Больших гор мусора – когда его постоянно выбрасывают в одни и те же места – здесь не было, только отдельные маленькие кучки; некоторые уже поросли травой, некоторые появились недавно и белели обрывками газет. Обычные ведра и эмалированные помойные попадались чаще всего, и все они почему-то были помятыми и изуродованными. Чуть реже встречались кошки, хотя они, будучи живыми, строго говоря, не могли считаться мусором. Но они сливались с этими кучами так естественно, что претендовали на некоторое родство с ними; они бродили среди мусора, сидели среди мусора, а иногда и смотрели друг на друга поверх мусора. Кошек было почти столько же, сколько помойных ведер.
Они проехали мимо велосипедной шины, мимо граммофонной трубы, мимо шляпы-котелка, а потом оказались на более широком участке дороги, по которому бежало с полдюжины путей: проносившиеся мимо поезда и ряды товарных вагонов заслоняли пейзаж за окном, и видно было не так хорошо, как раньше. А жаль: дома теперь стояли так близко к железной дороге, что Эрни мог бы разглядеть в окнах людей в пижамах. Чахлые тополя, казалось, росли прямо на черном от пыли угольном складе, а где-то в верхней части улицы Эрни увидел толпу зевак и полицейского – наверное, там произошел какой-то несчастный случай. Но все это исчезло в мгновение ока, и теперь его внимание привлекли таинственные знаки вдоль железной дороги. Рядом с путями стояли столбики-малыши высотой в фут, которые выглядели так, будто их только что сюда поставили, и таблички, на которых красовались непонятные цифры: на одной – огромная восьмерка, на другой – надпись “1 к 1”, что показалось Эрни глупым, потому что этот указатель ничем от остальных не отличался.
Мать постоянно не давала ему покоя – то нащупывала перед ним дверь и проверяла, не открывается ли она, то держала его за пояс сзади. Но это не портило Эрни настроение – скорее, наоборот, доставляло еще больше удовольствия, потому что он упивался чувством опасности и собственной смелостью.
Теперь они ехали по боковому пути и внезапно оказались среди очень старых и тесно лепившихся друг к дружке домов, между которыми не было свободного пространства, как на Корунна-роуд. Эрни видел крошечные задние дворики, развешанное белье и сараи, на крышах которых громоздились голубятни или клетки для кроликов. Единственные цветы, которые он сумел разглядеть, росли на подоконниках, а единственные птицы жили в крошечных деревянных клетках, висевших на стенах. Одинокое дерево росло прямо посреди асфальтированного двора, но выглядело поникшим и раньше времени облысело. Они проехали мимо пыльной площадки, где земля вокруг качелей была совершенно голой. Несколько мальчиков играли в крикет, а неподалеку, прикрыв лицо газетой и согнув одну ногу в колене, лежал на спине мужчина. Эрни с сожалением подумал, что к тому времени, когда он вернется, для крикета будет уже поздно, а ведь он так хорошо играл с Тедом и Сэнди у них на площадке; иногда посмотреть на них приходили местные мальчишки в поношенной одежде, которые тут же подхватывали и бросали обратно улетевший мяч, а Тед, Сэнди или Эрни кричали им: “Спасибо!” Они играли узким кругом и очень редко брали в команду кого-то еще, потому что подумывали заняться крикетом профессионально.
В окне появился длинный ряд цветных плакатов, за ним – красивая будка стрелочника, стоявшая на мосту, но тут все зашевелились, стали снимать с полок багаж и выглядывать из окон. Дело в том, что они миновали Уондсворт-коммон, и теперь ехать оставалось совсем немного.
Он посмотрел на мать. Она довольно заметно побледнела, и казалось, что ей нехорошо, но он не понимал почему. Она уже сняла с полки термос и сверток с сандвичами, которые теперь лежали рядом с ней, то и дело подхватывала их под мышку, потом поворачивалась к окну и снова клала их на сиденье.
Отец с важным видом перебирал билеты и поглядывал на часы.
– Минута в минуту, – объявил он. Мимо прогрохотали два состава, по одному с каждой стороны – на электрической и на паровой тяге. Раздался гудок, где-то свистел двигатель, и поезд въехал на Клэпем-джанкшен.
Глава VIII
В пересадке на Клэпем-джанкшен нет ничего страшного, если только не паниковать.
Никто не знал этого лучше, чем мистер Стивенс, и когда их поезд начал приближаться к платформе, его движения стали неторопливыми и уверенными.
Он осмотрел немногочисленные вещи, разложенные на сиденье, и с улыбкой повернулся к жене.
– Времени уйма, – сказал он. – Наш чемодан еще должны выгрузить.
Да, подумала миссис Стивенс, но вдруг его забудут выгрузить!
Мистер Стивенс видел, что жена волнуется, и, хотя вовсе не был человеком эгоистичным, невольно чувствовал тайное удовлетворение. Его собственное хладнокровие оказалось бы никчемным и бесполезным, если бы она тоже держалась хладнокровно. Он прочел на ее бледном лице невысказанный вопрос, увидел, как дрожат ее руки, и понимающе улыбнулся, надеясь ее приободрить.
Багажный вагон был сзади, всего в нескольких ярдах от их купе, и, выйдя на платформу, они увидели, как проводник передает чемодан носильщику, который аккуратно переворачивает его и укладывает на тележку.
– Богнор? – спросил мистер Стивенс.
– Платформа восемь, – ответил носильщик.
