Поужинав, мы стали готовиться ко сну.
На той высоте, где мы расположились лагерем, то есть примерно на трех тысячах футов над уровнем моря, ночи уже были прохладными. Это обстоятельство вынудило нас поддерживать ночью костер, на котором мы приготовили себе ужин: разложенный прямо у входа в палатку, этот костер согревал нам ноги.
Мы уже стали засыпать, как вдруг вдалеке послышалось нечто вроде жалобного и протяжного крика. Услышав его одновременно, мы оба вскочили и машинально потянулись за ружьями.
Через мгновение новые крики, напоминавшие первый, прозвучали уже ближе, и мы распознали в них вой волков.
Продолжая завывать, волки спускались с гор, которые мы обогнули утром. Вой не прекращался, становясь все громче по мере их приближения.
Отбросив одеяла, мы рывком схватились за ружья.
Но тревога длилась недолго: волки двинулись по берегу Мерфиса и затерялись в сьерре.
По всей вероятности, они не почуяли ни нас, ни мулов.
Самое большое беспокойство вызывали у нас мулы. Они были привязаны к кольям примерно в сорока шагах от нашей палатки. Держа в руках ружья, мы отправились за мулами, затем, вернувшись, привязали их прямо к кольям палатки и стали дожидаться рассвета.
Остаток ночи прошел достаточно спокойно, и нам даже удалось вздремнуть.
С рассветом мы тронулись в путь. На этот раз мы вернулись назад и, вместо того чтобы идти вверх по течению Мерфиса, стали по нему спускаться.
В половине двенадцатого мы сделали остановку, пообедали и в час дня повторили попытку найти золото.
Здесь нам снова встретилось небольшое количество воды, но не так много, чтобы помешать работе. На глубине пяти-шести футов обнаружился красноватый грунт.
Это было нечто вроде гравия, который показался нам превосходным. Мы собрали его, промыли и после пяти часов труда получили около унции золота, то есть заработали примерно девяносто—сто франков.
Отыскав наконец-то хорошее место, мы решили тут и остаться.
В палатку мы вернулись в более веселом расположении духа, чем накануне, питая надежду, что завтрашний день будет еще удачнее, ведь сегодняшняя работа продолжалась всего пять часов, а на следующий день мы предполагали работать вдвое дольше.
Этим вечером мы позаботились о том, чтобы привязать мулов поближе к палатке и развести хороший костер. Однако, поскольку у нас было опасение, что нам не хватит дров, Тийе взял топор и, пока я готовил ужин, отправился за хворостом.
Десять минут спустя я увидел при свете луны, как он возвращается к палатке: никакого хвороста в руках у него не было, и он пятился назад, явно сосредоточив все свое внимание на каком-то предмете и отыскивая его взглядом в вечерней полутьме.
— Эй! — окликнул я его. — Что случилось?
— Случилось то, — ответил он мне, — что мы оказались посреди волчьей стаи и в этот вечер они нас учуяли.
— Ну и ну!
— Да, дорогой мой, и я только что видел одного ...
— Волка?
— Да, он спускался с горы. Мы одновременно заметили друг друга, и оба остановились.
— Где же?
— Шагах в ста отсюда. Поскольку ни он, ни я не двигались, мне подумалось, что так может продолжаться бесконечно и ты начнешь беспокоиться, так что я вернулся.
— А он?
— Не видя меня больше, он, должно быть, продолжил свой путь.
— Возьмем ружья и пойдем посмотрим поближе.
Мы взяли ружья: со вчерашнего дня они были заряжены пулями. Тийе шел впереди, а я следом за ним.
Шагах в тридцати от реки Тийе остановился и, знаком велев мне хранить молчание, указал пальцем на волка, который сидел на берегу небольшого ручейка, под прямым углом впадающего в Мерфис.
Сомневаться не приходилось: его глаза, устремленные на нас, горели в ночи как раскаленные угли.
В одно и то же мгновение мы опустили наши ружья, и два выстрела раздались одновременно.
Волк упал головой вперед и скатился в ручей.
Два выстрела, слившись воедино, отозвались в горах ужасающим эхом.
Мы подошли к волку. Он был мертв. Обе пули попали в него: одна угодила ему в шею, другая — в грудь.
Мы дотащили его до палатки.
Ночь была ужасной: волки целыми стаями бродили вокруг нас. Испуганные мулы дрожали всем телом.
Наш костер удерживал волков на расстоянии, однако мы ни на мгновение не сомкнули глаз.
IX. АМЕРИКАНЦЫ
Невозможно было даже подумать о том, чтобы оставаться там, где мы находились: волки, которых удалось отогнать на одну ночь, могли вернуться назад в последующие ночи, набраться храбрости, загрызть наших мулов и загрызть нас самих.
Однако цель нашего приезда в Калифорнию состояла не в этом.
Так что на следующий день мы продолжали двигаться вниз по течению, рыть шурфы и устраивать каньяды.
