Все вместе они поднялись по лестнице башни, и гасконцы, услышав шум их шагов, со страхом задрожали, предполагая, что это был король, возвратившийся с усиленным эскортом. Санзей вынул свой меч и занял место у входа на лестницу.
При свете факелов он заметил Жильберта и его людей, и увидал, что они не были вооружены, но все-таки имели при себе мечи и остановились у входа.
– Сэр Жильберт, – сказал Санзей, – я здесь, чтобы охранять дверь королевы, и хотя мы друзья, однако я не допущу вас пройти, пока я жив, если вы хотите увезти её силой.
– Сударь, – ответил Жильберт, – я пришёл без оружия, как вы видите, и совеем не за тем, чтобы с вами сражаться. Прошу вас, пойдите и скажите королеве, что я здесь с моими людьми и хотел бы говорить с ней об её интересе и пользе.
Тогда Санзей велел своим людям и рыцарям отступить, и пока он ходил к королеве, прихожая наполнилась. Вскоре он возвратился с сияющим лицом и сказал:
– Королева одна и приказала войти проводнику Аквитании.
Все расступились, и Жильберт, выше ростом, чем остальные, с серьёзным лицом вошёл к королеве, и тяжёлая дверь заперлась за ним. Так как вечер был тёплый, то Элеонора сидела около окна под ярким освещением лампы. Её голова была обнажена, и золотисто-рыжие волосы падали на её плечи, скатывая свои волны до земли, позади кресла. На ней было надето только белое шёлковое платье, плотно охватывавшее её тело, с богатым серебряным и жемчужным шитьём. Она была прекрасна, но бледна, а глаза её подёрнулись туманом. Жильберт стоял перед ней, но она не протянула ему руки, как он этого ожидал.
– Зачем вы пришли ко мне? – спросила она Жильберта через некоторое время, смотря в сторону балкона, а не на него.
– Король приказал мне, государыня, сделать вас узницей, чтобы он мог увезти вас морем в Птолемаиду и Иерусалим.
Пока он говорил, она медленно повернула к нему своё лицо и холодно на него посмотрела.
– И вы пришли исполнить приказ его, пройдя ко мне обманом с моими людьми, изменившими мне?
Сначала Жильберт побледнел, но тотчас же улыбнулся, ответив:
– Нет, я пришёл предупредить ваше величество и защитить, рискуя своей жизнью.
Элеонора изменила выражение лица и смягчилась; затем она ещё посмотрела по направлению к балкону.
– Зачем вы будете меня защищать? – спросила она печально после некоторого молчания. – Что я для вас, и для чего вы должны сражаться за меня? Я вас послала на смерть, – зачем же вы желаете моего спасения?
– Вы были моим лучшим другом, – сказал Жильберт, – и выказали ко мне столько благосклонности, как никогда женщина не выказывала мужчине.
– Другом?.. Нет, я никогда не была вашим другом. Я послала вас на смерть, потому что любила вас и рассчитывала вас никогда более не видать, так как вы могли умереть славной смертью за крест и свой обет. Но несмотря на все, вы добились славы и спасли всех, всех. Вы не должны меня благодарить за подобную дружбу.
При этих словах она бросила на Жильберта долгий взгляд.
– О, какой вы человек! – внезапно воскликнула она. – Какой вы человек!
Он покраснел от этой похвалы, как молодая девушка.
– Какой вы человек! – повторила она ещё раз нежным голосом. – Элеонора Аквитанская, королева и, как говорят, самая красивая женщина в свете, отдаёт вам свою душу, тело и надежды на будущую жизнь, а вы остаётесь верен бедной девушке, любившей вас, когда вы были маленьким мальчиком! Я вас пожертвовала… О, с каким эгоизмом! – чтобы вы могли, по крайней мере, храбро умереть, ради вашего обета и сражаться с неприятелем; вы спасаете короля, меня и всех и возвращаетесь ко мне со славой… мой проводник Аквитании…
Она поднялась и встала против него смертельно бледная, со страстным выражением лица, глазами, воспламенёнными безумной любовью; против своего желания она протянула к нему руки.
– Как может женщина воспрепятствовать себе любить вас!.. – воскликнула она с жаром.
Она снова упала в кресло и закрыла руками лицо. Он стоял с минуту неподвижно, а затем преклонил перед ней колено, положив руку на ручку кресла.
– Я не могу вас любить, но, насколько я это могу сделать, не изменив другой, я отдам вам всю мою жизнь, – сказал он очень нежным голосом.
Когда он произнёс последние слова, занавес во внутренние комнаты тихо приподнялся, и появилась Беатриса, рассчитывая, что королева одна. Она не слышала начала фразы и вся похолодела, не имея возможности ни говорить ни удалиться.
Руки Элеоноры упали.
– Я не могу отдать вам моей, – ответила она тихо. – Она – уже ваша, и я хотела бы, чтобы вы не были англичанином, прежде чем я могу быть вашей государыней и сделать вас великим человеком. Пусть я буду королева Англии, и вы увидите, что я сделаю из любви к вам. Я выйду за этого ребёнка Плантагенета, если это вам может служить на пользу.
– Государыня, – сказал Жильберт, – подумайте о вашей теперешней безопасности, король очень разгневан…
– Разве я думала о вашей безопасности, когда посылала вас впереди армии? Теперь, когда вы здесь, Жильберт, разве я не в безопасности?..
