На первое место среди важнейших из них поставим хлебопечение.
Почти все булочники были американцы или французы, выпекавшие превосходный хлеб. Этот хлеб вначале стоил доллар или пиастр за фунт, но затем, как мы уже говорили, опустился в цене до одного франка двадцати пяти сантимов: столько он стоил ко времени нашего приезда в Калифорнию и, как я предполагаю, столько же стоит и сегодня.
Затем шли бакалейщики, сплошь американцы, что довольно печально для вновь прибывших, не знающих английского языка, ибо бакалейщик-американец, который не понимает, о чем вы его просите, имеет то общее с каким-нибудь турецким торговцем, что даже и не пытается вас понять; таким образом, раз уж он не понял вас с первого раза, вам самим придется рыться в бочках, ящиках и коробках, отыскивая то, в чем вы нуждаетесь; когда же вы найдете этот товар, вам отстанется лишь донести его до прилавка, и тогда бакалейщик соизволит продать вам то, что вы нашли.
Затем шли кафешантаны: это большие кафе, привлекавшие множество посетителей; самое значительное из них имело даже три названия: «Парижское кафе», «Кафе слепых» и «Кафе дикаря».
Там распевали песенки точь-в-точь, как в кафе в пассаже Вердо или на Елисейских полях.
В кафе «Независимость» было и того лучше: там исполняли оперные арии.
Платить нужно было только за еду.
Но еда, по правде говоря, была дорогая. Я уже говорил, что рюмочка спиртного стоила два чилийских реала; бутылка молока стоила пиастр, бутылка бордо — три пиастра, бутылка шампанского — пять.
Содержателями ресторанов были, как правило, китайцы, готовившие всю еду в соответствии со своими национальными традициями: кухня была отвратительная.
Содержателями гостиниц были французы, что угадывалось по названиям их заведений.
Это были гостиницы «Лафайет», «Лафит», «Новый и Старый свет».
В городе обосновалось несколько очаровательных модисток, но, поскольку ко времени моего приезда в Калифорнию там было всего двадцать или двадцать пять женщин, а ко времени моего отъезда — две или три тысячи, то те, что удовольствовались лишь прибылью от своих заведений, понесли большие убытки.
Однако, когда я уезжал, эти заведения уже начали процветать.
Мало-помалу сюда стали приезжать земледельцы, привозя зерно. Они осматривали земельные участки, покупали те, что им приглянулись, и приступали к распашке.
Земли эти принадлежали американскому правительству или эмигрантам из Мексики.
Как правило, за покупку участка покупатели расплачивались собранным урожаем.
Дон Антонио и его брат дон Кастро, занимавшиеся этой торговлей, обладают сегодня состоянием в пять или шесть миллионов.
Они владеют всем западным побережьем залива Сан- Франциско, и там пасутся их бесчисленные стада.
Ну, и остается еще ремесло золотоискателя, самое заманчивое и самое привлекательное из всех, то, которое мы с Тийе решили избрать и блестящие перспективы которого придали нам стойкость, позволившую так быстро сделать необходимые сбережения.
VII. ПРИИСКИ
Когда нам удалось собрать денежные суммы, которые нами же и были установлены, иначе говоря, когда я стал обладателем четырехсот пиастров, а Тийе — шестисот, мы решили уехать из Сан-Франциско и отправиться на прииски.
Оставалось сделать выбор между Сан-Хоакином и Сакраменто.
Вопрос обсуждался с учетом достоинств и недостатков того и другого варианта; наконец, выбор пал на Сан- Хоакин, находившийся не так далеко, как Сакраменто, и славившийся такими же богатыми копями.
Правда, путешествие предстояло не из легких.
Во-первых, каботажные суда — а весь связанный с ними промысел, о котором мы забыли упомянуть, считается одним из самых значительных в Калифорнии — так вот, каботажные суда берут, без учета питания, пятнадцать пиастров с человека за доставку в Стоктон. Во-вторых, поскольку первые прииски, как правило, тянутся по течению небольших речек, впадающих в Сан- Хоакин или Сакраменто, а Сан-Хоакин находится на расстоянии еще двадцати пяти — тридцати льё от Стоктона, то в Стоктоне приходится покупать мула, чтобы довезти до приисков провизию и рабочие инструменты.
Эти инструменты, равно как и палатку, мы купили в Сан-Франциско перед отъездом, поскольку, хотя в это невозможно поверить, все дорожает по мере удаления от города.
Наш рабочий инвентарь состоял из лопат, кирок, кайл и старательских лотков.
Одного лотка было достаточно на нас обоих, поскольку при работе вдвоем происходит разделение труда: один копает, другой промывает.
Лоток, то есть приспособление, которым пользуются при промывке грунта, представляет собой деревянную или жестяную миску диаметром от двенадцати до шестнадцати дюймов, конической формы, но довольно мелкую и с очень ровным дном.
Эти миски, в зависимости от их величины, могут вмещать от восьми до двенадцати литров; их на две трети заполняют землей, которую вначале тщательно растирают и промывают, держа миску под водой, чтобы отделить золото от земли и камней. Затем снова зачерпывают воду и придают лотку колебательное движение, с помощью чего отделяют и отбрасывают те частицы, какие легче золота, — такова работа промывателя золота, которому приходится постоянно стоять по пояс в воде.
