носить ее, а тьма – скрывать.
Однако это желание давно кануло в прошлое, и давно уже голодная Шелоб пряталась в своем логове, ибо сила Саурона росла и жизнь бежала от его границ. Город в долине вымер, и ни люди, ни эльфы больше не приходили в эти края, лишь изредка попадались несчастные орки – невкусные и очень осторожные. Но Шелоб нужно было есть, и как бы деловито орки не пробивали все новые извилистые ходы от тропы и башни, она находила способ изловить их в свои силки. Но ей очень хотелось мяса послаще. И Голлум привел его к ней. — Посмотрим, посмотрим, — часто говорил он себе, когда на опасной дороге от Эмин-Муиля к башне Моргула его одолевала злоба, — посмотрим. Может быть, о да, может быть, когда Она выплюнет кости и одежду, мы найдем его, найдем Сокровище, награду бедному Смеаголу, который приводит вкусную еду. И спасем Сокровище, как обещали. О да. А когда мы найдем его, Она узнает об этом и за все заплатит, о да, сокровище мое. Мы всем тогда отплатим!