Когда спустилась ночь, Фахр ад-Дин воспользовался наступившей темнотой, чтобы снять свой лагерь и перейти на правый берег Нила. Затем, вместо того чтобы разрушить мост, по которому он совершил переправу, и укрыться в Дамьетте или поджидать под ее стенами христиан, он вступил в город, но лишь для того, чтобы пересечь его насквозь, и через противоположные ворота вышел на дорогу, ведущую к Ашмун-Танаху, не отдав ни единого приказа об обороне крепости. И тогда мусульмане Дамьетты, увидев, что их покинули и предали, высыпали на улицы и стали убивать местных христиан; гарнизон, состоявший из арабов племени бану-кенанех, одного из самых отважных и жестоких племен пустыни, последовал их примеру и принялся грабить дома. Из всех ворот Дамьетты, словно пчелы из летков улья, прочь из города, гонимые ужасом перед крестоносцами, устремились целые семьи мусульман, не зная, куда они бегут, и напоминая песок пустыни, подхваченный ураганом, унося с собой домашнюю обстановку, одежду и золото, которыми они усеивали дорогу. После этого гарнизон оставался в Дамьетте недолго и в свою очередь отступил, так что к полуночи город оказался не только без защитников, но и без жителей.
Лагерь христиан начал погружаться в отдых, когда часовые подняли тревогу. Над Дамьеттой взвивалось гигантское пламя, освещая городские стены, Нил и Гизу. Все выглядело пустынным и безмолвным, и в этом огромном круге, освещенном пожаром, не видно было ни одной тени, не слышно было ни единого крика. Крестоносцы не могли понять причины этого безлюдья и этой тишины и сохраняли боевую готовность всю ночь. Когда начало светать, то есть в три часа утра, в лагерь прибежали двое невольников-христиан, которые избежали резни и, дождавшись, пока город окончательно не опустел, только после этого отважились выйти на улицу; они и рассказали обо всем происшедшем. Король не мог им поверить, настолько невероятным казалось ему случившееся, хотя он и признал в них своих единоверцев и они клялись именем Христовым.
И тогда один из рыцарей добровольно вызвался проверить истинность их рассказа. Король согласился на его предложение, и рыцарь, испросив у легата отпущение грехов, направился к Дамьетте, проследовал по мосту и вступил в город. Час спустя он вышел через те же ворота, но у короля не было терпения его ждать: он пустил лошадь в галоп и в сопровождении всех сеньоров, оказавшихся к этому времени в полном снаряжении, помчался ему навстречу. Рыцарь рассказал, что он вступил в город и обнаружил на его улицах лишь трупы. Тогда он зашел в несколько домов, но они были пусты: сарацины покинули город. Дамьетта принадлежала теперь королю Франции, и ему оставалось лишь вступить в нее, как это только что проделал его рыцарь.
Король приказал своему войску построиться в боевом порядке и двинуться к Дамьетте; авангард под предводительством рыцаря, уже побывавшего в оставленном городе, вошел туда первым и прежде всего стал тушить пожар; за авангардом следовали король Франции, папский легат и патриарх Иерусалимский; за ними, в свой черед, в город вступила целая толпа прелатов и священников, которые шли с непокрытыми головами и босыми ногами, распевая псалмы и благодаря Господа за эту удивительную победу. Все они направились в главную мечеть, которая тотчас же была обращена в христианскую церковь и отдана под покровительство Богоматери; затем, по завершении мессы, король, бароны и рыцари обошли крепостные стены и башни и во второй раз вознесли благодарение Господу за то, что столь укрепленный город, способный выдержать многолетнюю осаду против войска втрое большего, чем армия крестоносцев, сдался сам, без осады и штурма, как если бы ангелы небесные отворили его ворота.
Великая растерянность царила во всем Египте, когда там распространилась эта новость; все понимали, насколько подобное бегство усилит веру и отвагу христиан. Султан узнал о происшедшем, находясь на смертном одре, и гнев ненадолго вернул ему силы здорового человека. Он велел привести к своему ложу пятьдесят офицеров из гарнизона Дамьетты и приказал всех их удушить. Один из этих офицеров, служивший вместе с сыном, юношей редкой красоты, и любивший его всей силой отцовской любви, попросил султана о дозволении умереть первым, чтобы не видеть муки сына.
— Ты подал мне мысль, — ответил султан. — Пусть же сына казнят на глазах у отца.
Затем он вызвал Фахр ад-Дина.
— Должно быть, во франках есть что-то ужасное, — сказал он, — раз такие люди, как вы, не смогли выстоять против них даже одного дня?
И тогда эмиры, опасавшиеся, что их предводителю уготована участь казненных офицеров, знаками дали ему понять, что готовы заколоть султана; но тот уже исчерпал свои последние силы, и Фахр ад-Дин, видя, как он упал на подушки, бледный и безгласный, произнес:
— Нет, не стоит, дайте ему умереть.
И в самом деле, 22 ноября 1249 года, в 15-й день месяца шаабан, султан умер, назначив преемником своего сына Туран-шаха.
