— Да, он стар, — согласился Арагорн, — стар, как лес у Могильников, и даже еще старше. Эльронд говорил, что эти два леса похожи, они последние оплоты древних могучих лесов, где перворожденные жили, когда человек еще спал. Но у Фангорна есть и свои тайны. Я о них ничего не знаю.
— А я так не желаю знать, — сказал Гимли. — Пусть обитатели Фангорна не беспокоятся на мой счет.
Установили дежурство, и первая очередь выпала Гимли. Остальные легли и почти мгновенно уснули. — Гимли, — сонно сказал Арагорн. — Помните: в Фангорне опасно срубать ветку или прут с живого дерева. Но не отходите далеко в поисках сухих ветвей. Лучше пусть погаснет огонь. Будите меня в случае необходимости!
И он уснул. Леголас уже лежал неподвижно, сложив руки на груди, с открытыми глазами, соединяя, по эльфийскому обыкновению, глубокий сон с ночным бдением. Гимли сидел на корточках у костра и задумчиво водил пальцем по лезвию своего топора. Тишину нарушал только шелест деревьев.
Вдруг Гимли поднял голову: на краю освещенного пространства, опираясь на посох, стоял завернутый в просторный плащ согбенный старик в надвинутой на глаза широкополой шляпе. Гимли вскочил и от изумления даже не вскрикнул, хотя у него мелькнула мысль, что Саруман их настиг. Арагорн и Леголас, разбуженные внезапным движением гнома, сели и уставились на пришельца. Старик не говорил и не шевелился.
— Отец, что мы можем для вас сделать? — спросил Арагорн, вскакивая на ноги. — Идите к костру, обогрейтесь, если замерзли! — Он сделал шаг вперед, но старик исчез. Поблизости не осталось даже его следов, а искать вдали от огня они не решились. Луна зашла, и ночь была очень темной.
Неожиданно Леголас вскрикнул: — Лошади! Наши лошади!
Лошади пропали. Они выдернули из земли колышки, к которым были привязаны, и исчезли. Некоторое время три товарища стояли молча и неподвижно, обеспокоенные новым ударом судьбы. Они находились на краю Фангорна, и бесконечные лиги отделяли их от роханцев, их единственных друзей в этой обширной и опасной земле. Им показалось, что где-то далеко в ночи ржут кони. Потом все затихло, только холодный ветер шелестел в кронах.
— Что ж, лошади исчезли, — сказал наконец Арагорн. — Мы не можем найти их и поймать, так что, если они не вернутся по своей воле, придется обойтись без них. Мы пустились в путь пешком, пешком его и продолжим.
— Пешком! — изрек Гимли. — На своих двоих далеко не уйдешь! — Он подбросил дров в огонь и пригорюнился.
— Всего несколько часов назад вы не желали садиться на роханскую лошадь, — засмеялся Леголас. — Ничего, вы еще станете заправским конником.
— Вряд ли у меня будет такая возможность, — вздохнул Гимли.
— Если хотите знать, что думаю я, — начал он спустя некоторое время, — по-моему, это был Саруман. Кто же еще? Вспомните слова Эомера: бродит в обличье старика в плаще с капюшоном. Вот что он сказал. Саруман увел наших коней – или просто испугал их. Нас ждут большие неприятности, попомните мои слова!
— Не премину, — отозвался Арагорн. — Но знаете, что я заметил? Старик был в шляпе, а не в капюшоне. И все же не сомневаюсь, что ваша догадка верна и что здесь нам и днем, и ночью угрожает большая опасность. Однако сейчас мы ничего не можем сделать, остается только отдыхать. Теперь я подежурю, Гимли. Мне нужно не столько поспать, сколько подумать.
Ночь тянулась медленно. Леголас сменил Арагорна. Гимли сменил Леголаса. Больше ничего не произошло. Старик не появлялся, и лошади не вернулись.
Глава IIIУрук-хай
Пиппину снился мрачный тревожный сон: ему чудился собственный слабенький голос, эхом отдающийся в темном туннеле: «Фродо, Фродо!» Но вместо Фродо из полумрака на него смотрели сотни отвратительных, ухмыляющихся оркских физиономий, сотни отвратительных рук со всех сторон тянулись к нему. Где же Мерри?
Пиппин очнулся. Холодный ветер дул в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, небо темнело. Хоббит повернулся и обнаружил, что сон мало чем хуже яви. Руки и ноги у него были крепко связаны. Рядом с ним, белый как полотно, лежал Мерри с грязной повязкой на лбу. А вокруг стояло и сидело множество орков.
В гудящей голове Пиппина медленно сложилось из кусочков и отделилось от сна воспоминание. Конечно: они с Мерри побежали в лес. Что случилось с ними потом? Почему они сорвались с места, не слушая старину Странника? Они бежали и кричали. Пиппин не мог вспомнить, далеко ли они убежали и сколько это продолжалось. Неожиданно они наткнулись на большой отряд орков: те стояли и слушали, притворяясь, что не замечают Мерри и Пиппина, пока хоббиты не оказались почти у них в лапах. Тогда орки завопили, и из-за деревьев выбежало еще множество орков. Пиппин с Мерри обнажили клинки, но орки не собирались с ними сражаться, а старались лишь захватить их, даже когда Мерри отрубил несколько вражьих рук и ног. Добрый старый Мерри!
