На Крестце
Ослепление зодчих
Предание об ослеплении строителей Покровского собора первым обнаруживает напряженность между сторонами Рва – Посадом и Кремлем.
Когда Иван IV боялся Постника и Бармы, он боялся Бармы, а не Постника. Их парность, как и версия соединения двух лиц в лице «Постника Яковлева Бармы», причастны архетипу Китовраса – кентавра, строителя Соломонова Храма. Архетипичен даже смысл имен. Барма есть имя ипостаси царского брата, искателя царства, носителя царственных знаков. Постник есть имя ипостаси первозодчего, смиренного сотрудника царя.
Барма и Постник суть два положения Покровского собора. Нужен был Барма, чтобы увенчать предградие Кремля царственным храмом-городом. Нужен был Постник, чтобы не противостать Кремлю, но сочетаться с ним. Чтоб храму не давалась фронда, но даны были неколебимость, самость и возвышенность престола, алтаря. Не оппозиция Кремлю, а неподвижная позиция вблизи, но вне земной, кремлевской власти.
Блаженный Василий
Эта позиция собора сродни позиции блаженного Василия, юродивого, говорившего не от себя, но от лица небесной власти перед земной. В год царского венчания Ивана Грозного Василий предвестил пожар, так высветливший душу юного царя. Блаженный выговаривал Ивану за мирские думы на молитве. Настоятельно народное прозвание собора: храм Василия Блаженного. Святой Василий – ангел Красной площади.
Легенда утверждает, что блаженный сам собрал на храм, нося в ограду по копейке, а вор, забравшийся в ограду, окаменел на месте. Запись легенды сделана Евгением Барановым в 1920-е, когда столичность, возвратившись на Москву-реку с Невы, искала закладное сокровище первопрестольной. Из Никоновской летописи знаем, что в конце XVI века у Покровского собора была «великая казна», и некоего князя Щепина изобличили в умысле предать огню весь город, чтобы взять ее. Спустя сто лет под храмом был отыскан и засыпан лаз в пещеру, обиталище воров.
Еще рассказывали, будто, умирая, святой Василий отдал собранные деньги царю и лег в готовую могилу посреди ограды. Этой фольклорной записи вторит предание о преставлении юродивого накануне взятия Казани, в тот же год, а не пятью годами позже. Гроб святого, самим царем несомый к месту погребения, – начальный камень храма.
Вот разделение властей по-русски, по-московски: не в горизонте социума, а по вертикали – на неделимую земную и безраздельную небесную.
Местная фабула, фабула места Последнего времени, уточняется: всё здесь об отношении небесной и земной властей.
Чудо девятого престола
«…Дарова ему Бог дву мастеров руских, по реклу Постника и Барму, и быша премудрии и удобни таковому чюдному делу.»
Вдвойне чудному, ибо чудо Покровского собора не только архитектурное.
Согласно тому же Сказанию из Румянцевского сборника, царь «повеле им здати церкви каменны заветныя 8 престолов», – то есть обставлять центральный столп семью столпами. Словно Иван IV видел розу московского начала семиконечной. – «Мастеры ж Божиим промыслом основаша 9 престолов, не якож повелено им, но яко по Бозе разум даровася им в размерении основания».
То есть по высшему, чем царское, внушению.
Продолжим словами другого источника – Пискаревского летописца XVII века:
«И прииде царь на оклад той церкви с царицею Настасиею и с отцем богомольцем Макарием митрополитом. И принесоша образы чюдотворныя многия <и> Николу чюдотворца, кой прииде с Вятки (обретенный в канун события Великорецкий образ. – Авт.). <…> И первое основание сам царь касается своима руками. И разсмотриша мастеры, что лишней престол обретеся…» – То есть престол явился сам. – «И царь, и митрополит, и весь сунклит царьской во удивление прииде о том, что обретеся лишней престол. И поволи царь ту быти престолу Николину: И изволи де Бог, и полюби то место Никола, а у меня да не бысть в помышлении того».
