Она глубоко вздохнула и опустила голову.
– Все хорошо, – прошептала она. – Это же Богнор! Старый добрый Богнор. Не бойся – ты же знаешь Богнор!
“Ты!” Чьи губы произнесли это слово? “Мэри, конечно, – Мэри Стивенс!” И тут на нее накатил ужас. “Кто такая Мэри Стивенс? Ты, конечно, и ты с семьей живешь в «Прибрежном» – в «Прибрежном», по правой стороне Сент-Мэтьюз-роуд, вспомни! Ради всего святого, вспомни же!” Но она была уже не Мэри Стивенс – она была другой, совершенно незнакомой девушкой в ярком цветном платье и стояла одна в ослепительном свете, окруженная призрачными глухими звуками.
Сейчас она вслепую доберется до “Прибрежного” – по правой стороне Сент-Мэтьюз-роуд, – и ее с изумлением спросят, кто она такая; она будет восклицать, что она Мэри Стивенс, умолять их поверить в это, если только… если только, конечно, Мэри Стивенс не сидит сейчас дома…
Она смутно осознавала, что мимо проходит какой-то старик и смотрит на нее так же, как смотрели молодые люди, – бесстыдным, наглым, голодным взглядом, слегка улыбаясь. Она повернулась, двинулась по Галерее и оказалась прямо перед магазином, который был закрыт и погружен во мрак. В затемненной витрине лежало множество безделушек, расшитых бисером кошельков и календариков, – а на полке в ряд стояли маленькие фарфоровые изделия с гербом и надписью “Подарок из Богнора”.
Рассматривая их, она ощутила прилив спокойствия. Все ведь хорошо, правда? Разве сегодня днем, в городе, она не стояла точно так же перед витриной, только вместе с матерью, и не любовалась фарфоровыми вещицами? Конечно же, все хорошо, а завтра они купят миссис Хейкин подставку для гренков. Это просто нервы – она взвинчена и так переволновалась, что чувствует себя странно. Она с признательностью разглядывала затемненную витрину, пряча глаза от яркого света. Безделушки и расшитые бисером кошельки помогли ей – мир снова становился обыкновенным и, к ее радости, настоящим…
Чья-то рука обхватила ее за талию, и она вздрогнула.
– Прости, я опоздала!
– Привет! – сказала Мэри. – Ты… ты не опоздала.
– Ого, какое потрясающее платье!
– Тебе нравится? – спросила Мэри, просияв от удовольствия.
– Нравится? Оно прекрасное! Как по-твоему, есть ли у меня шансы рядом с тобой?
Мэри рассмеялась.
– Уж тебе-то беспокоиться не о чем! На ее подруге было простое белое платье с тонким красным поясом из блестящей кожи. Оно выглядело необыкновенно свежо на фоне ярких цветных плакатов и автоматов, и Мэри с трепетом подумала о том вечере, когда она впервые увидела свою подругу в этом платье у ограждения на концерте. С трепетом она вспомнила, как сидела между отцом и матерью, с завистью и мечтательным восхищением наблюдая за ней, как не находила себе места, как была подавлена, потому что никогда не общалась с такими девушками. Разве могла бы она увидеть нечто настолько чудесное даже во сне, если бы в тот вечер задремала в своем шезлонге? Рука девушки легко касалась руки Мэри, ее глаза смеялись над ней – глаза этой исключительной девушки, которая лучше всех в Богноре… Проживи Мэри хоть сто лет, она никогда не перестанет восхищаться этой минутой и будет дорожить ею, как прекрасной сказкой, ставшей явью…
– Прогуляемся?
– Да, конечно.
Глава XXV
Они вышли из Галереи, подальше от теплого запаха сладостей и от людей, на воздух набережной. Ветерок был свежим, но ласковым, потому что дул с юга. Мэри снова чувствовала себя превосходно: пугающее ощущение зыбкости исчезло без следа с появлением подруги, и Богнор снова стал прежним – уютным и дружелюбным. Он не приподнимал брови с удивлением и не отворачивался от нее из-за того, что она отважилась на такую авантюру, – он был с ней радушен, как всегда, и мягко увлекал ее в свою сонную вечернюю жизнь.
Привычные толпы ходили туда-сюда, бесцельно и лениво прогуливаясь после дня, проведенного на солнце; автобусные гости уехали, и набережная принадлежала ее законным владельцам. Кое-где в толпе сновали дети, и кое-где между ног прохожих пробегали собаки.
Немного погодя девушка взяла Мэри за руку и с улыбкой посмотрела на нее.
– Слушай, – сказала она, – а как мне тебя называть?
– Обычно все зовут меня Мэри.
– Отлично – значит, будешь Мэри. Меня зовут Джессика, но для большинства это слишком вычурно. Поэтому чаще всего меня называют Билли.
– И мне тоже называть тебя Билли?
– Да, конечно. Дальше они шагали молча, и Билли непринужденно и радостно глядела по сторонам. Мэри шла рядом с ней; решив последовать примеру Билли, она высоко вскинула голову и осматривалась без страха и робости. C приятным удивлением она обнаружила, что не боится: толпа была настроена благожелательно и добродушно, и Мэри чувствовала только живительную тягу к веселью и приключениям.
