Что же касается мозаики, находящейся в апсиде, то она изображает Моисея, ударяющего жезлом по скале, чтобы иссечь из нее воду, и Моисея перед пылающим кустом. Апсида построена на святой земле, и алтарь стоит на том самом месте, где Моисей, пасший стадо своего тестя, увидел горящий терновый куст и, подойдя к нему, чтобы на него посмотреть, услышал воззвавший к нему из середины куста голос Божий: «Моисей, Моисей!» И Моисей ответил: «Вот я!»
«И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая.
И сказал: я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова.
Моисей закрыл лице свое, потому что боялся воззреть на Бога.
И сказал Господь: я увидел страдание народа моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; я знаю скорби его и иду избавить его от руки египтян и вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю хананеев, хеттеев, аморреев, фере- зеев, евсеев и иевусеев.
И вот, уже вопль сынов Израилевых дошел до меня, и я вижу угнетение, каким угнетают их египтяне.
Итак пойди: я пошлю тебя к фараону; и выведи из Египта народ мой, сынов Израилевых».[16]
Осмотрев во всех подробностях апсиду, мы перешли в ризницу, а затем в боковые приделы. Повсюду стены покрыты византийскими иконами, поразительно странными, но исполненными величия и высоких чувств.
Выйдя из церкви, мы остановились, чтобы полюбоваться дверями. Они разделены на прямоугольные створы, каждая филенка в которых содержит прекрасно сохранившуюся расписную эмаль изумительного рисунка. Затем монахи повели нас в мечеть; греческому монастырю, в знак своего подчинения, пришлось возвести на собственной территории, окруженной священными стенами, турецкую постройку: это печать фирмана, позволяющего монахам отправлять христианский культ на мусульманской земле. Показывая ее нам, святые отцы не преминули заметить, что мечеть обветшала и заброшена; но, какая ни есть, она вызывает гордость у магометан и невыразимо печалит и унижает несчастных иноков.
В библиотеке, куда нас затем проводили, содержится огромное количество рукописей, которые монахи никогда не раскрывают и ценность и значимость которых останутся неизвестными до тех пор, пока какой-нибудь молодой ученый из Европы не затворится на год или два среди этих запыленных шкафов. Некоторые из этих рукописей имеют деревянные переплеты с серебряными арабесками. Нам показали Новый Завет, целиком переписанный, если верить преданию, рукой императора Феодосия; он украшен портретами четырех евангелистов, изображением Иисуса Христа и несколькими рисунками, представляющими главные сцены из Евангелия.
Потом мы одну за другой посетили двадцать пять небольших часовен, расположенных в различных дворах монастыря; все они примечательны богатством отделки и росписями в византийском стиле, покрывающими их стены. Вслед за тем проводник повел нас по сводчатому подземелью с довольно пологим спуском; подойдя к его концу, он открыл окованную железом дверь, и мы вышли в сад.
Сад этот — чудо терпения и трудолюбия. Чтобы устроить его, пришлось на спинах верблюдов привезти сюда из Египта плодородную землю, взятую на берегах Нила, и насыпать ее на гранитных склонах горы достаточно толстым слоем, чтобы саженцы крупных деревьев могли пустить здесь свои корни; затем, направляя текущие с гор воды, создать оросительную систему, способную противостоять ненасытному жару солнца, и, наконец, обречь себя на ежедневный, ежечасный и ежеминутный труд, чтобы вырастить и сохранить в этом огненном краю, где небо похоже на раскаленную чугунную плиту, хрупкие растения.
Кажется, правда, что Бог, как и во времена древности, все еще говорит со своими верующими языком чудес. Прекраснейшие деревья и лучшие плоды, какие мне когда-либо доводилось видеть, служат наградой за этот труд, в который вначале, должно быть, было вложено больше веры, чем надежды; монастырский виноград более всего напоминал тот, какой посланцы Израиля принесли из Земли Обетованной: одна гроздь, сорванная нами с виноградной лозы, весила восемнадцать фунтов.
Мы продолжали прогулку среди благоуханных апельсиновых деревьев, аромат и тенистая листва которых казались нам особенно восхитительными после недавних привалов на раскаленном песке и изнурительных переходов по пустыне; сквозь кроны деревьев, этот изумительный зеленый купол, радовавший взор путешественников, которые так долго не имели никакого другого укрытия, кроме иссушенного полотна палатки, виднелось светлое небо со скользящими по нему редкими розовыми лучами заходящего солнца; каждое мгновение мы вздрагивали, словно опасаясь ошибиться, когда до нас доносилось журчание источника, бьющего из-под какой-нибудь скалы. Надо прожить какое-то время в пустыне, чтобы понять, как отрадно для глаз зрелище деревьев, а для слуха — журчание воды, то есть как приятны картины и звуки, столь привычные на нашей, европейской земле, равно как нельзя понять, живя только на ней, что однажды от этих столь простых радостей может в волнении забиться наше сердце.
