Волна за волной ударялись в бетонную стену и откатывались назад со стоном боли, как будто их хватало и тянуло вниз огромное морское чудовище. Бесчисленные мелкие камешки лежали неподвижно, цепенея, когда на них обрушивалась новая волна, а потом оживали и, как безумные, бросались за ней в погоню с шумом, похожим на крики огромной далекой толпы.
Время от времени Стивенсы отворачивались от ветра и набирали полные легкие воздуха; ветер пронизывал их насквозь, гладил и холодил кожу под одеждой.
Они долго стояли молча, и с каждой рассыпающейся волной неотвязные тени бухгалтерских расчетов, застывшие в глазах мистера Стивенса, становились все бледнее и бледнее. Пару раз он закрывал глаза, чтобы те отдохнули в прохладе под веками. Холод пробирался и в нос, и в горло, но самому ему, как ни странно, было тепло.
Наконец они отошли от парапета и двинулись друг за другом, растянувшись по набережной и не сводя глаз с воды.
Молчание нарушил Дик. Они прошли уже несколько ярдов, когда он остановился и осмотрелся.
– Где мама? – спросил он, и они вдруг осознали, что миссис Стивенс с ними нет.
Она совершенно точно переходила дорогу и направлялась к набережной, и они помнили, что она была с ними, когда они подошли к парапету, чтобы посмотреть на море, но теперь она пропала, и они с тревогой оглядывались по сторонам.
Люди проходили мимо туда-сюда, толпа размеренно текла, сгибаясь от ветра, – но миссис Стивенс исчезла, словно ее стерли с лица земли.
– Куда она подевалась? – поинтересовался мистер Стивенс, скрывая тревогу под ноткой раздражения.
Он никак не мог вспомнить, сколько они простояли, глядя на море: может, прошло пять минут, а может, и полчаса. Он понятия не имел, давно ли пропала его жена. Какой бы легкой и хрупкой она ни была, вряд ли ее унесло ветром. А даже если и так, кто-нибудь наверняка закричал бы, когда она пролетала мимо. Она никак не могла упасть в море, и все же… Он быстро отвел взгляд и ощутил внезапный холодок. Далекая волна – словно бы в ответ на его страхи – вынесла на гребне какой-то небольшой предмет, подняла повыше, показывая ему, и затянула обратно в мрачную серую пучину. Маленький темный предмет, размером примерно со шляпу – и, кажется, синего цвета.
Он отвел глаза; сердце бешено заколотилось, и его слегка замутило. Он сделал вид, что обшаривает взглядом толпу.
– Какая на ней была шляпка? – глухо спросил он Мэри.
– Маленькая синяя. В каждом из них нарастало паническое раскаяние. Весь день они ее упрекали, торопили, подгоняли; они ни слова не сказали о том, какими хорошими были сандвичи, и, наконец, вместо того чтобы разделить с ней радость отпуска, косились на нее неодобрительно, потому что она была одета неуместно для морского курорта, практически не обращали на нее внимания и не заметили, что она отстала, когда радостно поспешили к набережной. Они весь день вели себя с ней отвратительно.
А вдруг на нее что-то нашло? Вдруг, страдая от стыда и одиночества, она решила, что больше не хочет быть для них обузой, и, никому не нужная, тихонько спустилась к морю, чтобы утопиться…
Мэри чуть не плакала. Их окружали враждебные чужие люди, которые с довольным видом наслаждались отдыхом, которые не знали и знать не хотели, где ее мать. А вдруг она по рассеянности, не глядя, шагнула на дорогу? Может быть, ее искалеченное маленькое тело сейчас волочится по гудрону за каким-нибудь рейсовым автобусом за много миль отсюда? Эрни чуть было не закричал: “Я надену чулки, надену, надену, если ты вернешься, мама!”
Что же делать, подумал мистер Стивенс. Он знал, что люди так и пропадали, и бывало, что о них больше никогда не слышали. Вдруг это действительно ее шляпка – там, вдалеке? Внезапно он почувствовал отвращение и бешеную ненависть к морю. Солнце скрылось за плотным серым облаком, и волны стали казаться мрачными, злобными и дьявольски зловещими. Наверное, им придется идти в полицейский участок. На доске перед входом появится жуткое объявление под заголовком “Пропала без вести”: “Хрупкого телосложения, жакет и юбка из синей саржи, черные кожаные туфли с пуговицами, седеющие волосы…” О чем он только думает! Нельзя так думать! Надо взять себя в руки! Его мысли путались, как во сне. Наверное, они прервут отпуск и вернутся на Корунна-роуд. Нет! Он не сможет жить в этом доме, если ее там не будет… Соседи станут мрачно перешептываться… И ее пустая спальня… Нет! Он никогда туда не вернется! Но… но что же делать? Где…
– Вон она, – сказал Дик. – Смотрите. Он показывал на небольшой стеклянный навес в нескольких ярдах от них, напротив того места, где они стояли у парапета. Она действительно была там – пряталась в укромном уголке и рассеянно смотрела через дорогу. Налетавшие порывы ветра трепали седые прядки, выбившиеся из-под шляпки. Не прошло и минуты с тех пор, как они ее хватились, но это время показалось им вечностью.
– Что она там делает? – угрюмо спросил мистер Стивенс.