Собор Покрова на Рву и звонница. Реконструкция В.А. Рябова на вторую половину XVI века
И лишь современный событию храма Летописец начала царства говорит, что царь исходно «…велел заложити церковь Покров каменну о девяти верхех».
Ища правду истории, обычно движутся от поздних источников к ранним, от косвенных к прямым. Правда культуры складывается, наоборот, в прямом хронологическом порядке, в порядке пересказывания, переложения и передумывания событий. А правда веры – вовсе в третьем, нелинейном порядке. Сумма известий о чуде есть именно сумма, а не вычитание одного из другого в поисках сухого остатка. Правда веры, как и правда культуры, не сухой остаток, но живая сумма не обязательно тождественных свидетельств.
Собор основан по царскому плану, а выстроен по божественному.
Фабула места, отношение небесной и земной властей, цветет и раскрывается, как роза.
Непременный подле средокрестия путей Никола, споспешник путешествующих, плавающих (а Великорецкая икона прибыла водой), – Никола вырастил восьмую стрелку, лепесток московской розы. География чудесно раздалась до современной и, может быть, еще неполной полноты.
Семь соборов
Строительство Покровского собора было переводом в камень прежней полу-деревянной церкви о восьми верхах, поставленной на скорую память казанского взятия. В ней «церкви древяны семь престолов» помещались «окрест» центрального каменного столпа. Представить этот храм семиконечным мешает точный смысл слова «окрест». Возможнее восьмиконечный план в отсутствие восточного столпа, дабы не загораживать алтарь центральной церкви. Действительно, только центральный столп собора, собственно Покровский, оснащен апсидой. Но и восточный столп не был тем самым нечаянным престолом: он Троицкий. Нечаянным Никольским оказался южный.
Первоначальный план расположения престолов должен был иметь свой смысл. Предполагают связь семи столпов с семью соборными церквями города. Действительно, в эпоху земских и церковных преобразований, венчаемую зданием Покровского собора, Москва с посадами была поделена на сороки – церковно-административные районы (будущие благочиния). Их было семь, с соборными церквями в каждом.
На связь Покровского собора с церковным управлением указывает бытование в его ограде Поповской, или Тиунской, избы, «церковного приказа». Спасский крестец перед собором и Фроловскими воротами, торговый узел улиц, звался еще Поповским.
Изба служила ежедневным сходам семи соборных старост (благочинных), в нее адресовались денежные поступления, там же искали себе мест безместные священники.
Деление на сороки восходит к римской городской организации, где административные участки были приурочены к сакраментальным Семи холмам. Собор на Рву есть образ Семихолмия, целого города.
Храм-город
Жанр храма-города, как и жанр дома-города, своей возможностью обязан средокрестиям, их сложности. Жанр отвечает сложностью на сложность.
Но дому трудно заполнять отверстие координатного ноля. Дом-город легче заостряет вектор, наставленный на точку средокрестия. Наоборот, храм-город трудно отнести на сторону, поставить на окружности, на острие какой-то доли мира, подбитой к средокрестию миров. Храм-город соприроден полноте координатного ноля, исполненного смыслом, прорастающего векторами.
Барановский
По легенде, храм Василия Блаженного спасен от сноса, и спас его Петр Дмитриевич Барановский. Но легенда не развернута, не говорит, как же он это сделал. Сам он уходил от журналистов именно в легенду. Есть жизнь и житие, и Барановский выбирал второе. Он лишь негодовал или смеялся, когда его просили подтвердить какую-либо из редакций эпизода. А редакций много: с баррикадой, запирательством в соборе, голодовкой, телеграммой Сталину и дерзким словом: «Только через мой труп». Хотя что-что, а труп не мог служить препятствием для сноса.
За невозможностью реконструировать событие, можно реконструировать его метафизическую логику, значение легенды.
Реставратора, защитника архитектуры зовут в высокий кабинет, где объявляют, что храм Василия Блаженного назначен к сносу. «Сможете обмерить?» – ставят ему вопрос.
Ответ «Смогу, да» был бы ответом профессионала, поскольку памятник такого ранга должен быть обмерен, а угрожаемый – тем более. Развертывание любых работ на угрожаемых объектах Барановский всегда практиковал как средство обороны.