Её голос ласкал его имя, а губы её тяготели к нему; она положила свои руки ему на плечи; так как он стоял возле неё на коленях, то она склонила к нему голову.
– Лучший, честнейший и храбрейший из людей, – шептала она тихо… – Любовь моей жизни… сердце моего сердца… это последний раз… единственный раз… и затем прощайте…
Она поцеловала его в лоб и бросилась с ужасом из кресла, так как в комнате раздался другой голос, горестно воскликнувший:
– О, Жильберт! Жильберт!
Беатриса зашаталась и схватилась за занавес, чтобы не упасть; она смотрела на королеву и Жильберта с выражением ужаса.
Жильберт кинулся к ней и схватил молодую девушку, затем подвёл её к свету; она дрожала, как лист. Тогда она задрожала, отбиваясь от него, из опасения, чтобы он не обнял её.
– Беатриса! Вы не понимаете, вы не слышали!
Он старался заставить её выслушать себя, но напрасно.
– Я слышала! – воскликнула она, продолжая бороться. – Я видела! Дайте мне уйти. О, ради Бога дайте мне уйти!
Руки Жильберта разжались, и она удалилась на несколько шагов, горько взглянув на королеву.
– Вы выиграли! – воскликнула она прерывающимся голосом. – Вы добились его души и тела, как клялись. Но не говорите, что я не поняла!
– Я вам отдала его тело и душу, – ответила печально Элеонора. – Разве я не могу сказать ему «прощай!», как другие?
– Вы лживы, один лживее другого, – возразила Беатриса, бледная от гнева. – Вы мне изменяете и обманываете, вы сделали из меня игрушку…
– Разве вы не слышали, как, прежде чем я сказала ему «прощай!», он ответил мне, что не любит меня? – спросила Элеонора серьёзно, почти сурово.
– Он сказал это мне, а не вам; никогда он не сказал бы вам этого, вам, женщине, которую он любит.
– Я никогда не любил королевы, – воскликнул Жильберт, – клянусь своей душой… и святым крестом.
– Вы никогда её не любили?.. А жизнь спасли не мою, а её?
– Вы сами сказали, что я хорошо поступил…
– Это была ложь… жестокая ложь…
Голос молодой девушки ослаб, но жгучие слезы усилились, и она снова возразила:
– Было бы честнее давно мне это сказать; я не умерла бы от этого тогда, так как любила вас менее.
Элеонора приблизилась к ней и очень спокойно, с добротой произнесла:
– Вы не правы, – сказала она. – Сэр Жильберт послан королём с целью сделать меня узницей, чтобы увезти в Иерусалим сегодня же ночью. Подойдите, вы услышите разговор воинов.
Она проводила Беатрису до двери и приподняла занавес так, чтобы молодая девушка могла сквозь деревянные филёнки слышать шум многочисленных голосов и бряцанье мечей. Затем Элеонора привела её обратно.
– Но он не хотел захватить меня, – сказала она, – и предупредил об опасности.
– Не удивительно, он вас любит, – возразила Беатриса.
– Он не любит меня, хотя я люблю его; и он мне это сказал сегодня вечером, но я хорошо знаю, что он любит вас и верен вам…
Беатриса презрительно засмеялась.
– Верен? Он? В самых его серьёзных клятвах столько же правды, сколько в его ничтожных словах.
– Вы безумная, ребёнок, он во всю свою жизнь не лгал ни мне, ни вам… Он не мог бы солгать…
– Тогда он и вас обманул. Вы – королева и герцогиня, но прежде всего вы – женщина, и он играл вами, как и мной!
Она принялась смеяться почти дико.
– Если он обманул меня, то очевидно он обманул и вас, – ответила Элеонора, – так как он мне сказал очень ясно, что любит вас. Теперь я не хочу воспользоваться сделанной вами ошибкой. Да, я люблю его. Я люблю его настолько, чтобы отказаться от него, потому что он любит вас. Я так его люблю, что не хочу воспользоваться его предупреждением и избежать гнева короля, хотя я не знаю, что он и его монахи хотят сделать из меня. Прощайте, сэр Жильберт Вард; прощайте, Беатриса.
– Все это комедия, – сказала озлобленная молодая девушка.
– Нет, клянусь истинным крестом, это не комедия, – ответила королева.
Она ещё раз взглянула на Жильберта, затем удалилась величественная и печальная. Одним движением она отодвинула большой занавес и широко распахнула дверь; громкие крики рыцарей и оруженосцев, как волна, ворвались в комнату. Затем они сразу смолкли, когда Элеонора произнесла громким голосом:
– Я узница короля? Ведите меня к нему!
С минуту все молчали, затем гасконцы, сражавшиеся против короля, воскликнули с жаром:
– Мы не допустим вас уехать! Мы не допустим нашу герцогиню уехать!
Но Элеонора одним жестом заставила их отступить.
– Дайте мне дорогу, если вы не хотите отвести меня к нему.
Тогда подошёл её родственник Санзей и сказал:
– Государыня, герцогиня гасконская не может быть узницей короля Франции, пока живы гасконцы. Если ваше величество желаете идти к королю, мы тоже пойдём и увидим, кто должен быть узником.
При этих словах поднялись крики, отозвавшиеся под высокими каменными сводами сеней, на каменных ступенях и внизу на дворе. Элеонора слушала их с безмятежным спокойствием, так как знала своих людей.