Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии — страница 19 из 129

Ветер был попутный, а окружающий пейзаж велико­лепен. Воды Нила, который древние называли отцом всех рек, текли у нас под ногами; его волны, покачива­вшие нашу лодку, омывали прежде руины Фив и Фил; мужчины, следовавшие вдоль его берегов, были одеты так же, как во времена Исмаила, а женщины — как во времена Агари; так что нам ни минуты не приходилось скучать, а пояснения Сулейман-бея и г-на Мсары при­давали окружающему еще большую поэтичность. Из своих французских пристрастий г-н Сельв сохранил любовь к охоте; я задал ему несколько вопросов о живот­ных, которых он встречал во время своих охотничьих поездок, а в особенности о крокодилах, в поисках кото­рых он поднимался выше первого порога.

Крокодилы никогда не спускаются в Нижний Египет, и, чтобы встретить их, нужно подняться до Дендеры: в самые жаркие дни, когда уровень воды в Ниле очень низок, крокодилы охотно выбираются из реки, чтобы погреться на солнце; однако, прежде чем доставить себе подобное удовольствие, они принимают меры предосто­рожности, свидетельствующие о том, что эти животные прекрасно понимают, какой опасности они себя подвер­гают, покидая свою стихию и вторгаясь в нашу; обычно их можно увидеть на песчаных отмелях, открывающихся в ту пору, когда вода в Ниле убывает: они лежат непо­движно, словно стволы деревьев, и почти всегда окру­жены крупными птицами, явно находящимися с ними в самых дружеских отношениях; в число этих птиц входит и один из ближайших друзей крокодила — пеликан; пеликан для крокодила то же, что цапля из Понтийских болот — для буйвола и коровы: странный спутник, чью привязанность невозможно объяснить.

Когда крокодил не находит себе уединенного островка, где можно погреться в лучах солнца, он отваживается вылезти на берег, но не удаляется от реки больше чем на пять-шесть шагов и, заслышав малейший шум, снова погружается в нее. Именно в этом случае пеликан, наде­ленный очень тонким слухом, оказывает другу огромную помощь: он взлетает, хлопая крыльями и испуская гром­кие крики, и таким образом предупреждает об опасности крокодила, который в один прыжок погружается в реку. Впрочем, поскольку это животное сплошь покрыто чрез­вычайно твердым панцирем и уязвимы у него лишь небольшие участки под конечностями, то, даже прибли­зившись к нему на расстояние ружейного выстрела, редко кто оказывается достаточно удачлив, чтобы всадить ему пулю в то место, где отсутствует эта природная броня.

Тем не менее в Дендере во времена Египетской экс­педиции жил один кашиф, чрезвычайно любивший охо­титься на крокодилов; он распознавал места их выхода на берег, как наши браконьеры распознают места, где пробегают зайцы и косули, и иногда, укрытый водорос­лями или пальмовыми листьями, целые дни проводил в засаде, подстерегая эту редкостную добычу; таким обра­зом кашиф убил семь или восемь крокодилов весьма вну­шительных размеров и водрузил их на крышу своего дома, так что издали они напоминали артиллерийскую батарею; впрочем, этот странный обман зрения был единственной выгодой, какую кашиф извлекал из этой охоты, в которой с ним ни разу не произошло никаких происшествий, зато ему неоднократно приходилось видеть, как крокодил убегает от человека.

После восхитительного плавания, продолжавшегося два часа, мы сошли на берег против пирамид Саккары. Они древнее по возрасту и потому хуже сохранились, чем пирамиды Гизы: их очертания приобрели неправильную форму; у одних пирамид ступени совсем невысокие, у других же подъем к вершине состоит всего лишь из десяти огромных ступеней, сооруженных явно для вели­канов; земля у основания пирамид усыпана костями; достаточно лишь слегка разгрести песок ногой или рукой, чтобы обнаружить остатки мумий, пеленальные бинты, головные повязки, фигурки богов, скарабеев и осколки цветного стекла. Под землей здесь находятся гигантские катакомбы, где покоятся обитатели древнего Мемфиса, некрополем которого был весь этот берег Нила.

Помимо катакомб с мужскими и женскими погребе­ниями здесь есть катакомбы с захоронениями животных; там находят кошек, ибисов, ящериц: как бы это ни было обидно для нашего самолюбия, каждая из этих особей, некогда являвшихся богами, надлежащим образом обер­нута священными пеленальными бинтами, герметически закупорена, словно тушеное мясо, в глиняном горшке, залита известковым раствором и поставлена валетом вме­сте с другими божествами разного рода вдоль стены общей могилы.

Я взял под правую мышку ибиса, под левую — кошку, которые, судя по тому, как их запеленали, явно были значительными фигурами своего времени, и вместе с этой парой божеств отправился передохнуть в склепе, испещренном иероглифами, которые местами превос­ходно сохранились, а местами были ужасающе испор­чены путешественниками, этими дикарями нынешней цивилизации.

От пирамид Саккары мы отправились к пальмовой роще, выросшей на месте древнего Мемфиса и отстоя­щей примерно на одно льё от пирамид. Эта античная руина Египта не могла выбрать для своих останков саван великолепнее: из земли своими мраморными углами выступают какие-то обломки и колонны; как вечный дух этих величественных развалин виднеется колосс фараона Рамсеса Великого, у народов Запада известного под име­нем Сесостриса: опрокинутый со своего пьедестала, он лежит на земле, покрывая своими обломками простран­ство в тридцать шесть футов.

