Глупо досадовать из-за трещины в тарелке, если сама тарелка чистая, и мистер Стивенс, скользнув по ней взглядом, немедленно накрыл эту трещину ломтиком хлеба, который, в свою очередь, покрыл щедрым слоем варенья.
Тон беседы за чаем омрачился резкой ноткой: Эрни предложил взять на море яхту и запустить ее в плавание.
Дик сказал: “Да ты что! В таком-то море! Она вдребезги разобьется”, и на лице мистера Стивенса промелькнуло одобрение. После неприятной утренней сцены прошло совсем немного времени, а мистер Стивенс хотел, когда яхту подвергнут первому в этом году испытанию, судить о ней беспристрастно. Он был рад, что предложение Эрни отверг Дик, а не он сам: в противном случае могло показаться, будто он затаил обиду, хотя на самом деле он не сердился ни на яхту, ни на Эрни. Ему просто хотелось избежать разговоров о яхте и даже не видеть ее по крайней мере до завтра.
Эрни предпринял слабую попытку отстоять пригодность яхты к плаванию, но потом, ко всеобщему облегчению, сдался.
В первый день отпуска, пожалуй, труднее всего по-настоящему насладиться прогулкой после чая. Усталость от дороги начинает сказываться, вам по-прежнему слегка неловко, и вы стесняетесь других отдыхающих, которые явно чувствуют себя как дома. Идти на пляж играть в крикет или в салки-пересекалки[7] в первый же вечер – все равно что бежать впереди паровоза; мистер Стивенс даже за подзорную трубу никогда не брался, пока новизна впечатлений не начинала притупляться.
Вдохновение, которое вы испытали при виде моря, уже прошло, и ноги побаливают от впервые надетой после долгого перерыва парусиновой обуви.
Но это не означало, что прогулка после чая была скучной; это означало только, что единственный раз за весь отпуск Стивенсам пришлось приложить небольшое усилие, чтобы насладиться ею.
Когда они шли от пансиона к набережной, мистер Стивенс помалкивал: он изо всех сил пытался окончательно разрешить вопрос, который давно уже занимал их умы.
В Богноре есть два вида купален: обычные, похожие на будку часового, только побольше, и куда более просторные, с маленькой террасой спереди. Пять лет назад, когда мистер Стивенс зимой получил десять фунтов за сверхурочную работу, они решились снять купальню с террасой. Это была настоящая роскошь: возможность отдохнуть в прохладе, вдалеке от потной толпы на пляже, позволяла им вырасти в собственных глазах. Все вместе на террасе они не помещались, но зато можно было подняться на нее и спуститьcя обратно, по очереди посидеть на ней или постоять, облокотившись на перила, а мистер Стивенс всегда мог выбить об эти перила трубку, не дожидаясь, пока терраса освободится.
Однако большая купальня стоила намного дороже обычной, и с тех пор они ни разу не снимали ее, пока пару месяцев назад не задумались об этом снова. Дик и Мэри теперь оба вносили свою долю в общую сумму расходов на отпуск, и вопрос заключался в том, потратить ли лишние деньги на какие-нибудь приятные мелочи или же выложить все сразу за купальню с террасой.
Выбери они купальню, им пришлось бы платить по пятнадцать шиллингов каждую неделю, а тридцать шиллингов можно было бы потратить на многие другие вещи: на второе яйцо к завтраку, на дополнительную автобусную прогулку, на креветочную пасту к чаю и, может, на билеты в театр – и это все, конечно, хорошо, но не совсем то же, что собственная терраса.
Они обдумывали этот вопрос со всех сторон, и каждый раз все заканчивалось тем, что кто-нибудь говорил: “Давайте решим позже”.
Но теперь не было никакого “позже”: за купальню всегда платили в первый же вечер во время прогулки, и, хотя все молчали, каждый знал, что у другого на уме.
Поэтому, когда мистер Стивенс сделал паузу и спросил: “Ну что?”, все прекрасно поняли, что он имел в виду. Они свернули на набережную и оказались в двух шагах от маленького киоска – бюро аренды купален.
– Ты имеешь в виду – с террасой или нет? – спросила Мэри.
– Да.
Они остановились. Идти дальше, пока решение не будет принято, не имело смысла; они мешкали у парапета, и только пирс отделял их от киоска.
Сейчас на набережной было не слишком многолюдно, но отдыхающие только начали выходить на прогулку после чая. Сильный ветер сменился легким бризом, и море отдало детям полоску сверкающего песка. Тут и там виднелись остатки гордых замков, которые оно днем превратило в руины: гладкие холмы, с которых смыло зубчатые стены, и неглубокие занесенные илом рвы.
Никто из Стивенсов, похоже, не был готов взять на себя ответственность. Они знали, что им предстоит принять решение, которое может как сделать отпуск незабываемым, так и испортить его. Если они снимут купальню и она не оправдает ожиданий, то на каждом углу их будут преследовать удовольствия, которые они могли бы позволить себе на эти деньги; но если они откажутся от этой затеи, их будут точно так же неотвязно преследовать торжествующие лица людей, у которых купальня есть, – и им придется тихонько пробираться к морю, сгорая со стыда и осознавая свою бедность и заурядность…
В конце концов решение принял Дик. Он постоял неподвижно, глядя на море, и вдруг повернулся:
– А почему бы и нет? Отдыхаем мы только раз в год.