Ответ «Нет, не смогу» был бы ответом гражданина, заявлением протеста.
И оба варианта были с сохранением лица.
Однако оба почему-то были слабые и означали поражение.
Так на вопрос Ивана Грозного: «Сможете сделать лучше?» – Барма и Постник не нашли хорошего ответа. А существо вопроса было тем же самым: сможете – не сможете.
Ответ «Не сможем, государь» едва ли упредил бы логику царя, поскольку царь имел в запасе вторую логику.
Был дан ответ, исполненный достоинства художника: «Сможем, вели». Ответ, повлекший ослепление.
Как же отвел угрозу от собора и от себя (обошлось тремя годами ссылки) Барановский?
Вопрос «Сможете или нет?» был отношением к лицу. Барма и Постник отвечали от себя – и проиграли. Любой ответ на провокацию, данный от своего лица, значит удачу провокации.
Но Барановский на минуту отрешился от лица. И на вопрос: «Сможете или нет (обмерить)» – ответил в смысле: «Вы не сможете (снести)».
В эту минуту власти предстояло не частное лицо, но тот, кто говорил как власть. Перед лицом верховной власти – от лица другой и высшей.
Сам Барановский, кажется, не верил в другую власть. Зато она, пожалуй, верила ему и доверяла свою силу его усилиям.
Барановский говорил не как Барма и Постник. Он говорил как… Василий Блаженный.
Часть IVНа Осляти
Вход в Иерусалим
Четвертым именем Покровского собора было «Иерусалим». Оно произошло от западного, Входоиерусалимского придела. Лестницы с шатровыми крыльцами восходят к нему, словно к воротной башне города. Шествия на осляти, как назывались церемониалы Вербного воскресенья, образ Входа Господня в Иерусалим, – направлялись из Кремля именно к этому приделу.
Шествие на осляти. Гравюра из книги «Описание путешествий в Московию, Татарию и Персию, совершенных Адамом Олеарием». 1630–1640-е.
Царь и патриарх (на коне) изображены в центре
На праздник Входа русский царь вел в поводу белую лошадь в маске осла, на которой восседал митрополит, позднее патриарх, живой иконой Самого Христа.
Пожалуй, удивительнее патриарха на осляти царь у стремени. Присутствие царя земного вне ролей, ибо конюший Господа не роль. Действо о Входе превращалось в описание иерархического отношения двух царств, земного и Небесного, кесарева и Божия. Главная тема Красной площади, изложенная неподвижным языком архитектуры, раз в год одушевлялась, приходила в церемониальное движение.
Прекрасен этот конь в маске осла, царственный зверь в рабской личине. Воспоминание о рабском образе Входа Господня, слитое с предвосхищением Второго, царского Пришествия.
Священное предградье
Парадоксально: Кремль, ограда, полная святынь, в грозненских Шествиях оказывался дополнением Покровского собора и всего Китая, сличаясь с загородом Иерусалима. Конечно, со священным загородом – Елеонской (Масличной) горой, с которой и пришел Спаситель, на которой Он любил бывать и с которой вознесся на небо.
Фроловские ворота отдавали приделу Покровского собора роль городских ворот.
Вознесенский монастырь в Кремле. Фото 1920-х
Видению Кремля как Елеона отвечало посвящение собора Вознесенского монастыря в Кремле, у самых Фроловских ворот. Собор и монастырь участвовали в панораме Красной площади с конца XIV столетия.
Даже кремлевский Успенский собор получал аналогию – церковь у подошвы Елеона, в Гефсимании, над Гробом Богоматери.
Грозненская метафора Кремля как загородья словно выросла из итальянской метафоры Кремля как замка против города, Китая. Замок есть огражденный загород.
Казань
Вербные Шествия в Москве известны с 1558 года, когда собор на Рву еще не завершился стройкой. Под этим годом шествовали по Кремлю, от храма к храму. Считается, что Шествия установились после взятия Казани и в связи с ним.