– Вы его довезете? Носильщик кивнул и покатил чемодан. Это оказалось до нелепости просто, и миссис Стивенс даже не верилось, что на Клэпем-джанкшен все может пройти без сучка без задоринки.
Потом она вдруг догадалась, что на самом деле все было не очень-то просто – так лишь казалось благодаря ее мужу. Следуя за ним по платформе, она безгранично восхищалась его молчаливой целеустремленностью. Казалось, что Клэпем-джанкшен пробуждает в нем скрытые способности.
Мистер Стивенс и сам думал точно так же. Он чувствовал в себе этот врожденный дар и считал, что обладает талантом руководить другими. Обычная жизнь предоставляла для этого мало возможностей. Чтобы его способности проявились, требовались или Клэпем-джанкшен, или прорыв водопровода.
Они подошли к широкой лестнице, ведущей в подземный переход, и миссис Стивенс крепче вцепилась в свою сумку. Именно здесь два года назад она уронила термос. В нем что-то разбилось, потому что, когда они подносили его к уху и встряхивали, слышалось слабое позвякивание осколков стекла, как в калейдоскопе.
Но на сей раз все было хорошо: Дик помог ей спуститься, и они стали ждать, пока мистер Стивенс купит билеты. Уже начиналась сутолока. У кассы стояло довольно много народу, и лицо мистера Стивенса слегка омрачилось. Но он, как это всегда бывает, оказался у окошка раньше, чем ожидал, и у них оставалось еще добрых десять минут после того, как он раздобыл билеты.
В переходе была настоящая кондитерская – точь-в-точь как обычные кондитерские на улице, – и Эрни, которому дали шиллинг, чтобы он потратил его на приятные мелочи, успел купить булочку-завитушку с шоколадом. Она стоила два пенса, но зато ее было замечательно есть в дороге.
Тем временем остальные члены семьи подошли к книжному киоску по соседству. Мистер Стивенс считал, что в поезде принято читать, и никогда не скупился на журналы и газеты. Он купил “Рэд мэгэзин” для Мэри, “Кэптен” для Дика, “Чипс” и “Скаут” для Эрни и “Таймс” для себя. Жене он купил небольшой журнал по домоводству. Она читала редко, а то и не читала вовсе, и он знал, что она вряд ли будет увлеченно изучать журнал в поезде, но ему не нравилось, когда она сидела напротив и все время смотрела на него, а эта обложка выглядит одинаково, как ее ни поверни – хоть вверх ногами держи.
Сам он обычно не читал “Таймс”, потому что в автобусе разворачивать газету было неудобно, но он любил ее респектабельность и любил чувствовать себя культурным человеком, когда не спеша изучал ее в поезде; кроме того, он нередко натыкался там на что-нибудь увлекательное. Ему нравились письма в редакцию и длинные, взвешенные статьи о международных вопросах, которые живо интересовали его и вызывали желание как-нибудь, когда будет время, узнать об этом побольше.
В этот момент вернулся Эрни, и все они поднялись по лестнице на восьмую платформу.
Там собралась довольно большая толпа, но для первой субботы сентября это было неудивительно.
– Богнор? – спросил мистер Стивенс, когда контролер отрезал краешки билетов. Тот кивнул и ткнул большим пальцем в сторону восьмой платформы.
– Следующий поезд? Контролер кивнул. Они обнаружили носильщика и свои вещи уже на месте, но на Клэпем-джанкшен, среди чужого багажа, чемодан выглядел меньше, чем у них в Далидже, где его не с чем было сравнить.
– Следующий поезд идет до Богнора? – спросил мистер Стивенс у носильщика.
– Да, сэр, – ответил тот. Мистер Стивенс не любил полагаться на слово одного контролера и всегда предпочитал расспрашивать как можно больше железнодорожных служащих.
Пассажиров по сравнению с прошлым годом было и впрямь много, и мистер Стивенс невольно забеспокоился.
– Держитесь рядом, – сказал он вполголоса. – Главное – не потерять друг друга. – С улыбкой обращаясь к жене, он прибавил: – Некоторые точно ждут другого поезда, – но в глубине души боялся, что именно их поезда все они и ждут.
С каждой минутой людей становилось все больше. Они никак не уместились бы в один поезд, даже будь он пустым, – а мистер Стивенс знал, что на вокзале Виктория уже сядет немало народу.
Эрни повезло: за спиной у него находился огромный, внушительный торговый автомат, который он мог спокойно рассматривать, никуда не отходя.
Однажды он видел, как какой-то человек заправлял похожий автомат содержимым одной из картонных коробок, которые стояли у его ног. А потом отпер потайной ящик и высыпал себе в сумку целую кучу монет. С этого дня Эрни решил, что когда-нибудь станет одним из таких людей, если это вообще в человеческих силах. Эта профессия казалась ему пределом земных мечтаний.
Он осмотрел стопки упаковок, смутно видимые через узкие стеклянные окошки. Можно было выбрать карамель, шоколад, миндаль и изюм, марципан или ореховое ассорти. Внизу он прочел: “Задвиньте ящик. Вставьте пенни в прорезь напротив выбранного продукта и выдвиньте ящик”. Он перечитал инструкцию дважды. Она звучала по-деловому коротко. Внизу, на эмалированной табличке, было написано: “По всем вопросам обращайтесь в «Автоматы Виктория лимитед», Бродвей, Уиллсден”.