Он шагнул к навесу:
– Пойдем! Мы тебя ищем!
Она вздрогнула, обернулась и улыбнулась.
– Я и не видела, что вы пошли дальше. Я здесь прячусь от ветра.
– Я думал, ты утонула, – сказал мистер Стивенс. Все в нем дрожало, и внезапно он почувствовал, что хочет чаю. Он взял ее под руку и, потянув за собой, взглянул на ее маленькие туфли с пуговицами. – Как твои ноги?
– Спасибо, все чудесно.
Когда они добрались до подветренной стороны пирса, там уже не дуло, и ветер, больше не занимавший все их мысли, уже не мешал им все время осматриваться.
Солнце снова вышло из-за облаков, и Богнор весь кипел и бурлил. Прилив вынудил отдыхающих с шезлонгами сгрудиться на узкой полоске гальки, до которой вода не добралась. Скоро начнется отлив, и по мере того, как море будет отступать, обнажая сверкающий песок, они постепенно снова расползутся по пляжу. А пока что они так же плотно теснились на своей полоске, как коричневые пятнышки на листьях фасоли мистера Стивенса.
Другие люди, не настолько отважные, заняли все скамейки на набережной или прогуливались группами, тройками, парами – а кое-кто, хотя и очень редко, поодиночке. Толстые женщины, худые женщины, высокие мужчины, низенькие мужчины, маленькие дети и дети постарше – огромная толпа! И все разоделись, как душа пожелает.
Впервые подойдя к ним, вы неизбежно чувствуете себя не в своей тарелке. Многие, наверное, только что приехали, как и вы, – и все же вам кажется, что вы единственные новобранцы среди толп обожженных солнцем бывалых вояк. Гораздо лучше в первый день не брать с собой на пляж ни ведерок с лопатками, ни яхт, ни даже воздушных змеев. Лучше всего просто прогуляться, освоиться на море и поглазеть по сторонам.
Иногда мимо проходила компания отдыхающих, державшихся за руки и бесцеремонно растянувшихся на всю ширину набережной, и несколько человек, которых вытеснили, тщетно пытались встроиться в ряд сзади. Некоторые прогуливались по двое: молодые люди прижимались друг к другу, а пожилые пары солидно вышагивали бок о бок, так что между ними неизменно оставалась узкая полоска света. Время от времени встречалась семья, члены которой явно разругались: они шли медленно, по одному, следуя друг за другом на расстоянии нескольких ярдов, и глава семьи (обычно отец) то и дело с нетерпением ждал, пока остальные его догонят. Но тогда остальные замедляли шаг, ждали, пока он двинется дальше, и не давали расстоянию между ними сократиться. Незнакомые друг с другом люди теснились на лавочках; они сидели совсем рядом, как влюбленные, но безучастно глядели на море. Малыши падали и опрокидывали ведерки со скользкими водорослями; старики в визитках, летних шляпах и белых туфлях, пошатываясь, ковыляли мимо.
Было забавно угадывать, кто есть кто в прогуливающихся компаниях: найти матерей и отцов было легко, замужних дочерей тоже, а вот с тетушками все было немного сложнее. Иногда кто-нибудь из взрослых решительно не вписывался ни в одну из схем семейных отношений: возможно, это был муж тетушки или же старый друг – наверняка одинокий зануда, которого брали с собой при условии, что он заплатит немного больше той доли, которая с него причитается.
Однако повсюду витал дух радостной, безудержной свободы. Здесь не было ни слуг, ни хозяев, ни клерков, ни управляющих – только мужчины и женщины, объединенные общей профессией отдыхающих. Одни из них были словно круглые колышки, которые решили дать покой больным бокам, натертым от попыток втиснуться в узкие квадратные отверстия, другие – словно колышки, которые уже успели изменить форму то ли благодаря своей податливости, то ли волевым усилием и поэтому не чувствовали боли.
Никого не волновало, кто их соседи: если они улыбались, вы улыбались тоже; если они говорили, вы говорили тоже – говорили о том, что вас окружает сейчас, а не о том, что осталось позади или ждет впереди. Может быть, это налоговый инспектор помог ребенку и собрал водоросли обратно в ведерко, а может быть, отца, который его поблагодарил, неделю назад вызывали в суд, потому что он не заплатил налоги. Но кого это волнует на море?
Они оказались напротив старого отеля, отделенного от набережной газоном, и мистер Стивенс остановился и посмотрел на часы.
– Так, – сказал он. – Чемодан!
– Ой, да ну его, этот чемодан! – воскликнула Мэри.
– Понимаю, не хочется с ним возиться, но надо. Обогнув пирс, они снова оказались во власти ветра и шли, преодолевая его натиск, но иногда он внезапно прекращался, и, перестав чувствовать его сопротивление, они чуть не падали. Повернув на тихую Сент-Мэтьюз-роуд, они остановились, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Ну и ветрище!
– Наверняка без кораблекрушений не обошлось.
– Да. Вечером надо будет посмотреть, не запустят ли сигнальные ракеты.
Когда они вернулись, гостиная показалась им меньше – возможно, потому, что сами они как будто увеличились в размерах; они чувствовали необыкновенную легкость, и хотя ветер разгладил их лица и охладил кожу, внутри у них разливалось тепло.