Но каким бы изобретательным ни был человек, картофель не может заменить хлеб, а плумпудинг — картофель.
Поэтому Вальпараисо стал для нас землей обетованной; всюду кругом слышалось лишь это слово: «Вальпараисо! Вальпараисо!» Наше плавание продолжалось вот уже три месяца без единого захода в порт, и после Вальпараисо нам оставалось проделать лишь четверть пути.
Остальные три четверти были позади — забытые, исчезнувшие, унесенные бурей у мыса Горн.
Наконец, в один прекрасный день, это был вторник, с марса раздался крик: «Земля! Земля!» Убедившись собственными глазами в истинности этого известия, каждый из пассажиров поспешил получше одеться, подготовиться к высадке на сушу и подсчитать свою денежную наличность, чтобы понять, сколько у него осталось на расходы.
Мы бросили якорь на главном рейде, то есть в трех четвертях льё от берега. И тотчас же на глазах у нас около дюжины лодок, именуемых обычно вельботами, отчалили от Вальпараисо и, проявляя такой пыл, словно речь шла о завоевании приза в соревновании гребных судов, устремились в нашу сторону.
Через четверть часа эти лодки обступили наше судно со всех сторон.
Но с первых же слов, которые сидевшие в этих лодках чилийцы произнесли по поводу стоимости перевозки, стало ясно, что у них безумные притязания. По их утверждению, они не могли доставить нас на берег дешевле, чем за тридцать шесть су с человека, то есть за три чилийских реала.
Понятно, что подобная сумма была непомерной для людей, которые прошли через руки калифорнийских компаний, две недели провели в Нанте, из Нанта переехали в Гавр и оставались там полтора месяца.
За такую цену лишь половина пассажиров могла бы добраться до берега, при том что половина от этой половины не имела бы возможности вернуться назад.
Горячо поторговавшись, мы сговорились на реале (двенадцать с половиной су).
Добавим, что именно в этих обстоятельствах сложившееся на корабле братство проявило себя во всей своей возвышенной простоте: те, у кого были деньги, взяли их в руку и с улыбкой протянули своим товарищам. Те же, у кого денег было мало или не было совсем, позаимствовали их из этих рук.
При такой цене за перевозку каждый из нас был в состоянии добраться до суши, провести там полтора дня и вернуться обратно, так что все мы ринулись в лодки и уже четверть часа спустя высаживались на берег.
Было четыре часа пополудни.
Все разбрелись кто куда, отправившись на поиски приключений, соответствующих причудам своего воображения, а главное, весу своего кошелька.
Мой кошелек был не слишком тяжелым, и в нем явно недоставало наличности, но зато я располагал опытом своего первого путешествия.
Направляясь с адмиралом Дюпти-Туаром к Маркизским островам, я уже побывал в Вальпараисо.
Так что эти края были мне знакомы.
Мирандоль, знавший о моем прошлом, доверился мне и заявил, что он не покинет меня.
Мы остановились в гостинице «Коммерция» и, поскольку заняться в городе в этот день было нечем, а пробило только пять часов, отправились осматривать театр, великолепное здание, выросшее в промежутке между двумя моими приездами сюда.
Театр расположен на одной из четырех сторон площади, которая сама по себе если и не одна из красивейших, то, по крайней мере, одна из восхитительнейших площадей на свете, с ее фонтаном посередине и с целой рощей апельсиновых деревьев, густой, словно дубовый лес, и полной золотых плодов.
Не имея иных развлечений, кроме собственных мечтаний, наслаждаясь свежестью вечернего ветерка и вдыхая благоухание апельсиновых деревьев, мы провели на этой площади два прекраснейших часа своей жизни.
Что же касается наших спутников, то они разбрелись, словно ватага школьников на перемене, и перебегали из «Фортопа» в «Ментоп».
Что такое «Фортоп» и «Ментоп»? Откуда происходят эти странные названия?
О происхождении этих названий я ничего не знаю и потому ограничусь ответом лишь на первый вопрос.
«Фортоп» и «Ментоп» — это два городских танцевальных зала, по сравнению с которыми «Мабиль» и «Шомьер» выглядят чрезвычайно чопорно. В Вальпараисо «Фортоп» и «Ментоп» — то же самое, что музыкальные кабачки в Амстердаме и Гааге.
Именно там можно увидеть красавиц-чилиек со смуглой кожей, с огромными черными глазами, разрез которых доходит до висков, с гладко зачесанными иссиня- черными волосами и в ярких шелковых нарядах с глубоким вырезом до самого пояса; именно там танцуют польку и чилью, о которых понятия не имеют во Франции: их исполняют под аккомпанемент гитар и голосов, а ритм им отбивают ладонями по столам; именно там вспыхивают короткие ссоры, за которыми следует долгое мщение; именно там из-за опрометчивых слов начинаются поединки, которые у выхода заканчиваются поножовщиной.
Ночь прошла в ожидании следующего дня. Удовольствия от танцев должны были смениться в этот день удовольствиями от верховой прогулки. Любой француз, по сути дела, — наездник, особенно парижанин: он брал уроки верховой езды и обучался ей, сидя на ослах мамаши Шампань в Монморанси и на лошадях Равеле в Сен- Жермене.