– Да, давайте! – подхватила Мэри, и уже через секунду вся семья нисколько не сомневалась в том, что надо делать.
Эрни был в восторге. Его яхта сможет гордо стоять в купальне всю ночь, как лодка в сухом доке, и больше не будет валяться, словно бесполезная игрушка, в чулане под лестницей в “Прибрежном”.
Миссис Стивенс на самом деле было все равно: в воду она не заходила, поэтому удобство большой купальни для нее ничего не значило, и в глубине души она предпочитала сидеть в шезлонге на людном пляже, чтобы вокруг кипела жизнь. Она, в отличие от всех остальных, хлопотала по дому в одиночестве, и отпуск, даривший ей возможность побыть в окружении толпы, вносил хоть какое-то разнообразие…
– Хорошо, – сказал мистер Стивенс. – Единогласно.
Они направились к киоску за пирсом, высоко подняв головы. Их охватило то внезапное радостное волнение, та внезапная гордость, которую испытывают осторожные люди, когда в редких случаях отваживаются выбиться из общего ряда. Они больше не смотрели на других отдыхающих с робостью и завистью; приняв решение, они возвысились над толпой и теперь с жалостью и оттенком презрения поглядывали на толстого лысого мужчину, который вышел из маленькой, обыкновенной, дешевой купальни без террасы.
Но тут их надежды рухнули, потому что, когда мистер Стивенс подошел к окошку, они увидели, как человек внутри покачал головой. Они и забыли, как мало в Богноре больших купален и как много народу приезжает на отдых в это время года. Это покачивание головой означало, что все занято, и внезапно они поняли, что отпуск будет отвратительным, и страшно разозлились на самих себя за то, что не приняли решение еще месяц назад и не написали письмо, чтобы заранее заказать купальню. Поразительно, как это они вообще думали, что отпуск возможен без нее? Они посмотрели сперва на убогие домишки, темные и тесные, стоявшие прямо под стеной набережной, а потом на ряд сверкающих крыш под кронами далеких деревьев и на блестящие террасы, где сидели красивые люди. У них должна быть купальня! Они заплатят, чтобы им ее освободили, они отдадут все до последнего пенни, продадут что-нибудь ценное, лишь бы заполучить ее!
Они увидели, как мистер Стивенс с тревогой взглянул на них, но потом его губы сжались, он снова отвернулся и быстро и с жаром заговорил с человеком за окошком. Они видели, как клерк слушал, подозрительно и слегка нетерпеливо глядя поверх очков, и с сомнением листал страницы лежащей перед ним книги, а мистер Стивенс чуть не свернул себе шею, чтобы посмотреть, что в ней написано.
Затаив дыхание, они наблюдали за тем, как клерк поднял глаза и сказал что-то, что заставило мистера Стивенса энергично закивать, полезть в нагрудный карман, вытащить бумажник и дрожащими пальцами извлечь купюру – и тут дети так обрадовались, что их ноги, казалось, вот-вот оторвутся от земли. Что-то случилось – и притом что-то хорошее, потому что мистер Стивенс обернулся и одарил их лучезарной улыбкой.
Когда он отошел от киоска, они окружили его.
– Что произошло?
– Не было свободных?
– Получилось? Мистер Стивенс сначала хотел ответить: “Угадайте!”, но это было бы глупо с его стороны.
– Все устроилось, – сказал он. – Сейчас все купальни заняты, ничего не осталось, – в этом году они пользуются бешеным успехом, – но одна освобождается во вторник вечером, и мы сможем получить ключ в семь часов.
– Чудесно!
– А какая?
– “Кадди”, третья с конца.
– Пойдем посмотрим! Они прошли по набережной и осмотрели купальни сзади; названия почти везде были написаны над входом, так что определить, какая будет принадлежать им, они могли только по ее расположению. Потом спустились на пляж и медленно обошли их спереди.
– Вот она – “Кадди”! – сказала Мэри, понизив голос.
– Да, это она. Им досталась лучшая из всех, решили они. Она выглядела поновее, и терраса была чуть выше, чем в соседней.
– Займем ее во вторник и сэкономим пять шиллингов, – сказал мистер Стивенс. – Съездим лишний раз на автобусе в Арундел.
Лучше и быть не могло: они сэкономят пять шиллингов, а купальня принесет им еще больше радости, потому что придется подождать. Теперь она все равно что принадлежит им; завтра они будут проходить мимо, смотреть на нее и представлять, как отдыхают в ее тени – сидят на террасе, развешивают купальные костюмы на перилах, – а потом, во вторник вечером, они откроют дверь, сядут у самого входа и будут смотреть на залитое лунным светом море, а слабый ветерок будет доносить до них тихую мелодию оркестра.
Они долго гуляли по пляжу, оставили позади Олдвик и дошли почти до Пагама. Они надели на палку жестянку, и когда миссис Стивенс запустила в нее большим камнем и сбила ее с первой попытки, все радостно закричали. Эрни плюхнулся на спину и стукнул в воздухе каблуком о каблук, а мистер Стивенс похлопал жену по спине, и она поняла, что ее удачный бросок был предзнаменованием прекрасного отпуска.