Мимо проходили компании молодых людей; они прогуливались, засунув руки в карманы свободных фланелевых брюк, лениво пинали камни и клочки бумаги, смеялись и переговаривались – чаще всего громко, иногда вполголоса. Все они оборачивались и смотрели обеим девушкам вслед; иногда кто-нибудь из них говорил: “Добрый вечер!” или “Привет!” – и Билли дружелюбно здоровалась в ответ и улыбалась; иногда проходившие мимо молодые люди смотрели молча, с искренним восхищением в глазах, потому что даже в толпе нарядных девушек Билли и ее подруга привлекали к себе внимание. Билли была намного выше большинства из них и при этом отличалась грациозностью и прекрасной осанкой. Мэри не могла не заметить, что к ним не подходят так же смело и развязно, как к другим девушкам. Молодые люди слегка робели перед Билли, которая, хотя всегда отвечала им приветливой улыбкой, недвусмысленно давала понять, что ее сети не предназначены для ловли мелких рыбешек в мягких кепках и мешковатых брюках.
Они подошли к западной эстраде и некоторое время слушали музыку, стоя у ограждения. Было приятно ненадолго отвлечься от ярких огней и шума толпы и погрузиться в прохладную умиротворенность полутемного уголка, где росла мягкая зеленая трава и люди молча полулежали в шезлонгах. Но пока они стояли и слушали, какой-то мужчина незаметно подошел поближе. Мэри увидела бледное пятно его лица; он смотрел на них, и постепенно в ее сердце начал закрадываться страх. В этом безмолвном пристальном взгляде было что-то жуткое – что-то угрожающее и злое.
Но Билли быстро успокоила ее, демонстративно повернувшись к этому человеку спиной и непринужденно заговорив о музыкантах.
– Некоторые из них славные ребята, – сказала она. – Видишь вон тех двоих, с флейтами, справа от дирижера? Они братья. Мы неплохо провели время на той неделе, но они деревенские, и примерно через час с ними становится чудовищно скучно. Пошли. – Последнее слово она произнесла так резко, что Мэри даже вздрогнула.
– Поосторожней с мужчинами, которые ходят сами по себе, вроде вон того, – заявила Билли, когда они отошли подальше. – В этих типах часто есть что-то подозрительное, так что всегда выбирай тех, кто гуляет не один. Если у человека есть друзья, сразу видно, что он порядочный.
Они почти дошли до конца набережной и уже подумывали о том, чтобы повернуть назад, когда Билли легонько, но выразительно подтолкнула Мэри локтем. Толпа здесь поредела, и Мэри, посмотрев на подругу, увидела, что та пристально разглядывает скамейку чуть впереди, за спинами немногочисленных гуляющих людей. Она стояла как раз в том месте, где набережная заканчивалась, переходя в тропинку, убегающую под деревья. На скамейке бок о бок сидели двое мужчин.
– Не глазей на них слишком, – шепнула Билли. Они поравнялись со скамейкой, и Мэри краем глаза увидела достаточно, чтобы понять намек подруги: эти двое были хорошо одеты – брюки гольф, элегантные фетровые шляпы – и заметно отличались от молодых людей в мешковатых брюках и узких пиджаках, которых они встречали до этого.
Оба они и виду не подали, когда девушки проходили мимо, и, казалось, просто не заметили их, потому что продолжали тихо разговаривать друг с другом. Но, отойдя немного, Мэри с трепетом почувствовала на себе их взгляды – почувствовала, что мужчины умолкли и наблюдают за ними…
Девушки не обернулись и не замедлили шаг; они дошли до конца набережной и двинулись по узкой тропинке между деревьями. Только когда они прошли сотню ярдов и сидевшие на скамейке уже не могли их видеть, Билли остановилась и посмотрела на свою подругу.
– Что думаешь? – спросила она. – Они тебе нравятся?
– Вроде да, – прошептала Мэри. – Кажутся довольно приятными.
Она гадала – насколько ей позволяло волнение, – понравились ли этим двоим они с Билли. На самом деле она не слишком хорошо их разглядела, потому что шляпы отбрасывали тень на их лица; она могла судить о них только по одежде и по той непринужденности, которая, несомненно, подсказывала, что они джентльмены…
Билли, по-видимому, не сомневалась в чувствах незнакомцев – на мгновение она задумалась, а потом сказала:
– Давай-ка еще разок пройдем мимо них. Не смотри на них и не останавливайся, пока мы не отойдем подальше. Потом встанем у парапета и будем смотреть на море. Тут-то они и подойдут к нам, а мы уж придумаем, что делать.
Их миновала какая-то парочка, державшаяся за руки, но они не обратили внимания на замешкавшихся девушек.
Билли отбросила волосы со лба и уверенно взяла Мэри под руку. Набережной не было видно, и только когда они вышли из-за темных, качающихся от ветра деревьев, она снова предстала перед ними. Если бы мужчины уже ушли, это было бы ужасно досадно, и сердце Мэри забилось быстрее, когда она увидела все те же две пары ног, выраставшие из тени вокруг скамейки. Она никогда не решилась бы пройти мимо еще раз, не будь с ней Билли, но спокойная беззаботность подруги придавала ей смелости, и Мэри изо всех сил старалась не выдать своего волнения. Мужчины, казалось, были по-прежнему поглощены разговором, когда девушки подошли к ним, но Мэри еще острее прежнего ощущала, что за ними следят испытующие глаза – холодные, оценивающие глаза…