Самым ярким воспоминанием этих лет были круглые резиновые каблуки отца и его крик: “Берегись!”, сразу после которого на землю рядом с лестницей грохнулся кусок ржавого желоба.
Мистер Стивенс остановился, когда добрался до тропинки, ведущей в долину. Через сотню ярдов он окажется в тени деревьев, и ему было жаль уходить с безлесных холмов.
Именно маленькие случайности – как знакомство с историей Пана – заставляли его осознать в себе стремление постичь гораздо больше, чем он уже постиг; эти маленькие случайности, казалось, поднимали завесу тайны и открывали за ней почти пугающие горизонты. Он был рад, что инстинкт всегда побуждал его не отшатываться назад, а шагать вперед, продвигаться на ощупь и исследовать очередную завесу.
Не всегда, откликнувшись на корявое объявление “Требуется крепкий парень”, человек впоследствии обретал свободу двухнедельного отпуска на море, семью, сидящую в купальне с террасой, и дом, который – осталось еще двенадцать выплат – будет полностью принадлежать ему.
Три года он был подручным, еще три – упаковщиком, в двадцать три стал клерком. Он вспомнил, как однажды вечером, уходя со склада, в последний раз расправил закатанные рукава и попрощался с физическим трудом, а по дороге домой купил две рубашки и четыре пары жестких манжет. Очень немногие упаковщики фирмы “Джексон и Тидмарш” перебрались со склада в кабинет, а тех, кто сумел сделать это в двадцать три года, было еще меньше.
Шаг за шагом начался медленный, но очень уверенный подъем. Два фунта в неделю, два фунта десять шиллингов, три фунта; десять фунтов в Сберегательном банке, пятнадцать фунтов, двадцать – в этот день он снял комнату побольше; первая поездка на велосипеде, встреча с Флосси, женитьба, дом на Корунна-роуд – все складывалось медленно, но очень уверенно.
Мистер Стивенс дошел до воспоминания о своей первой прогулке в Богноре; все произошедшее в том году заставляло его мысли путаться от волнения и предвкушения.
Вот-вот должен был начаться его второй сезон в качестве секретаря футбольного клуба, престиж и влияние которого росли. К ним присоединились двое сотрудников банка, и были организованы новые встречи с лучшими клубами. Он напряженно ждал открытия сезона, которое должно было состояться в ту субботу, когда ему предстояло вернуться. Он сократил отпуск на день, чтобы присутствовать на первом матче, – что свидетельствовало о его тогдашнем отношении к клубу.
Но во время той первой прогулки по холмам его занимала еще более важная вещь: то, что произошло летом на работе. В тридцать семь лет он был главным специалистом по счетам-фактурам, с четырьмя сотрудниками в подчинении и влиятельной должностью на большом складе за зданием конторы.
То же положение, что и он, занимали еще два клерка – оба пожилые, сутулые, смотревшие нерешительно и робко. Он понаблюдал за ними и с замиранием сердца понял, что мяч у его ног.
Секретарь сидел в отдельном кабинете, ему было около шестидесяти, и в течение десяти лет ему грозил неминуемый выход на пенсию. Тридцатисемилетний мистер Стивенс при необходимости мог подождать лет двенадцать, но теперь все произойдет раньше. Пятьсот фунтов стерлингов в год, собственный кабинет, ежедневные беседы с директорами, сорок человек в подчинении – а ведь когда-то он был подручным!
Когда он возвращался с той первой прогулки пятнадцать лет назад, был великолепный закат, и каждый шаг в сторону заходящего солнца приближал мистера Стивенса к должности секретаря и к одному из больших домов на Колледж-роуд. Он точно знал, что это будет за дом: сквозь густую живую изгородь из остролиста прохожие смогут мельком увидеть неподвижные кустарники и ровную лужайку, укрытую от посторонних глаз.
В тот вечер он вернулся в пансион в приподнятом настроении и решил повторять прогулку каждый год: подводить итоги прошлого, выбирать те дороги, которые привели его на порог этого великолепного будущего, и продолжать идти по ним, добавлять к цепочке воспоминаний важные события последних двенадцати месяцев и заглядывать в будущее с растущей уверенностью.
Не то чтобы он был слишком высокого мнения о себе – нет, это была борьба со своими недостатками, попытка убедиться в том, что он достоин должности, на которую рассчитывает. Работа в футбольном клубе подтвердила, что у него действительно есть способности, о которых он уже догадывался: они не стали бы так аплодировать, когда он брал слово на собраниях, если бы ему не хватало навыков руководителя и понимания людей.
Он испытывал большое удовлетворение, применяя эти умения на благо спорта, но гораздо большим удовольствием было знать, что скоро он сможет в полной мере использовать свои таланты для важного дела и поправить свое материальное положение. Его нынешняя должность клерка давала для этого мало возможностей, а вот должность секретаря – это совершенно другое дело…
Он часто гадал, связаны ли неприятности, повлекшие за собой его уход из футбольного клуба, с тем, что произошло на работе.