Потом из-за деревьев выскочил Боромир. Он заставил орков драться и многих убил, а остальных обратил в бегство. Хоббиты пошли обратно, но не успели отойти далеко, как орки напали вновь, не менее сотни орков, и среди них очень большие. Они выпустили дождь стрел – все в Боромира. Боромир так затрубил в свой большой рог, что лес зазвенел, и вначале орки растерялись, но, не услышав никакого ответа, кроме эха, напали яростнее прежнего. Больше Пиппин ничего не помнил. Последнее его воспоминание – Боромир, прислонившись к дереву, выдергивает стрелу. Затем внезапно наступила тьма.
«Вероятно, меня ударили по голове, — сказал он себе. — Тяжело ли ранен бедный Мерри? Что теперь с Боромиром? Почему орки не убили нас? Где мы и куда направляемся?»
Ни на один вопрос он не мог ответить. Было холодно и тошно. «Как жаль, что Гэндальф переубедил Эльронда, и тот отпустил нас, — подумал он. — Что толку было от меня в этом путешествии? Я лишь помеха, обуза, дорожная кладь. А теперь меня украли, и я стал дорожной кладью для орков. Надеюсь, Странник или кто-нибудь придет и освободит нас! Но могу ли я надеяться на это? Не нарушит ли это планы Товарищества? Ах, если бы освободиться!»
Он некоторое время пытался развязаться, но тщетно. Один из орков, сидевших рядом, засмеялся и что-то сказал товарищу на своем отвратительном языке. — Отдыхай, пока можешь, маленький олух! — рявкнул он Пиппину на вестроне, который в его устах звучал почти так же мерзко. — Отдыхай, пока можешь! Скоро мы зададим работу твоим ногам. Ты еще пожалеешь, что они у тебя есть, пока мы доберемся домой.
— Была бы моя воля, ты бы пожалел, что не умер! — захрипел другой. — Я заставил бы тебя попищать, жалкая крыса! — Он склонился над Пиппином, приблизив желтые клыки к его лицу. В руках орк держал черный нож с длинным зазубренным лезвием. — Лежи спокойно, или я пощекочу тебя вот этим! — прошипел он. — Не привлекай к себе внимания, а не то я могу забыть о приказе. Будь прокляты исенгардцы! Углук у багронк ша пуждуг Саруман-глоб бубхош скай! — он разразился длинной гневной речью на своем языке, которая постепенно перешла в невнятное бормотание и фырканье.
До смерти испуганный Пиппин замер, хотя боль в запястьях и лодыжках усиливалась, а камни врезались в спину. Чтобы отвлечься, он внимательно вслушивался в происходящее вокруг. Слышалось множество голосов, и хотя в речи орков постоянно звучали ненависть и гнев, было ясно: начинается что-то вроде ссоры, все более жаркой.
К своему удивлению, Пиппин обнаружил, что довольно много понимает: большинство орков использовало общий язык. Очевидно, здесь присутствовали представители двух или трех различных племен, не понимающих языка друг друга. Гневные споры касались того, что делать дальше: куда направиться и как быть с пленниками.
— Нет времени убить их должным образом, — сказал один. — В нынешнем походе не порезвишься.
— Тут уж ничего не поделаешь, — ответил другой. — Но почему бы не убить их прямо сейчас, наскоро? Они, будь им пусто, обуза, а мы торопимся. Наступает вечер, и нам нужно идти.
— Приказ! — прозвучал третий голос, похожий на низкое рычание. — «Убить всех, КРОМЕ недомерков. Их доставить ЖИВЬЕМ и как можно быстрее». Таков полученный мной приказ.
— Зачем они нужны? — раздалось сразу несколько голосов. — Почему живьем? Они – вкусная дичь?
— Нет! Я слыхал, что у одного из них есть что-то очень нужное для войны, какая-то эльфийская хитрая штука. Во всяком случае, обоих допросят.
— И это все, что ты знаешь? Почему бы не обыскать их и не узнать, в чем дело? Мы можем найти что-нибудь полезное для себя.
— Очень интересное замечание, — послышался голос, более мягкий, но и более злобный, чем остальные, — я могу доложить об этом. Пленников нельзя ни обыскивать, ни грабить – таков полученный мной приказ.
— И мной, — подхватил бас. — Живьем и в том виде, в каком захвачены; не калечить и не грабить. Это приказ.
— Нас это не касается, — возразил один из прежних голосов. — Мы пришли из самой Мории убивать и мстить за своих. Я хочу убить, а потом вернуться на Север.
— Хоти! — проворчал бас. — Я Углук. Я здесь командую. Я возвращаюсь в Исенгард кратчайшей дорогой.
— Разве Саруман — хозяин Великого Ока? — спросил злобный орк. — Мы должны немедленно вернуться в Лугбурц.
— Если б можно было переправиться через Великую Реку – да, — сказал другой голос, — но нас слишком мало, чтобы пробиться к мостам.
— Я переправился через реку, — сказал злой голос. — Крылатый назгул ждет нас на восточном берегу.
— Может быть, может быть! И вы удерете с нашими пленниками и загребете в Лугбурце все денежки и славу, а нас бросите топать пешком через страну лошадей? Нет, надо идти вместе. Эти земли опасны: тут полно всяких подлых бунтовщиков и разбойников.
— Как же, как же, идти вместе! — зарычал Углук. — Я не доверяю вам, маленькие свиньи! Вы ничего не знаете, кроме своего хлева. По мне, сбегите хоть все. Мы боевые урук-хай! Мы убили великого воина. Мы захватили пленников. Мы слуги Сарумана Мудрого, Белой Руки, руки, питающей нас человечиной. Мы пришли из Исенгарда и привели вас сюда – и отведем вас обратно той дорогой, которую выберем. Я Углук. Я сказал все.