В нескольких шагах от колосса находится библейский памятник, почти ровесник завоевателя, чье изваяние лежит рядом: это склеп, который арабы называют темни­цей Иосифа; согласно их представлениям, именно в эту темницу был препровожден сын Иакова и по ступеням, которые вам непременно покажут, он поднимался, направляясь во дворец, чтобы толковать сон фараона.

Впрочем, так всегда бывает на Востоке: языческие и библейские легенды переплетаются, обе истории сопри­касаются, и нам еще не раз представится случай воскре­сить их в памяти одновременно.

Мы вернулись обратно тем же путем, то есть по Нилу, единственной дороге, пересекающей Египет, сошли на берег напротив Шубры и направились к полковнику Сельву.

Ужин уже ждал нас. Однако круг гостей был расширен: в их число вошла одна знаменитость. Ла Контанпорен, путешествовавшую в это время по Египту, с царским гостеприимством приняли в доме нашего щедрого со­отечественника. Несколько дней назад она заболела и, чувствуя себя еще слишком слабой, чтобы встать с постели, попросила накрыть стол в ее комнате. Впрочем, хотя ела знаменитость мало, говорила она много, так что, невзирая на это перемещение, мы в полной мере оце­нили ее способности.

На следующий день мы начали заниматься подготов­кой к паломничеству на гору Синай и по этому случаю прибегли к помощи еще одного нашего соотечествен­ника, г-на Линана, молодого француза, который в свое время сопровождал графа де Форбена в Сирию и, придя в восторг от этого края, его архитектурных сооружений и всего этого поэтичного Востока, остался в Каире, пред­варительно исполнив взятые на себя обязательства перед своим прославленным спутником. Как-то раз он пред­ложил нам свое содействие в переговорах с проводниками- арабами. И вот теперь, когда пришло время договари­ваться с этими сынами пустыни, мы отправились к г-ну Линану напомнить ему о данном им обещании и уви­дели, что он вполне готов его исполнить. Результат не заставил себя ждать: уже на следующий день к нам яви­лась депутация племени аулад-саид, одного из самых многочисленных на Синайском полуострове, и мы усло­вились с вождем о цене за то, что он отправится за г-ном Тейлором в Александрию и привезет его в Каир; при этом мы оставили за собой право заключить с ним, когда он вернется из этой своего рода испытательной поездки, более серьезное соглашение, касающееся путешествие на Синай и возвращения в Суэц. Эта первая сделка была заключена исходя из цены в пятьдесят пиастров за дро­мадера, то есть вся поездка обошлась нам примерно в восемнадцать франков.

Я наблюдал, как арабы со своими верховыми живот­ными входили во двор нашей гостиницы, и это зрелище вновь навело меня на серьезные размышления; всякий раз, когда я слышал рассказы о путешествиях на Вос­токе, в качестве обычного средства передвижения непре­менно упоминались верблюды, и всякий раз, когда я думал об этом животном, оно представало в моем вооб­ражении таким, как его описывает г-н Бюффон: с выся­щимся на спине двойным горбом; так что постепенно я свыкся с этим образом и тысячу раз мысленно видел, как, путешествуя в свой черед, я восседаю верхом в этой естественной впадине, которую, кажется, сама природа поместила, будто седло, на спине этого удивительного четвероногого; однако с приездом на Восток эти мои представления значительно изменились. Прежде всего я узнал, что в Египте всех верблюдов без разбора именуют дромадерами, а дромадеров — верблюдами; однако дву­горбых животных здесь не существует вообще. Верблюд же по сравнению с дромадером примерно то же, что упряжная лошадь по сравнению с верховой. Это откры­тие перевернуло весь устоявшийся строй моих взглядов: на месте впадины оказалась гора, и к тому же, вместо того чтобы использовать эту гору как точку опоры для поясницы или груди, арабам пришло в голову взгромоз­дить именно на нее седло, увеличивающее ее высоту еще на восемь или десять дюймов, и в итоге, таким образом, поднять путешественника на дюжину футов над землей. Прибавьте к этому рысь, способную вывернуть наизнанку даже живодера, и у вас будет полное представление о прелестях этого восточного способа передвижения.

Все это не так уж весело для человека, который во время каждой прогулки непременно падает по два или три раза со своего осла.

К счастью, я давно взял за правило не тревожиться из-за опасности до тех пор, пока она не начнет угрожать непосредственно, а потому, имея впереди не менее восьми—десяти дней, прогнал от себя эти тревожные мысли и уже на следующий день был готов вновь пре­даваться той беззаботной и полной соблазнов жизни, какую мы вели вот уже три недели.

На этот раз к нам в дверь постучал еще один француз, явившийся занять нас на весь день. Это был Клот-бей, знаменитый врач, которого позднее, в 1833 году, нам довелось снова встретить в Париже и который, находясь на службе у паши и оказывая ему неоценимые услуги, только что основал в Абу-Забале больницу; он хотел показать это заведение г-ну Тейлору, а затем привезти нас к себе домой, чтобы мы провели у него вечер на турецкий лад. Нетрудно догадаться, что мы охотно при­няли это приглашение.