Турки же, видя, что у них нет возможности застичь крестоносцев врасплох, привезли и установили напротив насыпи еще одно метательное оружие, мощнее и страшнее всех тех, какие здесь уже находились; тем временем другие орудия метали камни и стрелы не только через канал Ашмун, но и с левого берега Нила на его правый берег. Эти приготовления, предвещавшие скорое наступление врага, послужили тому, что мессиру Готье де Кюрелю и сенешалю Шампанскому было велено нести караул вместе с графом Артуа, на которого король не слишком полагался по причине его молодости и горячности. Так что два доблестных рыцаря установили свои палатки возле метательных орудий.
Около десяти часов вечера, когда они бдили в десяти шагах друг от друга, на противоположном берегу реки появился какой-то огонь; они сблизились, полагая, что там что-то затевается; в то же мгновение огненный шар размером с бочку, оставлявший позади себя след, который походил на хвост кометы и напоминал летящего по небу дракона, вырвался из адского орудия, разлив вокруг такой яркий свет, что стали видны, словно днем, лагерь, Мансура и все расположение турецкой армии. Шар упал между двумя башнями, прямо в отводной канал, вырытый крестоносцами для того, чтобы понизить уровень воды в реке, и там, уже в воде, продолжал гореть, потому что это был греческий огонь, изобретенный Каллиником, а его можно загасить лишь песком или уксусом. Весь лагерь тотчас проснулся от этого грохота и этой вспышки, похожих на удар грома и сверкание молнии. Король вышел из своего шатра, все вскочили на ноги и застыли в оцепенении, а славный сир Готье де Кюрель, видя это пламя, повернулся к Жуанвилю и его рыцарям и воскликнул:
— Сеньоры, мы безвозвратно погибли, ибо если мы останемся здесь, то сгорим заживо, а если оставим караул, то запятнаем свою честь! И поскольку один лишь Господь может защитить нас от подобной опасности, я призываю вас, соратники и друзья, всякий раз, когда неверные станут насылать на нас этот огонь, опускаться на колени и, пав ниц, просить пощады у всемогущего Спасителя.
Сенешаль и рыцари обещали поступать так, как учил их доблестный Готье де Кюрель. В эту минуту явился спальник короля, посланный узнать у них, не нанес ли огонь какого-либо ущерба. Но как раз к этому времени огонь уже погас, уступив усилиям человека, имевшего некоторое представление об этой адской стихии и не побоявшегося подойти к тому месту, где огненный шар упал. Так что спальник, слегка успокоившись, направился обратно к королю. Но едва он успел подойти к шатру, как все небо вновь осветилось столь ужасным заревом, что Людовик сам упал на колени и закричал голосом, полным слез:
— Господи Иисусе Христе, спаси меня и все мое войско!..
Эта вторая молния пересекла канал, как и первая, но, отклонившись вправо, полетела по направлению к башне, охраняемой людьми мессира де Куртене, и те, увидев, что огненный шар летит прямо на них, покинули место, куда он должен был упасть, и разбежались кто куда. Огнедышащий дракон обрушился на берег реки, всего в нескольких шагах от башни, так что один из рыцарей, видя, как пламя подбирается к башне, и не надеясь, что он сможет погасить его один, в полном отчаянии бросился к сиру де Жуанвилю и мессиру Готье де Кюрелю, крича:
— Помогите, сир, помогите во имя Господа Бога, иначе все мы сгорим, и мы сами, и наши башни. На помощь, сеньоры, на помощь!..
Двое рыцарей тотчас же бросились к башне, и, благодаря поданному ими примеру, к их людям вернулось мужество; все кинулись туда, где пылал огонь; однако едва они принялись его гасить, как на них обрушился град камней и вертящихся стрел. Однако это были метательные снаряды, понятные человеческому разуму, и им можно было противостоять земными средствами. Так что крестоносцы, нимало не думая об опасности, продолжали свое дело, хотя уже минуту спустя их щиты и доспехи были сплошь покрыты торчащими стрелами.
Так, среди сверхъестественных ужасов, прошла эта ночь; небо полыхало до рассвета, и рыцари бодрствовали, начиная верить, что Магомет, этот лжепророк, отрядил на защиту Египта не людей, а демонов. Самые странные толки вызывали доверие на этой неизведанной земле и в эти часы мрака. Даже сам благодетельный и дарующий пропитание Нил, струивший свои воды на глазах у рыцарей, становился предметом невероятнейших россказней. Жуанвиль, отличавшийся легковерием и чистосердечной набожностью, сохранил для нас удивительные суждения на эту тему, высказанные крестоносцами или услышанные ими. Нил, по их словам, берет начало в земном раю; подтверждением такому мнению служило то, что рыбаки, вытягивая свои сети, нередко обнаруживали в них корицу, имбирь и алоэ, приносимые его водами. А поскольку такие драгоценные растения произрастают в Эдеме, то для христиан было очевидно, что ветер отламывает кусочки этих кустарников, подобно тому как в наших краях ветер сбрасывает вниз отмершие и засохшие ветки, кусочки эти падают в реку, и она несет их к Каиру, Мансуре и Дамьетте, где торговцы вылавливают их и продают на вес золота.