Отпуская нас на берег во вторник вечером, капитан дал пассажирам наказ быть готовыми к отплытию в четверг.
Сигналом сбора должен был стать французский флаг на гафеле и красный флаг на фок-мачте.
После того как красный флаг поднимется, у нас еще будет впереди пять часов.
Но проявлять беспокойство по поводу красного или трехцветного флага следовало только в четверг утром: среда полностью принадлежала нам, с предыдущей ночи и до следующего рассвета, целые сутки, то есть минута или вечность, в зависимости от того, как смотреть за ходом часовой стрелки — с радостью или с грустью.
Главным развлечением этого дня должна была стать скачка по дороге на Сантьяго, из Вальпараисо в Ави- ньи.
Те, у кого не было достаточно денег, чтобы взять лошадей, остались в городе.
Я же входил в число тех блудных сыновей, которые, не заботясь о будущем, потратили свои последние реалы на эту веселую прогулку.
Впрочем, к чему беспокоиться? Было бы глупостью думать о будущем: три четверти пути уже пройдено; еще пять недель плавания, и цель будет достигнута, а целью были прииски Сан-Хоакина и Сакраменто.
Мы видели, как рядом с нами, нелепыми клоунами, скрючившимися на своих лошадях и напоминавшими карликов из немецких или шотландских баллад, проносились великолепные чилийские наездники в своих штанах с разрезами, от сапог и до бедра украшенных пуговицами и шитьем и надетых поверх других штанов, шелковых; в коротких куртках с накинутыми на них элегантными пончо; в остроконечных шляпах с широкими полями и с серебряным галуном; с лассо в руке, саблей на боку и пистолетами за поясом.
Все они мчались галопом, держась в своих расшитых седлах ярких цветов так же уверенно, как если бы сидели в кресле.
День прошел быстро. В своей жажде движения мы словно бежали вдогонку за временем, но равнодушные часы, не ускоряясь ни на секунду, шли своим обычным ходом: утренние — свежие, с развевающимися волосами; дневные — запыхавшиеся и ослабевшие; вечерние — грустные и потускневшие.
Женщины всюду сопровождали нас, проявляя себя более пылкими, отважными и неутомимыми, чем мужчины.
Боттен восхищал остроумием, оригинальностью и веселостью.
Когда все вернулись ужинать, сложилось уже несколько групп. Если люди ходят толпами, вокруг каждого из них непременно складываются группы друзей, врагов и равнодушных.
В восемь утра следующего дня, а это был уже четверг, все явились на мол и, увидев красный флаг, выяснили, что он был поднят два часа тому назад.
У нас оставалось три часа.
О, эти три последних часа, как быстро они летят для пассажиров, которым остается провести на суше только три часа!
Каждый распорядился ими по своему разумению. Счастливцы, у которых осталось немного денег, воспользовались ими, чтобы запастись тем, что чилийцы называют фруктовым хлебом.
Как указывает его название, фруктовый хлеб состоит из сушеных фруктов; он продается нарезанным на тонкие кусочки и по форме напоминает круглый сыр.
В половине одиннадцатого, заплатив по реалу с человека, мы наняли те же лодки, которые перевезли всю нашу колонию на берег. Нас доставили на борт, и, оказавшись там, каждый вернулся в свою клетушку.
Ровно в два часа был поднят якорь, и судно отплыло: дул попутный ветер. Еще до наступления вечера земля скрылась из виду.
Перед нами шли сардинский бриг и английское трехмачтовое судно, но мы быстро их обогнали.
На рейде остался французский фрегат «Алжир» с одним из наших матросов, которого отдали туда на службу за то, что он вступил в пререкания с первым помощником капитана.
Мало кто поймет это исключительно морское выражение: «отдали на службу». Так что мне следует объяснить его значение.
Если какой-нибудь матрос на торговом судне отличается дурным поведением и капитану надо избавиться от него, то, встретив на своем пути военный корабль, он отдает туда этого матроса на службу.
Другими словами, такого матроса, которого не хотят держать на судне как неисправимого нарушителя дисциплины, дарят государству.
Таким образом, по прихоти капитана матрос переходит из торгового флота в военный.
Следует признать, что это довольно невеселый способ пополнять личный состав военно-морского флота; для сухопутных войск были придуманы дисциплинарные роты.
Весьма часто капитаны, которым ни перед кем не нужно отчитываться за свои действия и поступки, бывают несправедливы к беднягам, внушившим им неприязнь, и подобным путем избавляются от них.
У меня есть опасения, что наш матрос, к примеру, просто оказался жертвой дурного настроения капитана.
Дул сильный бриз и море разбушевалось; мы провели сорок часов на берегу, и теперь морская болезнь снова одолела тех, кто был наименее привычен к волнению на море. Женщины, как правило, — и тут я в свой черед отмечу то, что до меня отмечали другие, — так вот, женщины, как правило, лучше переносили это долгое и мучительное плаванье.