На краю этого земного рая мы увидели Мухаммеда и Абдаллу, оживленно беседующих с садовником. Едва заметив нас, он тотчас подошел к нам и с поклоном произнес по-французски:
— Здравствуйте, друзья.
Эти два слова прозвучали как далекое и сладостное эхо нашей родины. Мы поторопились ответить ему на том же языке, но увы! Все познания бедного садовника ограничивались этими двумя словами. Это был казак, принимавший в 1814 году участие во взятии Парижа и сумевший во время оккупации выучить несколько французских фраз, с тех пор уже забытых им, но в памяти его остались два заветных слова, которыми он нас и приветствовал; по возвращении в Московию его хозяин, весьма ревностный православный христианин, отправил его в Синайский монастырь, где он и находился уже десяток лет.
Тем временем быстро спускалась ночь; мы вернулись через железную дверь, защищавшую с этой стороны монастырь от нападений арабов, и впервые за долгое время спали спокойным сном, который не нарушали ни боязнь змей, ни жуткие концерты шакалов и гиен.
На следующее утро мы поднялись с рассветом: в этот день нам предстояло взобраться на гору Синай и посетить все святые места, связанные с именем Моисея. В сопровождении одного из святых отцов, пожелавшего послужить нам проводником, мы направились к выходу, но не к двери, а к окну, и сели, как и накануне, верхом на палку; ворот стал медленно раскручиваться в обратную сторону, и через несколько минут мы все четверо уже стояли у подножия стены. Веревка тотчас пришла в движение и, скрывшись в окне, вновь прервала всякую связь между пустыней и монастырем.
Гора Хорив является одним из отрогов Синая, закрывающим собой его вершину, увидеть которую со стороны равнины поэтому невозможно. Мы двигались по лощине, выложенной большими каменными плитами правильной формы: эти плиты, принесенные сюда монахами, некогда составляли удобную лестницу, с помощью которой можно было взобраться на самую вершину святой горы. В наше время ступени этой лестницы раздвинуты дождевыми водами, потоками устремляющимися вниз в ненастные дни, и расколоты камнями, время от времени скатывающимися с горы в долину. Когда вы пройдете треть пути и будете находиться примерно на середине лестницы, намереваясь покинуть гору Хорив и перейти на Синай, вы увидите перед собой дверь в форме арки, сквозь которую просматривается небо, а на ее замковом камне — крест, с которым связано предание, пользующееся большим доверием у монахов. По их словам, некий еврей вышел из монастыря, чтобы подняться на гору Синай, но, когда он добрался до этого места, путь ему преградил железный крест, и, в какую бы сторону бедняга ни пытался идти, крест упорно вырастал перед ним; испуганный этим чудом, еврей упал на колени, моля сопровождавшего его монаха совершить над ним крещение. Святой обряд состоялся прямо здесь, а воду для него взяли из лощины. Это чудо породило обычай, в наши дни забытый. Прежде один из монахов обители непременно находился возле этих ворот, проводя время в молитвах, и паломники, прежде чем идти дальше и попирать ногами гору, к которой Моисей осмелился приблизиться лишь босыми ногами, исповедовались за всю прожитую жизнь и получали отпущение грехов.
Вдоль дороги нам то и дело попадались змеи, при нашем приближении исчезавшие в расселинах скал, и большие зеленые ящерицы, которые поднимались на двух лапках, опираясь на хвост, и смотрели на нас, выказывая скорее желание напасть на непрошеных гостей, чем намерение спастись бегством. Эти пресмыкающиеся чрезвычайно уродливы: тело у них прозрачное, словно стекло, а на груди свисают два сосца, как у сфинкса. Можно подумать, что это одно из тех сказочных животных, породы которых исчезли задолго до нашего времени. Впрочем, еще в монастыре нам посоветовали запастись палками, и мы последовали этому совету, поскольку укусы этих существ всегда болезненны, а порой и смертельны.
Вскоре мы достигли часовни, возведенной на утесе, где сорок дней провел пророк Илия. Это постройка в греческом стиле — с квадратным алтарем в центре полукружия апсиды. Вокруг алтаря амфитеатром тянется каменная скамья. Часовню украшают две или три иконы. Шагах в ста пятидесяти от нее возвышается величественный кипарис — единственное дерево этой породы, сумевшее выстоять в здешнем губительном климате. Три оливы, некогда росшие рядом с кипарисом, засохли, но их ничем не заменили. Отсюда, с этой маленькой площадки, самой природой предназначенной служить местом для привала, можно разглядеть вершину Синая и венчающие ее часовню и мечеть.
Мы продолжили восхождение, с каждым шагом становившееся все труднее и труднее, и вскоре достигли скалы, где Моисей, стоя над равниной Рефидима, простер руки к небу во время сражения, которое Иисус дал Амалику.
«И пришли амаликитяне и воевали с израильтянами в Рефидиме.