Рудокоп — это тот, кто роет шурф и извлекает на поверхность выкопанный грунт.
Мы покинули Сан-Франциско ***-го и прибыли в Стоктон ***-го.
Вначале мы проплыли через залив Сан-Пабло, оставив по левую руку от себя пять или шесть островов, которые еще не имеют имени, но рано или поздно станут садами, подобно островам у Аньера и Нёйи. Затем мы достигли места слияния Сакраменто и Сан-Хоакина и, оставив позади Сакраменто, русло которого уходит в северном направлении, двинулись вверх по Сан-Хоакину, русло которого внезапно отделяется от Сакраменто и тянется к югу.
Первый приток Сан-Хоакина образуется слиянием трех рек: реки Косумнес, реки Мокелумне и третьей, лежащей между ними и еще не имеющей имени.
Они орошают необычайно плодородные равнины, поныне заполненные дикими травами, в особенности горчицей, чьи ярко-желтые цветы выделяются на фоне темной листвы дубов, сверкая, словно золото, которое туда приходят искать.
Время от времени взору открывается какой-нибудь холм, полностью заросший великолепным овсом такой высоты, что в нем может чуть ли не целиком затеряться всадник.
Двадцатью милями дальше в Сан-Хоакин впадает, в свою очередь, река Калаверас.
Она орошает восхитительные луга с травами, позолоченными солнцем; на всем ее течении растут дубы и прелестный кустарник, сплошь увенчанный голубыми цветами, чей нежный аромат доносился до нас.
В Стоктоне, совсем еще новом городе, о чем свидетельствует его имя, возникшем всего два года тому назад, мы купили двух мулов и провизию.
Мулы обошлись нам в сто двадцать пиастров каждый.
Что же касается нашей провизии, то она включала:
пятьдесят фунтов муки, обошедшейся нам очень дешево, поскольку она была несколько испорчена, и, благодаря этому, все пятьдесят фунтов стоили семь пиастров;
два окорока, стоившие двадцать два пиастра;
пятнадцать фунтов сухарей, обошедшиеся нам по два франка пятьдесят сантимов за фунт;
горшок топленого свиного сала, по полтора пиастра за фунт;
двадцать фунтов фасоли и три или четыре фунта соли по двенадцать су за фунт.
С учетом всех этих покупок и расходов на дорогу из Сан-Франциско до Стоктона, от моих четырехсот пиастров осталось всего сто двадцать.
Один мул был нагружен инструментами, другой — провизией.
Мы отправились в лагерь Соноры, расположенный примерно в сорока льё от Стоктона, выше Мормон- Диггинса, между рекой Станислаус и рекой Туалуме.
В наши планы входило проделать эти сорок льё, охотясь по дороге. У меня было ружье, штык и пистолеты — все совершенно новое, еще ни разу мне не послужившее.
Тийе, тоже хороший охотник, был вооружен не хуже меня.
Начиная от Стоктона и до Станислауса, первой реки, встретившейся на нашем пути, мы пересекали великолепные равнины, сплошь поросшие деревьями, сплошь усыпанные голубыми цветами, о которых уже шла речь и в которых, приглядевшись поближе, я распознал лупины, и другими цветами, красно-оранжевыми, укрывшимися в тени дубов и, как мне теперь стало известно, именуемыми рарру Californie а.
Эти купы деревьев населены дивными птицами, голубыми сойками, пестрыми сороками, фазанами и очаровательными хохлатыми куропатками, встречающимися только в Калифорнии.
Что же касается попадавшихся нам четвероногих, то это были серые и желтые белки, зайцы с огромными ушами и кролики величиной с крысу.
Мы спугнули несколько косуль, но нам не удалось их подстрелить.
По другую сторону Станислауса, через который переходят по понтонному мосту, что, замечу в скобках, каждому из нас обошлось по пиастру, мы продолжили путь, вступив в более густые леса и начав взбираться на первые уступы гор.
Когда у нас не было желания отклоняться в сторону, чтобы поохотиться, мы следовали по отличной дороге, которая была протоптана мулами и наезжена повозками; на ней нам то и дело попадались караваны, везущие запасы продовольствия и товары на прииски или возвращающиеся оттуда порожними, чтобы взять новый груз в Стоктоне или в Сан-Франциско.
Когда наступал вечер, мы ставили палатку, закутывались в одеяла и спали.
В Сонору мы прибыли на пятый день после отъезда из Стоктона, но оставались там только сутки, поскольку наши товарищи, отправившиеся вместе с нами и встретившиеся теперь нам здесь, поставили нас в известность, что прииски тут бедные; однако в то же самое время они сообщили нам, что в стороне Пасо дель Пино найдены новые копи, причем, по слухам, они гораздо богаче старых.
Пасо дель Пино находится в трех или четырех льё от Соноры, в глубокой долине, зажатой между двумя горами.
Впрочем, от лагеря Соноры к Пасо дель Пино уже была проложена дорога, проходящая через изумительные дубовые рощи и сосновые леса, где водилось куда больше дичи, чем в тех лесах, какие мы видели прежде.