– Хочешь, поделюсь? – поддразнивает меня она. – Может, хоть счет подтянешь.
Я умываю руки:
– Давай, продолжай. Разбуди меня, когда закончишь.
Спэр.
Шаги ее приближаются к моей скамейке. Она берет меня за вымытую руку и шепчет:
– Хочешь взять реванш?
– Ты шутишь? – Я картинно отряхиваю ладони. – Поражение. Полное и безоговорочное, – объявляю я. Мужчины понуро уходят от нашей дорожки, а женщины торжествующе дают друг другу «пять». – Ты ведь раньше играла профессионально, а? – Я развязываю шнурки ботинок.
Она пожимает плечами:
– Нет, просто много.
– Много, – повторяю я.
– Три года провела в лиге, – она хлопает меня по колену. – Не расстраивайся.
Я фыркаю:
– Ага, не расстраивайся! – Изо всех сил стараясь выглядеть рассерженным, я все же ощущаю, как в груди разливается нечто давно забытое. Чувство… свободы. – Слушай… – Я пихаю ее в бок локтем. – Серьезно. У тебя все хорошо?
– Все хорошо? – переспрашивает она, стягивая левую туфлю и кидая ее в кучу обуви.
– Ну, с бедром. Не болит же?
Она замирает, протянув руку к моей кроссовке.
– Я забыла о нем. Совершенно забыла. Как только мы начали играть.
Ее смех волнами разливается вокруг.
Я веду грузовик по полю, к устью ручья. До «Заводи» остается пара километров. Садится солнце. В груди у меня горит волнение, как в первый раз, когда я полетел на дельтаплане. Дельтаплан. Тупое сравнение. Это совсем непохоже на дельтаплан.
Я заглушаю двигатель, выбираюсь из грузовика и протягиваю руку назад, не оборачиваясь. Чувствую теплое прикосновение кожи Челси к своей. Такой простой жест – и такой знакомый! Словно мы последние десять лет только и делали, что ходили, взявшись за руки. Эта простота кажется мне такой внезапной и… восхитительной.
– Спасибо за боулинг, – говорю я. Волнение все еще бурлит во мне, хотя игра закончилась почти час назад. – С ума сойти. Я не чувствовал себя так… так… – Я сам чувствую, как счастье лучится у меня из глаз.
– Ага, я так и думала, – говорит она, отвечая на мое рукопожатие.
Мне это не снится? Жизнь снова становится полной радости и смысла? Неужели мне дали второй шанс?
Когда мы доходим до устья, я крепче сжимаю руку Челси и во весь дух несусь к озеру, втаскивая ее за собой в воду. Воздух еще не остыл от дневного жара, и вода обволакивает нас мягкой свежестью. Ноги, бедра, животы… Еще пара шагов – и мы стоим в воде по шею. Челси ныряет с головой.
– Дальше не иди, – предупреждаю я, когда она снова появляется над поверхностью. – Тут рядом обрыв. Ты же не хочешь зайти слишком глубоко.
– Может, я больше не хочу быть в безопасности, – отвечает она, глядя мне прямо в глаза.
– Иди сюда, – говорю я. – Надо же выполнять обещания. А я точно знаю, какую мокрую рыбу я хочу поцеловать.
Тупая шутка, но Челси все равно хихикает и подплывает ко мне. Она обвивает мне талию ногами и обнимает меня за шею. Наши рты соприкасаются; с ее волос на наши лица стекает вода. Я забираюсь пальцами ей под мокрую футболку и чувствую прохладное прикосновение кожи. Поцелуй становится глубже, чем Озеро в лесу. Без ведома мозга, мои руки поднимают край ее футболки. Челси дрожит, когда я снимаю ей футболку через голову. Она помогает мне, и прохладная вода оставляет дорожку из гусиной кожи у нее на груди. До чего же мне хочется пройти по этой дорожке губами.
Она стягивает лифчик; футболка качается на воде, а я жадно пожираю глазами линии ее обнаженной груди. Мы снова целуемся, и я глажу ее, нежно сжимаю пальцами соски, вытягивая из нее сладкий стон. Ее голос дрожит у меня на губах.
Не знаю, насколько это все непривычно для Челси – как далеко она заходила раньше, – но я уже так давно не делал ничего подобного, что будто бы начинаю сна чала.
Я слегка отстраняюсь. Запустив руки в воду, я тяну ее за пояс шорт. От воды ткань кажется жесткой, но у меня получается расстегнуть верхнюю пуговицу и справиться с молнией. Я хочу касаться ее, касаться везде.
– Клинт! – зовет чей-то голос сквозь наползающую темноту. – Я заметил твой грузовик на берегу. Клинт!
Челси, разбрызгивая вокруг воду, лихорадочно ищет лифчик и футболку. Они успели завязаться узлом. Челси прячется у меня за спиной, пытаясь натянуть одежду обратно.
– Хм… Ну это… привет, Джордж, – обращаюсь я к дюжей фигуре на берегу. Узнал его по голосу. – Собираешься порыбачить перед сном?
– А то, – отвечает старый папин приятель. – Ты тоже?
– Да нет, просто решил остудиться. Последние пару дней на лодке было как-то очень жарко.
– Да уж, солнце жарит вовсю.
– Угу. Прости, что зашел на твою территорию – просто хотелось убежать подальше от туристов. Надоедают за день, – вру я. Общество одной туристки мне совсем не надоедает.
– Да не извиняйся. Ты же знаешь, что я в любое время тебе рад…
Джордж продолжает болтать, а я поворачиваю голову и шепчу:
– Ты оделась?