XX. МАНСУРА
Однако французы даже не подозревали о смерти Наджм ад-Дина, ибо были приняты все меры предосторожности, чтобы скрыть это событие не только от крестоносцев, но и от самих египтян. И хотя славный султан был уже всего лишь мертвым телом, а власть и пономочия немедленно перешли в руки вдовы султана, у дверей его дворца продолжали нести караул мамлюки-б а х р и т ы, отряды которых он создал сам и которые получили свое название «б а х р и т ы», то есть «речи ы е», оттого что они обычно охраняли замок Рода, расположенный на острове посредине Нила; в покои султана по-прежнему подавали еду, как если бы он был жив, и все приказы провозглашались от его имени; во всех мечетях читались молитвы о его скорейшем выздоровлении, а тем временем уже были посланы гонцы в Хисн-Кейфу, на берега Тигра, куда был сослан его сын Туран-шах. Пока же управление всем Египтом взял на себя эмир Фахр ад-Дин: это был крупный полководец и храбрый солдат, хотя своим поспешным бегством, которое, впрочем, могло быть всего лишь военной хитростью, он сдал Дамьетту. Фридрих II произвел его в рыцари, и на его гербе соседствовали эмблемы императоров Германии и султанов Каира и Дамаска.
Но в конце концов, как тщательно ни скрывали смерть султана, крестоносцы узнали о ней; тем не менее они, как и турки, тоже ждали прибытия одного человека, чтобы начать действовать. Этим человеком был граф Пуатье, который оставался во Франции и которому надлежало доставить оттуда в помощь войску, стоявшему лагерем у Дамьетты, солдат и деньги. Однако в то самое время, когда он должен был прибыть, на море поднялась страшная буря и стали дуть сильные встречные ветры, так что более ста тридцати кораблей оказались выброшенными на берег или же опрокинулись и пошли ко дну. Графа Пуатье, вышедшего из Эг-Морта в конце июня, когда новость о взятии Дамьетты достигла Запада, отнесло ветром к Сен-Жан-д’Акру, так что король и все рыцари, обеспокоенные задержкой графа и не знавшие, что с ним случилось, решили, что он погиб или, по крайней мере, находится в большой опасности. Каждый высказывал различные мнения на этот счет, как вдруг сир де Жуанвиль вспомнил, что во время плавания из Марселя к Кипру с ним произошло нечто необычайное: примерно в час вечерни, находясь напротив Туниса, он и его спутники встретили на своем пути огромную круглую гору и стали огибать ее, полагая, что за ночь им удастся оставить ее далеко позади, но, проснувшись утром, они увидели, что находятся на том же самом месте, а гора по-прежнему возвышается перед кораблем, хотя кормчий божился, что за ночь они прошли пятьдесят льё. Тогда к парусам добавили весла; корабль шел весь день и всю ночь, но эти усилия оказались тщетными: открыв глаза на следующее утро, все снова увидели перед собой роковую гору. Тут стало понятно, что за этим кроется какое-то колдовство и одолеть его, пользуясь лишь земными средствами, невозможно. И тогда голос возвысил достопочтенный священнослужитель, звавшийся благочинным Мальрю, и сказал:
«Любезные сеньоры и рыцари! За всю свою жизнь я не встречал таких испытаний и опасностей, коих нельзя было бы устранить с помощью Господа и Богоматери, если три субботы подряд совершать крестный ход, вознося хвалы Господу».
Происходило это как раз в субботу, так что все, кто был на корабле, тотчас же принялись ходить вокруг его мачты, распевая псалмы; даже Жуанвиля вели под руки, ибо он сильно страдал морской болезнью. Молитвы возымели свое действие, и на следующий день магнитная гора исчезла из виду. И теперь Жуанвиль предложил легату то же самое средство; тот немедленно согласился с этим и приказал провести в войске три крестных хода. Их следовало совершать три субботы подряд, следуя от дома легата к монастырю Богоматери в Дамьетте. Крестные ходы совершали с великой верой и великой надеждой, и во время всех этих церемоний, в которых участвовали король и все сеньоры его двора, легат читал проповеди и отпускал грехи. И вот, наконец, когда наступила третья суббота, королю, находившемуся в это время в церкви, сообщили, что в море показалось несколько кораблей: это был граф Пуатье с дворянским ополчением из Франции.
Прибытие брата короля, спасенного таким чудесным образом, вызвало ликование всего войска. Все сбежались на берег и с радостью узнали, что помимо сильного людского подкрепления граф Пуатье привез с собой также значительную денежную сумму. Одиннадцать повозок, каждая их которых была запряжена четверкой сильных лошадей, везли в Дамьетту восемьдесят больших бочек, окованных железом и наполненных талантами, стерлингами и монетами кёльнской чеканки. Эти деньги были выручены за церковное имущество, которое продали, чтобы содействовать успеху крестового похода.
В тот же день Людовик IX собрал самых знатных баронов, а также воинов, опытность которых была ему известна, и спросил у них совета, какую дорогу теперь следует избрать и куда нужно идти — на Александрию или на Каир? Граф Пьер Бретонский и самые опытные воины настаивали на том, чтобы король шел на Александрию, обладавшую превосходным портом, посредством которого можно было бы снабжать войско продовольствием; но этому мнению решительно воспротивился граф Артуа, заявивший, что лично он пойдет в Александрию только через Каир, что Каир — это столица Египетского королевства, а если хочешь убить змею, нужно сначала отрубить ей голову. Король высказался за это предложение, и 6 декабря крестоносцы выступили в поход, оставив королеву Маргариту, графиню Артуа, графиню Анжуйскую и графиню Пуатье в Дамьетте под охраной Оливье де Терма.