– Говорите, что хотите, – ответил тотчас же Жильберт. – Мы – вместе, и мне этого довольно.
– В самом деле, остальное не важно, – сказала Беатриса. – Не будем более думать, что я два месяца вас не видела и что была больна, или, по крайней мере, наполовину калека. Пусть все будет забыто!
Он посмотрел на неё, ничего не понимая, потому что, пока она говорила, её брови были несколько приподняты с выражением наполовину грустным, наполовину смеющимся.
– Я хотел бы видеть вас чаще, – сказал Жильберт. Лёгкий смех, как щебетание птички, раздосадовал Жильберта.
– Поистине я говорю искренно, – заметил он.
– А когда вы серьёзны, вы делаете тяжёлые дела, – заметила Беатриса.
И внезапно грусть потушила её весёлость. Она прибавила печальным тоном:
– О Жильберт, я хотела бы возвратиться в Англию и снова увидеть нас, какими мы были.
– Я – тоже.
– О, нет! Вы говорите это, чтобы сделать мне удовольствие, но вы сами ошибаетесь, вы об этом не думаете. Вы теперь великий человек. Вы теперь – сэр Жильберт Вард, проводник Аквитании. Вы, вы один проводили армию, и вся честь будет вам. Разве вы захотите вернуться к старым временам, когда мы были маленькими мальчиком и девочкой? Разве вы этого захотели бы, если бы могли?
– Я хотел бы этого, если бы мог.
Он говорил это серьёзным тоном, и она поняла, что не все его мысли посвящены ей. В течение нескольких минут она сидела, молча и опустив глаза, дёргая пальцы своей перчатки и вздыхая; затем, не поднимая глаз, она сказала своим нежным голосом:
– Жильберт, что мы друг для друга? Брат и сестра?
Он вздрогнул снова, сбившись с пути, и вообразил, что она поставила между ними церковные законы, которые, как он теперь знал, не есть неизменные препятствия.
– Вы мне такая же сестра, как ваша служанка, – ответил с большим жаром Жильберт, как никогда ещё не говорил.
– Я не то хотела сказать вам, – ответила она печальным тоном.
– Тогда я не понимаю.
– Если вы не понимаете, как могу я объяснить вам, что я думаю?
Она бросила на него взгляд и отвернула тотчас голову, так как покраснела от своей смелости.
– А, вы хотите сказать, что я люблю вас, как можно любить сестру? – спросил Жильберт с откровенностью вполне честного человека, который не умеет прибегать к околичностям. Молодая девушка ещё более покраснела и ответила «да» медленным кивком головы, не поднимая глаз.
– Беатриса?
– Что?
Она не хотела повернуться к нему.
– Что я сделал такого, что вы можете говорить такие вещи?
– Вот что, – ответила она тоном сожаления. – Вы исполнили великие дела, но не ради меня.
– Не говорил ли я, что думал о вас ежедневно, надеясь дождаться похвалы моим действиям?
– Да, но вы могли сделать что-нибудь большее, чем это. Это большая разница, – ответила она.
– Что?
Он наклонился к ней с беспокойным видом, дожидаясь ответа.
– Вы могли попробовать увидеть меня.
– Но я никогда не был в лагере. Я был всегда на один день расстояния во главе армии, – возразил Жильберт.
– Не всегда же вы сражались. Бывали дни и ночи, когда вы могли вернуться. Я встретила бы вас где-нибудь. Я целыми часами скакала на лошади, чтобы увидеть вас. Но вы никогда не пытались видеть меня Наконец, я сама прислала за вами, чтобы с вами поговорить, и вы не совсем довольны быть со мною здесь.
– Я не думал, что имел право покинуть мою службу и возвратиться даже ради вас.
– Вы не могли бы сдержать себя, если бы имели сильное желание быть со мной.
Жильберт долго на неё смотрел, и черты его лица сделались суровы, потому что он был оскорблён.
– Действительно ли вы думаете, что я вас не люблю? – спросил он холодно и слегка сдержанно.
– Вы никогда мне этого не говорили, – ответила она. – Вы сделали слишком мало, чтобы заставить меня поверять этому со времени нашего общего детства. Вы никогда не попробовали меня увидеть, когда вам это ничего не стоило. Вы не довольны и теперь, что находитесь здесь.
Она старалась говорить тоже холодным тоном, но невольно дрожала.
Жильберт был очень удивлён и захвачен врасплох; он медленно повторял:
– Я никогда вам не говорил этого? Никогда я не заставлял вас верить этому? О Беатриса!..
Он вспомнил проведённые им бессонные ночи, обвиняя себя, что допустил вмешаться мысли о королеве между ним и молодой девушкой, которая не знала о его любви… о часах без отдыха, когда он печально обвинял себя, о жестоких мучениях. Как она могла все это знать?
Теперь она была серьёзна, хотя начала разговор; почти смеясь. Но если сердце Жильберта не изменилось, он далеко был унесён от неё деятельностью своей жизни, принуждён скрывать все свои личные чувства и жить один или с чужими. Правда, что с виду он казался едва счастлив видеть её, и все выражение счастья исчезло из голоса Беатрисы, как только они обменялись первыми словами.
Он чувствовал себя в дурном настроении и ясно понял, что совершил какую-то большую ошибку, которую трудно будет исправить. Она же, со своей стороны, вспоминала, с какой смелостью тогда боролась с королевой за свою любовь, тогда как теперь почти не чувствовала любви.
