Джек посмотрел на часы. Стрелки показывали тридцать пять минут третьего. Он вспомнил слова Сэма Холта: «В таком месте… В лучшем римском клубе», а также кровь вокруг глаз Роберта Брезача, выступившую после того, как муж Вероники разбил парню очки.
Наконец после нескольких щелчков в трубке раздался голос Клары:
— Алло.
— Клара, — сказал Джек, — в чем дело? Что-нибудь случилось?
— Кто это? — недовольным тоном разбуженного человека спросила Клара.
— Джек. Ты просила меня позвонить. Я только что пришел и…
— А… — вяло произнесла Клара. — Джек.
— Как Морис?
— Без изменений. — В голосе Клары присутствовали странные ноты, которые воспринимались как знак враждебности.
— Я рад, что ты наконец решила прийти к нему, Клара. Уверен, ты поступила правильно.
Узнав, что Морису не стало хуже, Джек уже пожалел о своем звонке. Что бы ни собиралась сказать ему Клара, утром Джеку было бы гораздо легче вынести общение с ней.
— Послушай, Клара, уже очень поздно. Завтра вечером я, как обычно, приеду в больницу, и…
— Нет, ты не приедешь.
— Что ты сказала, Клара?
— Я говорю, завтра ты не приедешь в больницу, — произнесла Клара. — Я не пущу тебя в палату Мориса.
— Ты что говоришь?
— Навещать Мориса могут только его друзья. Ты ему не друг.
Джек вздохнул:
— Клара, несомненно, ты хочешь сказать мне нечто неприятное. Сейчас слишком поздно, чтобы говорить о неприятных вещах. Мы побеседуем утром…
— Больше мы никогда не будем разговаривать, — громко заявила она. — Не думай, что мне неизвестно о том, как ты обошелся с несчастным Морисом, когда он лежал на смертном одре. Он все мне рассказал.
— Как я обошелся с несчастным Морисом? — повторил Джек.
Он понимал, что ему следует немедленно опустить трубку, а утром связаться непосредственно с Делани, но атака Клары пробудила в нем любопытство.
— Ты предал его, — резким тоном произнесла Клара. — И это после всего, что он для тебя сделал…
— Клара, возьми себя в руки, — спокойно попросил Джек. — Объясни, каким образом я предал Мориса.
— Не считай меня идиоткой, — едва не срываясь на визг, сказала Клара. — Довольно. Сегодня ночью мы с Морисом все обсудили, теперь он будет слушать меня, позволит мне заботиться о нем. Он понял, что всю жизнь был слишком наивным и доверчивым, а теперь расплачивается за это. Отныне, — торжествующе произнесла Клара, — каждый, кто пожелает получить что-либо от Мориса Делани, прежде будет иметь дело со мной.
Прирожденная тюремщица, подумал Джек, наконец-то достигла вершины своей карьеры, ей дали ключ от тюрьмы.
— Мне ничего не нужно от Мориса и от тебя тоже. Но я приеду к вам сейчас, чтобы объясниться окончательно.
— Не утруждай себя. Ты не войдешь в палату. Я встану у ее двери. Он больше не будет растрачивать свое время и чувства на людей, вонзающих ему в спину кинжал.
— Ладно, Клара, — не повышая голоса, сказал Джек, — на сегодня довольно. Попытаюсь что-нибудь понять утром. Сейчас я ложусь спать.
Он собрался опустить трубку.
— Мне все известно! — закричала Клара, и Джек подумал о том, что своим безумным, пронзительным голосом она разбудит немало больных. — А теперь и Морис все знает о своем верном друге Джоне Эндрюсе, некогда жалком актеришке без гроша за душой, которого он вытащил из сточной канавы. Не думай, будто мне неизвестно, что происходило у него за спиной. У меня есть свои источники информации. Хильда звонит мне три раза в день, десять минут назад я говорила с Сэмом Холтом. Тебе не удастся ничего от меня скрыть…
Возможно, подумал Джек, мгновенная смерть была бы лучшим исходом для Мориса. Тогда ему никогда бы не пришлось слушать голос Клары.
— Я не пытаюсь ничего утаивать, — тихо, спокойно произнес Джек, надеясь, что она последует его примеру.
Он знал, что Клара находится в одной комнате с Морисом, и с ужасом думал о том, какой вред наносит больному человеку ее полный ненависти голос.
— Ты не станешь отрицать того, что пытался отлучить Мориса от работы на год? — так же громко, как и прежде, прокричала Клара.
— Я пытался убедить его в том, что ему следует беречь здоровье. Это я признаю.
— Беречь здоровье! — завизжала она. — Не тревожься о его здоровье! Он переживет и тебя и меня.
Никакие аргументы, медицинские или любые другие, никогда не убедят Клару в том, что ее энергичный, полный жизненных сил муж может умереть, понял Джек. В каком-то смысле это мнение Клары было лестно для Делани и говорило о силе ее любви к нему.
— Ты пытался отстранить Мориса от дел на год, чтобы за это время вместе с парнем занять ключевые позиции. Тебе известно, как много значит для Мориса сценарий этого мальчишки. Как он нравится ему. Ты знал, что фильм, снятый по этому сценарию, снова вознесет Делани на вершину, и ты интриговал, чтобы лишить его этого шанса. Ты воспользовался беспомощным состоянием Мориса, чтобы заставить его согласиться. У тебя хватило наглости сказать Морису в лицо о том, что ты рекомендовал Брезачу не отдавать сценарий. Ты полагал, что Делани не в силах защитить себя. Ты не станешь это оспаривать?