Вступление царя в город неверных традиционно уподоблялось Входу Царя царей во Иерусалим. И возвращение Ивана из Казани режиссировалось по тому же высокому сценарию.
Известно книжное уподобление поверженной Казани гибнущему Иерусалиму. По наблюдению Марии Плюхановой, «Казанская история» XVI века занимает пафос и целые периоды в книгах Исайи и Иеремии, в Плаче Иеремии, в Апокалипсисе. Ханша Сююмбике уподобляется дщери Сиона, дщери Вавилона. Текстологи находят, что приему этого сличения автор учился в школе новгородского летописания, где сходным образом переживалось подчинение Ивану III. Одалживается «Казанская история» и в «Повести о взятии Царьграда», трактующей падение Константинополя как гибель Иерусалима. От Казани князь Москвы усваивает царство, как дед его – от павшего Царьграда. Для утверждения этой идеи авторы рискуют рисовать русское войско с турецкого, царя Ивана – с султана Магомета, казанцев – с греков. Мотив печалования о побежденном и поверженном подобно Иерусалиму городе делает честь русским составителям «Казанской истории». Другой ее мотив – восстановление и новое обоснование Казани во имя Троицы.
Разворот Шествий
В XVII столетии на Вербу стали шествовать, наоборот, от храма в Кремль. Прослеженная с 1656 года, эта перемена может относиться к никоновским. Город храмов Кремль менялся местом с храмом-городом, и это было место Иерусалима.
Шествие на осляти. Голландская гравюра. XVII век.
Запечатлен разворот (либо обратное движение) Шествия.
Царь и патриарх (на коне) отходят от Лобного места
Взгляд геометра примечает разворот гораздо раньше, вскоре после Грозного, при Федоре Ивановиче и правителе Борисе Годунове. Можно назвать и год – 1591-й. Тогда заканчивалось возведение стен Белого и начиналось возведение стен Скородома, будущего Земляного города. Циркуль одних еще стоял на Лобном месте, когда ногой для циркуля других был выбран столп Ивана Великого. Кремль снова стал центральнее Покровского собора с Красной площадью.
Царь Годунов определенно согласился в этом с собою прежним, когда надставил столп в Кремле до современной высоты, превосходящей высоту Покровского собора. Дотоле две постройки были вровень, никакая третья, кроме загородной церкви-столпа в Коломенском, им не равнялась. Кремлевская надстройка относилась к замыслу еще одной соборной церкви, нарицание которой: «Святая Святых» – явственно возвращало Иерусалим в черту Кремля.
В.Г. Шварц. Вербное воскресенье в Москве при царе Алексее Михайловиче.
Шествие патриарха на осляти. 1865. ГРМ
При Михаиле Федоровиче была надстроена до высоты Покровского собора Фроловская башня, приобретя известный миру вид, а вскоре мировое имя – Спасская. Ее ворота снова становились иерусалимскими, воротами Входа Господня.
Елеонской стороной при развороте Шествий делался Китай. Что это поздняя редакция метафизического замысла царей и патриархов, доказывается отсутствием в системе посвящений Покровского собора елеонских тем, в особенности темы Вознесения. Свидетель Шествий после разворота, диакон Антиохийского патриархата Павел Алеппский пишет, что собор символизирует Вифанию: селение за Елеоном, в котором пребывал Спаситель перед входом в Иерусалим.
Растождествлялось и соседнее Покровскому собору Лобное место, имя которого есть перевод слова «Голгофа».
Иосафатова долина
Вторая редакция Шествий точнее отвечала сторонам света. Ибо как Елеон восточнее ограды Иерусалима, – Красная площадь, Китай-город восточнее Кремля.
Лишь Алевизов ров не потерялся в развороте Шествий. Наоборот, он с большей точностью ответил Кедронскому потоку, отделяющему огражденный Иерусалим от Елеона. И в обеих редакциях Шествий Красная площадь отвечает матрице Иосафатовой долины, образованной Кедроном. Через долину и поток шествовал на осляти к восточным городским воротам Иисус.