Происшествие с футбольным клубом потрясло его гораздо сильнее, чем он сперва предполагал: какая ужасная несправедливость – и как бессердечно они отвергли его, словно отслуживший свое инструмент! Это был сокрушительный удар по его самолюбию, пошатнувший его боевой дух; он приложил неимоверные усилия, чтобы не ожесточиться и не опуститься до жалости к себе. Возможно, это в критический момент сказалось на его работе, но он никогда бы не поверил, что между двумя постигшими его катастрофами есть связь.
Директора были безукоризненно вежливы, когда он подал заявление на должность секретаря.
– Дело не в том, что мы чем-то недовольны, мистер Стивенс; напротив, вы один из самых ценных наших сотрудников. Но мы должны смотреть в будущее: нам предстоит столкнуться с очень серьезной конкуренцией. Мы должны выйти на новые рынки, а у мистера Вулси очень большой опыт в розничной торговле. Мы уверены, что вы прекрасно сможете работать под его руководством.
Последние слова – “под его руководством” – резанули, как удар хлыста.
На одно безумное мгновение ему захотелось бросить им вызов и заявить об увольнении – но тут он вспомнил, что произошло в футбольном клубе. Сейчас же речь шла не просто о спорте, а о работе, которая его кормила.
– Извините, сэр, я…
Но директор уже заговорил о каких-то будничных делах.
Трава под деревьями была мокрой от дождя – хорошо, что ботинки оказались надежными. Зато здесь, в тени, прекрасно росли папоротники. На солнце их изящные кружева всегда засыхали.
Он уже миновал долину и вскоре оказался на гребне – в самой верхней точке своего маршрута. Вид отсюда был великолепным. На север, насколько хватало глаз, простирались луга, а среди далеких деревьев уютно устроились старые города Петворт и Мидхерст. То тут, то там на поверхности узкой речки, извивавшейся по равнине, сверкало солнце.
В течение нескольких лет он продумывал свою прогулку так, чтобы выйти на этот гребень как раз в тот момент, когда он будет думать о двух катастрофах в своей жизни, – потому что раскинувшийся перед ним вид, казалось, разводил руками, приподнимал брови и со смехом спрашивал: “Разве это так уж важно?”
Не то чтобы он лишился должности секретаря футбольного клуба или должности секретаря “Джексон и Тидмарш” с позором: первой он лишился по несправедливости – возможно, пав жертвой завистников, – и надо попытаться забыть об этом и отделаться от горьких мыслей; второй же он лишился потому, что ни один человек не способен выйти за пределы своих возможностей. Он начинал как подручный – и это было для него началом и концом.
Женившись на Флосси и купив дом на Корунна-роуд, он и не думал, что строит себе убежище, которое будет спасать его после каждой из катастроф.
Дом никогда еще не выглядел таким приветливым, а сад – таким умиротворенным, как в тот вечер, когда он вернулся с работы, понимая, что ему не суждено быть секретарем и что у него, наверное, никогда не будет большого дома на Колледж-роуд с лужайками и кустарниками.
Сквозь занавески в гостиной он видел мерцание огня в камине, а в прихожей висела принадлежавшая Дику кепка Бельведер-колледжа – синяя с желтыми полосками.
Он сделал все, что было в его силах, и гордился прекрасными возможностями, которые с таким трудом обеспечил своим мальчикам.
Он выбрался на тропинку, ведущую на дорогу, где располагался “Герб лесника” – до него оставалась еще миля, – и с облегчением подумал, что сезон дождей избавил его от ос, которые в прошлом году досаждали ему за обедом на веранде, садясь на край кружки с пивом.
В четыре часа он сядет на автобус в Синглтоне и по дороге домой, как всегда, подумает о будущем и решит, что он станет делать, когда ему улыбнется большая удача.
Он ничуть не сомневался – как не сомневался в том, что дорога вся изрыта колеями, – что однажды с ним случится что-нибудь хорошее и это будет вознаграждением за его прошлые усилия.
Глава XVIII
Сказать, что все семейство радовалось, когда мистер Стивенс отправлялся на прогулку в одиночестве, было бы несправедливо: им нравилось не его отсутствие, а та разница, которую они замечали в нем, когда он возвращался. Дело в том, что в первые несколько дней отпуска он всегда очень уж беспокоился, чтобы все прошло как по маслу, с нарочитой веселостью хлопал в ладоши и слишком часто повторял: “Так!”
Было очевидно, что намерения у него самые благие, и остальные не могли на него сердиться, потому что когда они, в свою очередь, начинали веселиться, мистер Стивенс замолкал и отходил в сторонку, словно боясь все испортить. Казалось, он пятится назад на цыпочках – точно так же, на цыпочках, он отходил от часов в столовой, которые после его вмешательства снова начинали идти, хотя до этого долго и упрямо стояли.
В этом году он прилагал еще больше усилий, хотя Дик и Мэри знали, что в этом нет никакой необходимости. Они прекрасно понимали, что отпуск пройдет хорошо, если ни во что не вмешиваться, – просто с возрастом, разумеется, им нужно больше времени, чтобы освоиться. Мистер Стивенс, видимо, забыл об этом – он продолжал брать за образец отпуск пятилетней давности, когда дети окунались в отдых с головой сразу после приезда. Несколько раз, когда Дик и Мэри молчали, задумавшись о чем-то, они ловили на себе его беспокойный, озадаченный взгляд, как будто он боялся, что Богнор утратил власть над ними и в этом году разочаровал их.