– Вы совсем одна, миссис Стивенс? Рука миссис Хаггетт нервно скользила вверх-вниз по двери. Странный вопрос: она должна была знать, что все остальные ушли и что Эрни в постели, и миссис Стивенс почувствовала сухость во рту. В чем дело? Чего она хочет?
Как только миссис Хаггетт вошла, миссис Стивенс отметила, что у нее очень жалкий вид. Лицо ужасно побледнело и осунулось, воcпаленный глаз выделялся на нем ярко-алым пятном, и миссис Стивенс осенила внезапная догадка – может, миссис Хаггетт тоже совсем одна? Может, это не приятное уединение, каким наслаждается она сама, а ужасное, невыносимое одиночество? Прежде ей и в голову не приходило, что миссис Хаггетт одинока. Радостно улыбаясь, она вскочила.
– Да, я тут совсем одна! Садитесь, миссис Хаггетт!
– Но… но я вам помешала!
– Ничуть! Ей-богу, вовсе не помешали! – Заметив, что глаза миссис Хаггетт заблестели благодарностью, она с непринужденным видом передвинула второе кресло так, чтобы оно оказалось напротив первого. – Садитесь, прошу вас. Приятно, что есть с кем поговорить, когда я одна.
Миссис Стивенс наблюдала, как миссис Хаггетт неловко опустилась в кресло и сцепила на коленях длинные морщинистые пальцы; она держалась по-прежнему напряженно и сидела очень прямо, а ее взгляд беспокойно блуждал по комнате. Поначалу, когда миссис Стивенс пододвигала второе кресло, ее тревога рассеялась, но теперь она снова чувствовала, как ей становится не по себе: в застывшем лице и бесцветном, ровном голосе миссис Хаггетт было что-то странное – она догадывалась, что за этим визитом кроется нечто ужасное, и ей очень хотелось услышать бодрые шаги кого-нибудь из членов семьи. С замиранием сердца она увидела, что сейчас только половина десятого – а раньше десяти никто не вернется…
Она лихорадочно заговорила о погоде, но после каждой обрывистой фразы наступала пугающая тишина. Если бы только миссис Хаггетт объяснила, в чем дело, – сказала бы хоть что-нибудь!.. Если бы только ее пальцы не подрагивали так странно!..
Прошло добрых десять минут, которые показались ужасным, нескончаемым часом, прежде чем миссис Хаггетт наконец заговорила. Она не смотрела на миссис Стивенс; ее глаза были прикованы к темной картине в углу – картине с горой фруктов. – Погода такая хорошая, – сказала она, – и я подумала, не захотите ли вы остаться еще на денек – и уехать в воскресенье?
Миссис Стивенс не сразу смогла ответить: предложение оказалось очень неожиданным, и то облегчение, которое она испытала было, узнав причину визита миссис Хаггетт, мгновенно испарилось. Еще один день… Но это же невозможно! В субботу, в двенадцать часов, их отпуск заканчивается – он всегда заканчивался в это время. Когда часы в субботу били двенадцать, в пансион заселялись другие постояльцы… – Но, миссис Хаггетт, а как же следующие гости?
Ни один мускул не дрогнул на лице миссис Хаггетт; ее глаза были по-прежнему прикованы к картине, и от ее слов по спине миссис Стивенс пробежал холодок тревоги.
– Следующие гости в этом году не приедут, – сказала она.
Пошарив в кармане блузки, она молча вытащила письмо и передала его своей сидящей у камина собеседнице. Конверт был неровно надорван в том месте, где его пытались вскрыть беспокойные пальцы, и миссис Стивенс извлекла письмо и прочитала:
“Дорогая миссис Хаггетт!
Я уверен, вы поймете, как мне жаль прерывать долгую череду отпусков, которые мы проводили в «Прибрежном». Я должен был написать раньше, но неопределенность нашего положения не давала мне это сделать. Моя дочь Изабель только что обручилась с молодым человеком, у родителей которого есть небольшой домик в Певенси, и они очень любезно предоставили этот домик в наше распоряжение.
Дочери убедили меня принять предложение, и я могу только сказать, что всегда буду с удовольствием вспоминать счастливые дни в «Прибрежном».
Искренне ваш,
– Преподобный Себастьян Джонс и пять его дочерей, – сказала миссис Хаггетт. Теперь она уже не смотрела на картину – ее взгляд блуждал по комнате, на мгновение останавливаясь на миссис Стивенс и скользя дальше. – Они всегда приезжали сразу после вас последние пятнадцать лет.
Миссис Стивенс никогда бы не смогла объяснить, что за странное чувство охватило ее, когда она прочла письмо. Словно бы одна из стен “Прибрежного” внезапно обрушилась. Отдых доставлял Стивенсам особенное удовольствие, когда они знали, что другим людям не терпится занять их место: именно мысль о тех, кто отдыхал здесь перед ними, и о тех, кто приедет после них, помогала выцедить из отпуска самые драгоценные соки. Так было с “Кадди”: больше всего они радовались ей потому, что другие купальни по обе стороны от нее были заняты – в каждой кто-нибудь да есть, – а еще потому, что некоторые люди хотели снять купальню, но не могли… Так было и с “Прибрежным” – до сих пор, – но теперь конец их отпуска как будто повис в воздухе.