– Да-а, – шепотом отвечает Челси.
– Пойду-ка я домой, а то устал уже. А тебе порыбачить хорошо. – Я медленно шагаю из воды, и Челси следует прямо за мной.
Промокшие насквозь, мы бежим к грузовику; Челси скрестила на груди руки.
– Пока, Джордж, – машу я через плечо.
– Э-э… ага, да, вам с твоей… это… подружкой необязательно убегать.
Он шокирован. Он в таком шоке, словно его ударило молнией. Шокирован, увидев за моей спиной девичий силуэт. Клинт Морган… Не так потерян для женского общества, как нам казалось.
– Поймай и за меня одну, договорились? – кричу я. Мы спешим вдоль ручья.
– Ладненько. Ага. Пока, – говорит он.
Мы прыгаем в машину. Двигатель кашляет, а Челси бормочет «черт, черт, черт».
Но я начинаю безудержно хохотать и никак не могу остановиться.
– Клинт! – вопит она. – А что, если он расскажет?! Моим родителям или еще кому.
– Он тебя не узнал. Поверь мне. Уже темнеет. Ты-то его лицо разглядела?
Она затихает. Видимо, согласна со мной.
– Но все равно не смешно, – одергивает она меня. – Перестань!
Ее крик напоминает мне, что я все еще смеюсь.
Но смех все равно рвется из меня наружу.
– Необязательно быть такой серьезной, – напоминаю я ей, схватив ее руку и целуя костяшки пальцев.
Грузовик неторопливо направляется обратно к курорту, а я думаю о том, что ни разу в жизни не чувствовал такой легкости.
Даже в компании девочки с черными косами.
ЧелсиПотеря мяча
Миннесота похожа на стихи. У нее черные волосы. Миннесота – это летний поцелуй под звездами, это пощипывание солнечного ожога, это боль от конфеты, застрявшей в плохом зубе. Миннесота – это утро на озере, день под деревьями, поцелуи украдкой, запах мужской шеи, жесткая мозоль его руки под моими губами. Миннесота – это небо, полное звезд, это берег озера, это прогулки все дальше и дальше от берега.
По крайней мере, это то, что я ощущаю в следующие несколько дней. Странно, но рядом с Клинтом я забываю про металлические пластины и винты. Я не думаю о падении. Я не ищу кнопку паузы, чтобы остановиться и остаться с баскетболом навсегда. Я думаю про будущее. Я радуюсь – о Господи! – предстоящей велосипедной прогулке. Походам. Впервые со времени несчастного случая мне интересно, смогу ли я проехать сегодня дальше, чем вчера. Я прошу Клинта, чтобы он дал мне весло. Мой рыхлый живот становится жестче, и я вспоминаю, как быстро раньше нарастали у меня мышцы. Я больше не похожа на ту мягкую груду теста, в которую Царапка, сидя у меня на коленях, любил запускать коготки.
Со времени нашего похода в боулинг Клинт кажется… как-то свободнее, что ли. Он не отталкивает меня. Он не говорит мне, что не может. Он не отсаживается подальше к окну грузовика. Не извиняется, дотронувшись до моего колена, когда переключает скорости.
Но Миннесота – это еще и Брэндон, который злобно таращится на меня из дверного проема. Который трясет головой, когда я напеваю, расчесывая волосы.
– Не считай меня за дурака, Челс, – говорит он. – Я знаю, что происходит.
– А что происходит? – спрашивает папа, трусцой пробегая по залитому солнцем коридору в ванную. На глаза ему падает тень от козырька бейсболки с эмблемой курорта.
– Походы, – нараспев отвечаю я.
– Ага, походы, – бормочет Брэндон. – Если бы.
Папа недовольно хмурится:
– Вы что, не тренируетесь с Клинтом?
– Еще как тренируются, – причитает Брэндон. – Дело не в этом.
– Ты о чем? – рассерженно рявкает папа. Внезапно у меня в памяти всплывают все те жестокие и несправедливые слова, которые он наговорил мне вечером после фестиваля.
– Ни о чем, – огрызаюсь я. Мне хочется накричать на него, спросить, почему он ведет себя так, словно я испортила ему жизнь. Но меня зовет мама: Клинт уже стоит у двери. Папа просто исчезает, как и обычно по утрам.
Мы все исчезаем: убегаем из коттеджа, направляясь каждый по своим делам. Чехол от гитары стучит по перилам, и Брэндон бормочет слово «походы», проходя мимо Клинта. Он идет репетировать.
Но кому какое дело до папы с Брэндоном. Я не дам их тупому осуждению испортить такой прекрасный день. Особенно сегодня: утро в Миннесоте расцвело ярче венерина башмачка. Я ныряю под тень деревьев; черные волосы Клинта щекочут мне щеки, а его губы скользят по шее.
– Пойдем к водопаду, – шепчет он мне на ухо. – За твоим коттеджем. Там мы будем одни, обещаю.
Мы уже на полпути, когда у меня звонит телефон. Я положила его в карман утром, просто чтобы показать Брэндону, что все в полном порядке. С чего он вдруг заработал? И почему именно сейчас?
Это сообщение от Гейба. «Поверни телефон, чтобы прочесть: 8». Я следую указаниям, и восьмерка превращается в знак бесконечности.
Словно удар под дых. Я не хочу испортить себе впечатление от водопада всеми этими чувствами.
Я хватаю Клинта за руку и увожу его дальше в тень. Легонько толкаю его в высокую траву.
Наши тела сплетаются в летнем разнотравье. Клинт пере