Золото нам попадалось, но в очень малых количествах, не более чем на франк в лотке. Определенно, ни одно другое место не могло сравниться с тем, какое мы покинули. И потому, хотя и помня о волках, но осмелев при свете дня, мы задавали себе вопрос, а не следует ли нам туда вернуться, как вдруг нашим глазам предстал черный медведь, спокойно спускавшийся с горы.
Искушение было велико, и нами овладело сильное желание подстрелить зверя, однако нас удержала от этого весьма распространенное в Калифорнии поверье. Индейцы утверждают, что медведь, раненный охотником, вернется к другим медведям и все вместе они нападут на него.
Такое казалось совершенно неправдоподобным, но мы еще не были приспособлены к безлюдью и одиночеству, и недостаточная привычка к жизни в этой новой стране делала нас слегка боязливыми.
В итоге было решено вернуться прямо в Пасо дель Пино и работать там.
Мы собрали палатку, вновь нагрузили мулов, сориентировались и снова тронулись в путь.
На следующий день мы увидели в зеленеющей складке местности пасущуюся косулю. Выстрелив оба, мы убили ее двумя пулями.
Это давало нам возможность не только сберечь деньги, но и заработать их.
Разрубив косулю на куски, мы нагрузили мясо на мулов и половину его продали за двадцать пять пиастров в Пасо дель Пино.
Вернувшись в исходную точку, мы увидели, что начатый нами труд был продолжен другими, а затем заброшен из-за отсутствия инструментов.
Все старатели находили золото, но маломальского успеха добивались только те, кто объединялся в крупные товарищества. Однако такие товарищества, а скорее, обязательства, к которым они вас принуждают, неприемлемы для французского характера, тогда как американцы, напротив, словно созданы для того, чтобы вступать в подобные сообщества.
Именно здесь я увидел пример алчности врачей. Заболел один американец: он послал за доктором, тоже американцем. Доктор трижды навестил его и потребовал за каждый свой визит унцию золота. Он продал больному хинин и попросил за него две унции. Все вместе это составило около четырехсот восьмидесяти франков.
Отсюда следует вывод, что если дело происходит в Калифорнии, то больной скорее предпочтет умереть, чем вызвать врача.
В Пасо дель Пино нас, старателей, было, наверное, сто двадцать или сто тридцать человек.
Тем временем тридцать три француза, жители Бордо и Парижа, объединились и чуть ниже лагеря изменили течение реки.
Эта работа заняла у них четыре месяца.
В ходе ее они израсходовали всю имевшуюся у них провизию и потратили все свои деньги.
Но в тот момент, когда они должны были пожинать плоды своего тяжелого труда, сто двадцать американцев, только и дожидавшихся этой минуты, предстали перед ними и заявили им, что Пасо дель Пино захвачено американцами, что здешняя река — американская и, следовательно, никто, кроме американцев, не имеет права менять ее течение; стало быть, французы должны убраться отсюда, а в противном случае, поскольку американцев сто двадцать человек и они вооружены до зубов, ни один француз живым из реки не выйдет.
Французы действовали по закону, но, так как алькальд был американцем, он, естественно, встал на сторону своих соотечественников.
Французам пришлось уступить. Одни вернулись в Сан- Франциско, другие направились в Сонору, третьи — в Мерфис, ну а прочие остались заниматься каньядами, чтобы не возвращаться назад окончательно обнищавшими.
Впрочем, грабеж не принес американцам удачи. Слух об этом захвате разнесся по окрестностям; все французы из Мормона и Джеймстауна сбежались, укрылись между двумя горами и за ночь вернули реку в ее естественное состояние.
Наутро американцы обнаружили, что река Пасо дель Пино течет по своему прежнему руслу.
В итоге никто не получил выгоды от четырехмесячного труда, который, наверное, мог бы принести миллион.
Ну а мы, видя, что в Пасо дель Пино делать нам больше нечего, вернулись в лагерь Соноры, туда, где алькальд в первый раз предоставил нам участок.
Выше уже было сказано, что расстояние между Пасо дель Пино и Сонорой составляло от трех до четырех льё.
Мы прибыли туда в одиннадцать часов вечера, поставили палатку на том же самом месте, что и раньше, и занялись приготовлением ужина, который за все это время ни разу не претерпевал изменений и, за исключением добавки в виде дичи, всегда состоял из окорока и фасоли.
На следующий день мы решили работать в каньяде, носящей название Крёзо; эта каньяда была проложена в глиноземе, перемешанном с глинистым и аспидным сланцем, который встречается в виде тонких пластинок и растворяется в воде.
Здесь мы с Тийе могли добывать золота примерно на восемьдесят франков в день. Именно столько нам требовалось теперь на расходы, поскольку наши запасы провизии были уже почти исчерпаны.
Тем не менее мы работали так целую неделю, с утра понедельника до субботнего вечера.
Воскресенье служит на прииске выходным днем, и все прекращают работу. Мы решили посвятить этот свободный день охоте.
Но дичь тоже начала иссякать и укрываться в горах.
Однако нам все же удалось подстрелить двух или трех фазанов и несколько очаровательных хохлатых куропаток, о которых уже шла речь.