Миссис Стивенс молча вернула письмо – и вдруг с изумлением услышала собственный голос, дрожащий от гнева: никогда в жизни она не говорила с такой яростью.
– Они должны вам заплатить! Неслыханно! Они обязаны заплатить!
Но в голосе миссис Хаггетт гнева не было.
– Мы не заключали договор, – сказала она. – Их приезд подразумевался сам собой каждый год. Они всегда писали в июне, сообщали, что приедут. Когда в этом году я не получила от них письма, то написала им сама, и это… это… – Она умолкла, а когда заговорила снова, ее голос не изменился – он просто звучал сухо и бесцветно. – Мне пришлось тяжело… После того, как не приехали августовские гости…
– Но вы же не хотите сказать… – начала миссис Стивенс почти шепотом. Миссис Хаггетт медленно кивнула.
– Они меня подвели. Мне пришлось тяжело в этом году…
Миссис Стивенс подумала, что хозяйка пансиона потянулась к лицу по старой привычке, чтобы вытереть воспаленный глаз, – и вдруг вся похолодела: она услышала сдавленный, страшный звук, нечто между вздохом и всхлипом.
Конечно, ей было нелегко видеть, как четверговая порция портвейна исчезает в среду, но легкий румянец, появившийся на щеках миссис Хаггетт, стоил тысячи благодарностей.
– В следующем году все наладится, миссис Хаггетт, все обязательно наладится – и у вас всегда есть мы; мы всегда будем приезжать – и будем рекомендовать вас другим, вот увидите…
В тот вечер она поведала обо всем мистеру Стивенсу, который, наполовину раздевшись, стоял у кровати и серьезно слушал. Она рассказала ему о несчастьях миссис Хаггетт, о том, как августовские гости подвели ее, и о преподобном Себастьяне Джонсе с пятью дочерями – она рассказала ему все, кроме того, что произошло в конце.
Он долго молчал, когда миссис Стивенс закончила, и даже не ответил, когда она прибавила:
– Думаю, ей будет приятно, если мы останемся еще на один день. Она хочет сделать нам подарок и не хочет, чтобы мы за него платили.
Мистер Стивенс прошелся по комнате и остановился у окна, погрузившись в раздумья.
– Мы поговорим с детьми утром, – сказал он. – Спору нет, было бы очень неплохо провести здесь лишний день…
Он снова надолго замолчал, одной рукой отводя в сторону выцветшую желтую занавеску. До них доносился тихий мерный шум моря. Наконец он повернулся и посмотрел на жену, которая уже легла. Казалось, он взывает к ней, просит помочь ему нащупать нечто ускользающее от него.
– Ты же знаешь, в чем дело, да? – сказал он. Она не ответила – она догадывалась, что он имеет в виду, и слегка повернула голову, не отрывая ее от подушки.
– Тем, кто не понимает, больше не нравится сюда приезжать. Надо посмотреть правде в глаза, Флосси. Эти старые стулья внизу – и эта кровать. Мы-то понимаем, но не все люди такие…
Он сел. Она наблюдала, как он очень медленно расшнуровывает свои парусиновые туфли.
Глава XXX
Эрни был вне себя от восторга, когда услышал великолепную новость, Дик и Мэри удивились и обрадовались. Лишний день! Конец отпуска откладывается! Предложение было встречено с одобрением и принято единогласно, а миссис Стивенс дали особое поручение – передать миссис Хаггетт горячую благодарность от всей семьи.
Мистер Стивенс не рассказывал им до обеда, потому что, прежде чем обсуждать этот вопрос со всеми, нужно было тщательно и всесторонне рассмотреть его. У него самого ни на мгновение не возникло желания отказаться от такой приятной и неожиданной возможности: идея остаться в Богноре до воскресенья была великолепной. Однако трудность заключалась в том, что они заранее подготовились возвращаться именно в субботу, и нужно было разобраться, можно ли внести в планы все необходимые изменения в столь сжатые сроки.
По этой причине он решил провести небольшое и очень тайное совещание, в котором приняли участие миссис Стивенс и он сам. Цель состояла в том, чтобы основательно изучить вопрос и убедиться, что все можно сделать вовремя. И только после этого – но не раньше – следовало сообщить новость детям.
– Если они узнают сейчас, – сказал мистер Стивенс, – придется уступить желанию большинства, и наши руки будут связаны; их уже не получится переубедить, даже если обнаружится, что мы не сможем вовремя изменить планы.
– Да, – отозвалась миссис Стивенс, – не будем говорить им ни слова, пока не выясним наверняка.
– Нельзя соглашаться, не подумав: если на обратном пути что-то пойдет не так, это испортит весь отпуск.
– Надо будет написать миссис Буллевант, чтобы она покормила Пушка в субботу, – выпалила миссис Стивенс, вдруг вспомнив о коте.
Но мистер Стивенс нетерпеливо отмахнулся.
– Это мелочь – а нам еще столько всего нужно продумать!
Они лежали в постели, наслаждаясь роскошной возможностью вставать на полчаса позже, чем дома. По привычке они всегда просыпались в половине восьмого, но ни один из них не шевелился, пока часы на улице не пробьют восемь.
Однако сегодня утром, после нескольких минут глубоких раздумий, мистер Стивенс выбрался из кровати и вернул