Жильберт, стремившийся всегда встретиться лицом к лицу с опасностью, чувствовал себя в отчаянии и отказывался найти средство для выхода из затруднения. Та, которую он любил, ускользала от него, и хотя он любил её по-своему, но действительно был привязан к ней всем сердцем и не хотел её терять. Не раздумывая, он внезапно схватил её в свои объятия; её лицо было совеем близко от него, его глаза возле её глаз, их дыхание смешивалось. Она не боялась, но её веки опустились, и она сделалась совсем белая. Он покрыл поцелуями её бледный рот, её тёмные веки и вьющиеся волосы.
– Если я вас убью, вы будете знать, что я вас люблю, – сказал он.
И он обнял её ещё сильнее, и он стал её так крепко целовать, что ей стало больно, но отрадно.
Она продолжала лежать в его объятиях очень спокойно, затем медленно подняла голову; их глаза встретились, и вдруг как будто между ними упала завеса. Тогда он снова её обнял, поцелуи его были тихие и нежные.
– Я вас почти потерял, – шепнул он ей на ухо.
Нормандская служанка сидела неподвижно на берегу реки, ожидая, что её позовут. Через некоторое время они принялись разговаривать, их голоса раздавались в унисон, как их сердца. Жильберт рассказал, что произошло ночью, но Беатриса уже знала о приезде её отца.
– Он приехал за мной, Жильберт, и я уже разговаривала с ним. Случилась ужасная вещь… Говорил он вам?
– Он мне ничего не сказал, исключая, что я трус.
И он презрительно засмеялся.
– Я думаю, что он наполовину обезумел от горя.
Она остановилась и положила свою руку на руку Жильберта.
– Его жена умерла, ваша мать умерла вместе с ребёнком, которого она ему подарила.
Глаза Жильберта затуманились, и она в его объятиях почувствовала, как рука молодого человека дрогнула, а вены надулись.
– Расскажите, – просил он Беатрису, – расскажите мне все.
– Она сгорела, – продолжала молодая девушка голосом, полным ужаса. – Она заставляла моего отца притеснять своих слуг, пока они не взбунтовались; тогда она приказала повесить предводителя, который их защищал. Все владельцы и рабы поднялись против неё и сожгли замок, и ваша мать с ребёнком умерли там. Мой отец избежал этого. Теперь я снова – его единственная дочь, и он хочет меня опять взять к себе.
Жильберт опустил голову на грудь. Сначала он ничего не говорил, потому что видел лицо своей матери, но не таким, каким оно было в минуту разлуки, а тем, какое он любил, не зная, чем она была. Несмотря на то, что с тех пор произошло, он видел её, какой она была для него в детстве, и он питал к ней сострадание. Он чувствовал, что рука Беатрисы пожимает с симпатией его руку, и вернулся к ужасной истине.
– Я предпочитаю видеть её мёртвой, – сказал он с горечью, подымая голову. – Не будем более говорить о ней. Она была моя мать.
Долго он сидел, устремив глаза на реку; им овладела мысль об его одиночестве. Но нежный голос прервал его размышлении, и слова Беатрисы ответили на его мысль.
– Мы не одни, вы и я, – ответила она. И две маленькие ручки робко обхватили его шею, затем любящее симпатичное лицо поднялось к его лицу. – Не дайте меня увезти, – умоляла она.
Рука Жильберта прижала голову Беатрисы к своей груди, и он ещё раз поцеловал её волосы.
– Он не возьмёт вас, – сказал молодой человек, – никто не удалит вас от меня; никто не встанет между вами и мной.
Глаза Беатрисы, казалось, черпали из его глаз радость произносимых им слов.
– Обещайте мне, – сказала она, хорошо зная, что он пообещает ей вселенную.
– Обещаю вам от всего сердца.
– Клянётесь вашей рыцарской честью?
Она улыбнулась на свою настойчивость.
– Моею честью и словом.
– Равно и словом любви?
Она засмеялась почти совсем счастливая.
– Безусловной правдой истинной любви, – ответил он.
– Тогда я в безопасности, – сказала она, пряча своё лицо в его плаще. – Я довольна, что пришла, и очень рада за свою смелость послать за вами, так как это – лучший день в моей жизни. Так вы не будете ждать, Жильберт, чтобы я за вами прислала и в другой раз? Вы попробуете меня видеть… по своему желанию?
Она снова встревожилась. В его глазах показалось выражение опасения и печали.
– Я попробую, да, конечно, я это сделаю, – сказал он с жаром.
– Каждый раз, как попытаетесь, вы будете иметь успех, – ответила она, ещё теснее прижимаясь к нему. – Теперь, когда все известно, я хотела бы иметь возможность закрыть глаза и отдыхать так всегда.
– Отдыхайте, моя дорогая, отдыхайте!
Прошло мгновение, и в тихом воздухе раздался отдалённый звук трубы. Инстинкт солдата заставил вздрогнуть Жильберта, который прислушивался, удерживая дыхание, но все ещё прижимая к себе молодую девушку.
– Что это такое? – спросила она, немного пугаясь.
– Это ничего, – сказал он, – это рождественский банкет, и, может быть, король пьёт за здоровье королевы, а она за его.