Иосафатова долина на рисунке М.Н. Воробьева «Гробница Авессалома». 1820.
Вид с севера.
Справа вверху – край городской стены Иерусалима
Н.Г. Чернецов. Иосафатова долина. 1848.
Из авторской надписи на обороте: «Мост на левой стороне картины, есть тот по которому Спаситель ехал в торжестве в Иерусалим, в день Вайи. Он построен через русло бывшего потока Кедронского… Первенствующая гора есть Элеонская; здания на ее вершине окружают место Вознесения Христова»
Иосафатова долина знаменита своим некрополем с гробницами пророков и царей. Ветхозаветная традиция видит в ней место дня Господня, судного дня: «Пусть воспрянут народы и низойдут в долину Иосафата; ибо там Я воссяду, чтобы судить все народы отовсюду» (Иоиль, 3: 12). Имя библейского царя Иосафата означает «Господь судия».
Золотые ворота Иерусалима.
Гравюра по рисунку У.Х. Бартлетта, 1840
К Иосафатовой долине обращены ворота Храмового двора в общей стене Иерусалима. Не имеющие твердой датировки, известные с XII или XIII века как Золотые. Они давно заложены, зримым отсылом к Книге пророка Иезекииля: «И привел он меня обратно ко внешним воротам святилища, обращенным лицом на восток, и они были затворены. / И сказал мне Господь: ворота сии будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими; ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены» (Иез., 44: 1, 2).
По вере иудеев, ворота отворятся перед мессией, идущим с Елеона, и мертвые, лежащие в долине, восстанут с ним. Мусульмане загородили вход мессии воинским кладбищем.
Христианский Мессия вошел именно с этой стороны. Традиция считает Золотые ворота путем Входа Господня. Ворота в этом понимании откроются в Его Второе, славное Пришествие.
Склон Елеона покрывают кладбища Иосафатовой долины. Ей, в сущности, принадлежит и расположенный у елеонского подножия храм Гроба Богоматери, откуда Ее тело восхищено на небо, прологом воскресения всеобщего.
А.М. Васнецов. Москва при Иване Грозном. Красная площадь. Перед стеной Кремля – церкви на Рву
На Красной площади загадочная цепь церквей на Рву («что на Крови», «что у Голов») могла быть воплощением сакральной матрицы Иосафатовой долины.
Мавзолей, с его тщетным бессмертием, пришедшийся на самую засыпку Рва, и весь некрополь Красной площади держатся места силой попадания в ту же возвышенную аналогию. И силой ее профанации.
Сион, Голгофа, Елеон
Квадратный километр от Боровицкой площади до Красной; от Пашкова дома до Покровского собора; квадрат со вписанным в него кремлевским треугольником – вот поприще взаимного уподобления Иерусалима и Москвы.
Западный холм Сион, Голгофа и восточный Елеон возносятся по сторонам от Храмовой горы. Если принять кремлевскую ограду за фигуру Храмового двора, то по другую ее руку, третьим членом сходящегося уравнения, отыщется Сион Москвы – холм Занеглименья, Арбата.
Уподобление Пашкова дома Башне Давида (Цитадели) на Сионе было скрыто до художественного исследования Булгакова; иначе, явно, уподоблено Голгофе Лобное место. Стены Иерусалима времени Распятия Христова исключали Голгофу; существующие стены взяли ее в свою черту. Постановка Лобного места не западнее, а восточнее Кремля оправдана символикой Покровского собора как Иерусалима и первой редакцией Шествий на осляти, отменявшей географическую точность.
Но не только. Постановка оправдана структурой средокрестия, когда коллизия Арбата и Кремля разыграна, поставлена между Кремлем и Китай-городом; когда Неглинная оборотилась рытым рвом. Голгофа, не воплощенная в естественном ландшафте Занеглименья, на западном холме Москвы, воплощена в искусственном ландшафте Красной площади, зеркально относительно Кремля.
Возможность постановки знака Голгофы за Неглинной подтверждается проекцией Арбата по Волоцкой дороге – Новым Иерусалимом патриарха Никона.