— Я не хочу больше с тобой говорить, Клара. По-моему, ты лишилась рассудка и не способна прислушаться к голосу разума.
— С моей головой все в порядке, — разъяренно произнесла она. — Именно поэтому ты старался скрыть все от меня. Ты боялся, что я разоблачу тебя. Оказывается, ты хочешь погубить не только будущее Мориса — не думай, будто я не знаю о том, что ты и этот сумасшедший парень собираетесь перемонтировать картину, испортить ее, выбросив лучшие эпизоды. Ты, негодяй, преднамеренно пытаешься отнять у Мориса последний шанс; у тебя хватает наглости прийти к нему в палату и разыгрывать участие, изображать из себя его друга, посылать ему цветы.
«Я должен выслушать ее до конца, — подумал Джек, убрав трубку от уха. — Пусть она скажет все, а потом я поговорю с Морисом…»
— Я знаю, почему ты так поступил, прекрасно знаю! — продолжала она. — Ты ему завидуешь, ты всегда ему завидовал. Его успехи не давали тебе покоя. Ты так и не простил ему то, что он спал с той шлюхой, твоей женой…
Джек услышал далекий голос Делани.
— Клара, — сказал Морис, — ради Бога, замолчи.
— Я замолчу, когда сочту нужным, — громко ответила мужу Клара и снова заговорила в трубку: — Не надейся, что тебе удастся осуществить свой замысел. Морис уже говорил с Холтом. Ты и этот безумный мальчишка отстранены от работы. Завтра утром Тачино возьмет все в свои руки и доведет дело до конца, а ты можешь убираться восвояси, к своим клеркам…
— Сначала я поговорю с Морисом.
— Тебе никогда больше не удастся с ним поговорить, — заявила Клара.
— О Господи, — донесся до Джека голос Делани. — Дай мне телефон.
Несколько секунд в трубке было слышно дыхание Клары, затем в ней зазвучал слабый, усталый голос Делани:
— Что ты хочешь сказать мне, Джек?
— Это правда, что ты поручаешь Тачино закончить фильм?
— Да.
— Выслушай меня внимательно, Морис. Я говорю это не ради себя, а ради тебя. Я постараюсь убедить Холта в том, что Тачино нельзя подпускать к фильму, завершить его должны мы с Брезачем. Это единственный шанс…
Делани вздохнул.
— Джек, — тихо сказал он, — если завтра я узнаю, что ты появился возле съемочной площадки, я поднимусь с постели и сам встану около камеры.
— Морис, возможно, мы говорим с тобой в последний раз — возможно, никому больше не удастся поговорить с тобой, — поэтому я должен сообщить тебе кое-что еще. Твое тщеславие всегда губило тебя, а сейчас ты завершаешь этот процесс. Клара подогревает твое тщеславие, потому что она хочет подвести тебя к краху. Потерпев крах, ты придешь к ней; когда тебе плохо, ты всецело принадлежишь ей. Она сказала мне об этом на третий день после моего приезда в Рим. Ты — человек, стоящий на краю пропасти. Это известно всем, кроме тебя, Морис. Я сделал все, чтобы оттащить тебя от бездны, у тебя еще есть шанс спастись, еще есть что спасать. Ты доказал это во время нашего последнего разговора в больнице. Воспользуйся этим шансом…
— Ты закончил? — спросил Делани.
Джек вздохнул:
— Да, закончил.
— Уезжай из города, Джек, — прошептал Делани. — И поскорей.
Джек медленно опустил трубку. Раздался негромкий щелчок, в комнате стало тихо. «Надежды нет, — подумал он. — А я-то думал, что спас его». Джек вспомнил, какое удовлетворение он испытывал недавно по этому поводу, и печально покачал головой. Оставалось сделать только один звонок. Он снова поднял трубку и спросил у телефонистки номер Холта. Сэм не спит, подумал Джек, в эту ночь все бодрствуют.
— Сэм, — сказал он, услышав голос Холта, — полагаю, вы знаете, почему я звоню.
— Да. Миссис Делани пятнадцать минут назад оказала мне честь своим звонком.
— По-моему, это конец.
— Не обязательно, — заметил Холт. — Я готов считаться до известного предела с мнением Мориса, но здесь затронуты интересы многих людей и большие средства. Если вы согласитесь, мы продолжим работу в прежнем составе, вы будете исполнять обязанности режиссера; я уверен, в конце концов Морис прислушается к голосу разума.
— Нет, Сэм. Он не прислушается к нему, и я не стану продолжать. Морис вызвал меня сюда, и он же дал сигнал к отъезду. Я уезжаю.
— Я вас понимаю, — произнес Холт. — Мне очень жаль. Могу ли я чем-то вам помочь?
— Я вылечу первым самолетом, на который мне удастся сесть. Вы объясните все Брезачу?
— Конечно, Джек.
— Если окажетесь в Париже, Сэм, позвоните. Я угощу вас с Бертой обедом.
— Обязательно позвоню, — пообещал Холт. — Будьте уверены. В какое время вы улетаете?
— Надеюсь, я смогу взять билет на час дня.
— Утром вам доставят в отель чек.
Джек безрадостно засмеялся:
— Не очень-то удачно вы потратили эти деньги, верно, Сэм?
— Я же нефтедобытчик. Привык рисковать. И проигрывать.
— Вы по-прежнему собираетесь основать кинокомпанию с Делани и Тачино? — из любопытства спросил Джек.