Рассказывали также, что умерший незадолго до этого султан решил однажды узнать, откуда берет начало эта река с неизведанными истоками. Он приказал знающим людям исследовать ее течение, и тотчас в путь отправилась целая флотилия, везя с собой провиант и сухари, ибо были опасения, что ее может остановить голод. Путешественники провели в дороге три месяца; затем, по прошествии этого времени, они вернулись и рассказали, что им удалось подняться вверх по реке вплоть до того места, где путь преграждали обрывистые скалы, и там было видно, как Нил низвергается с высоты этой неприступной кручи, словно гигантский водопад. Впрочем, им показалось, что вершины этих скал покрыты великолепным лесом, и среди его деревьев, по-видимому, кишат дикие звери, такие, как львы, слоны, драконы, тигры и змеи, которые приближались к краю пропасти и смотрели оттуда на пришельцев. И тогда, не решившись идти дальше, путешественники повернули назад и предстали перед султаном, чтобы дать ему отчет о том, что они увидели во время своих странствий.
Понятно, какое страшное впечатление должны были производить самые незначительные происшествия, казавшиеся сверхъестественными, на армию, затерянную в краях, где никто не ставил под сомнение подобные истории. Неудивительно поэтому, что глубочайший ужас перед греческим огнем, этой тайной константинопольских императоров, раскрытой турками, но еще неведомой христианам, охватил все войско. К счастью для крестоносцев, по тяжести последствий первая такая атака никак не соответствовала страху, который она внушила; те, кто бодрствовал ночью, отправились спать; лишь король и его братья не пожелали, чтобы их сменили на посту, и продолжали стоять на страже.
На рассвете граф Анжуйский приказал чинить метательные орудия, а так как сарацинские стрелы беспокоили работников, велено было подтащить ближе к берегу обе башни и оттуда отвечать неприятелю выстрелами из арбалетов; и поскольку среди христиан были превосходные лучники и опытные наводчики, туркам вскоре стало понятно, что они оказались в невыгодном положении. Тогда они приволокли нечто вроде катапульты, носящей у них название камнемет, установили ее напротив башен крестоносцев и, соединив попарно все свои орудия, чтобы увеличить силу удара, добавили к страшным огненным шарам, извергаемым главным орудием, множество горящих стрел, под огнем которых никто более не рисковал находиться.
На этот раз, поскольку сарацинам благоприятствовал дневной свет, они направляли греческий огонь прицель- нее и последствия его оказались губительнее: в одно мгновение пламя охватило обе башни и все окружавшие их шатры крестоносцев. При виде этого граф Анжуйский хотел броситься один тушить пожар; его удержали силой, и от ярости он почти потерял рассудок. Весь день изливался этот дождь Гоморры, уничтожая все вокруг, и к вечеру у крестоносцев не осталось ни снаряжения, ни орудий. Ночь прошла спокойно: гореть было уже нечему.
Все запасы дерева оказались истреблены пожаром; его не было больше ни в лагере, ни по соседству с ним. Король собрал рыцарей и обрисовал им свое отчаяние. Было решено разобрать на части определенное количество кораблей и из их обломков соорудить новую башню. Пришлось погубить многие суда, но зато через две недели была полностью завершена башня, оказавшаяся прочнее и выше прежних. Действуя из рыцарских побуждений, целью которых было вернуть честь брату, полагавшему, что он утратил ее, позволив сгореть прежним башням, король приказал поставить у насыпи новую башню лишь в тот день, когда настанет черед графа Анжуйского нести караул. Все было сделано в соответствии с решением короля: в назначенный день новую башню подтащили к берегу канала, и строителям приказали вновь приняться за работу.
И тогда противник снова прибегнул к приему, жертвами которого крестоносцы уже побывали; напротив того места, откуда сарацинам грозила опасность, они установили свой адский камнемет, присовокупив к нему шестнадцать других орудий, соединенных, как и в первый раз, попарно, чтобы увеличить силу удара, и обрушили на строителей град камней и стрел. Какое-то время те держались, но вскоре, сокрушенные смертоносным дождем, отступили на безопасное расстояние. Видя, что башня покинута, сарацины тотчас же нацелили камнемет прямо на нее, и несколько минут спустя огненный шар, окутанный дымом, со свистом и грохотом перелетел через канал и упал у подножия башни. Лишь один граф Анжуйский ринулся сквозь это опустевшее пространство, решив либо потушить адский огонь, либо погибнуть в его пламени. В то же мгновение град камней и стрел возобновился с новой силой, но каким-то чудом граф остался невредим. Тем временем стало видно, что сарацины ведут приготовления, чтобы во второй раз обрушить на башню греческий огонь; нужно было не теряя ни минуты спасать графа Анжуйского. Сделать это вызвались четверо рыцарей; они кинулись к нему, будто бы на помощь, а затем схватили его за руки и силой оттащили прочь от стрел и пламени. Едва они достигли безопасного места, как второй шар рассек воздух и коснулся боковой поверхности башни. Против любого другого огня эта башня, возможно, устояла бы, ибо она была целиком обтянута кожей и сколочена из пропитанного влагой дерева, но перед греческим огнем все эти защитные средства оказались бессильны: брызжущий пламенем дракон запустил свои огненные когти в самое сердце башни и накрыл своими огромными крыльями недвижного и безучастного ко всему великана, на которого он обрушился; вскоре все смешалось в огне гигантского пожара, и через час от сооружения, потребовавшего стольких трудов и затрат, осталась лишь куча пепла.