Отпуск подходил к концу. Они оставили ключ у клерка в бюро аренды купален и весело попрощались с ним.
– Думаю, что в следующем году нам опять понадобится купальня, – сказал мистер Стивенс. – На этот раз я напишу и договорюсь заранее, – прибавил он с улыбкой. – Надеюсь, что нам снова достанется “Кадди”.
Зонтики и трости, связанные вместе, стояли у вешалки в прихожей и ждали тележку носильщика. Рюкзак мистера Стивенса висел на крючке, и Эрни поставил под ним свою яхту. Они завернули мокрые полотенца и купальные костюмы в плотную коричневую бумагу, чтобы одежда в чемодане не намокла, и разошлись по комнатам переодеваться в дорогу. Снова они достали тугие воротнички, жилеты, ботинки из плотной кожи; Эрни натянул на загорелые ноги чулки.
Жаль, что сразу после обеда поезда до Лондона не ходили – иначе можно было бы собрать багаж и отправиться на вокзал прямо из-за стола. Отпуск кончился, и от жалкой попытки еще час притворяться, что это не так, не будет никакого толку: если пойти на пляж, они только промочат кожаные ботинки и вспотеют перед поездкой. Они тянули время за столом как могли, но к концу обеда окончательно притихли и пали духом. Через дорогу, в “Платанах”, играл граммофон, и они видели, как две девушки вышли оттуда и направились к морю с журналами и ковриками. Какой же долгий у них отпуск! Они уже жили в “Платанах”, когда приехали Стивенсы, и вот пожалуйста – снова идут на море, когда Стивенсы собираются домой.
Был уже третий час, когда все семейство встало из-за стола. Они поднялись наверх и сложили рубашки для крикета, фланелевые брюки и парусиновые туфли. Они закрыли чемодан и затянули его ремнями, а потом, в последний раз оглядывая свою комнату, мистер Стивенс увидел в углу под кроватью один из толстых серых носков, в которых он ходил на прогулку. Забавно: нечто подобное повторялось чуть ли не каждый год. Потянувшись за носком, он почувствовал, как воротник сдавил шею, и лицо у него побагровело. Носок был весь в комках пыли, и мистеру Стивенсу пришлось энергично хлестнуть им по спинке стула и отряхнуть его, прежде чем сунуть в карман макинтоша.
Когда он вернулся, остальные собрались в гостиной, молча листая старые журналы, и он подумал, что дорожная одежда особенно подчеркивает их загар.
– Ну и хороши же мы! – воскликнул он. – Вот это лица! Как у индейцев!
Была только половина третьего; если они так и будут понуро сидеть и следить за часами, пока не пробьет три, это испортит впечатление от отпуска, и мистер Стивенс предложил немного прогуляться – просто спуститься к берегу, чтобы в последний раз подышать морским воздухом.
Миссис Стивенс хотела поберечь силы перед поездкой, но остальные охотно присоединились к мистеру Стивенсу, чтобы на прощание взглянуть на море.
Они знали, что на этой последней прогулке очень легко впасть в уныние и сентиментальность, и поэтому стояли, оглядываясь по сторонам с нарочитой беспечностью. День был пасмурный, дул ветер, и море, все ближе подбиравшееся к бетонной стене, казалось очень мрачным; через час прилив достигнет высшей точки, и фонтаны брызг будут взлетать то тут, то там у самой набережной. Уезжать в такой день, когда пляж скрылся под водой, было не так уж трудно; куда труднее было, когда блестящий песок манил их к себе.
– А мы так ни разу и не дошли по берегу до Фелпема, – засмеялся Дик. – Всегда только говорим, что сходим!
– В следующем году мы пройдем пешком до самого Литтлхэмптона и вернемся на автобусе, – сказал мистер Стивенс.
– И давайте в следующем году прокатимся на быстроходном катере, – вставил Эрни, которому было немного обидно, что он просит об этом уже не раз и все без толку.
Мистер Стивенс снял шляпу, подставляя голову ветру; он уже убрал щетку и расческу, но бриллиантин не даст волосам растрепаться, и в поезде они не будут выглядеть неопрятно. Он видел край старого пирса, который в этот день казался темным и неприступным, ряд белых купален и длинную полосу побережья, тянувшуюся до мыса Селси-Билл. На самом деле год не такой уж и большой срок. Скоро они вернутся. Вот дождаться Рождества было действительно нелегко, а уже потом ночи становились короче, и отпуск приближался с каждым днем. Тяжело было только в октябре, ноябре и декабре – даже не во всем декабре, а в его первой половине, потому что подготовка к Рождеству начиналась с середины месяца, – а после Рождества дни все удлинялись и удлинялись, пока однажды в конце марта он не обнаруживал, что после возвращения с работы у него остается еще полчаса драгоценного дневного света. Его грела мысль о весенних вечерах, когда будет время поработать в саду. Потом наступала Пасха – а там и до отпуска недалеко. На Пасху они писали миссис Хаггетт и заказывали комнаты. А потом все лето с нетерпением ждали…
Он нащупал часы: очень непривычно было снова надеть жилет после стольких дней в свитере, и пальцы с трудом пролезали в крошечный кармашек.
– Уже почти три, – сказал он. – Нам лучше поторопиться.
Они в последний раз окинули взглядом набережную, по которой гулял ветер, в последний раз посмотрели на море и двинулись обратно.
Когда они вернулись, носильщик уже подошел, и они как раз успели помочь ему отнести чемодан вниз.
– Наклейте на него бирку “Клэпем-джанкшен”, – сказал мистер Стивенс. – Трости и зонтики мы возьмем с собой в купе.
Снова войдя в дом, он увидел Молли, которая стояла на верхних ступеньках лестницы, ведущей на цокольный этаж, и, когда остальные ушли в гостиную, он задержался и поманил ее. Она подошла, и он сунул ей пять шиллингов.
– Возьми, Молли. Спасибо за все.
– Большое вам спасибо, мистер Стивенс. Вы уже уходите? Сказать миссис Хаггетт?
– Да. Я думаю, нам пора. Молли сбежала вниз по лестнице, и миссис Хаггетт появилась мгновенно: судя по всему, она ждала внизу, прислушиваясь и выбирая удобный момент, чтобы попрощаться. На ней было нарядное воскресное платье из черного шелка с кружевным воротником и манжетами. Она приблизилась к мистеру Стивенсу с веселой улыбкой.
– Значит, уезжаете? – спросила она.
– Да, боюсь, что так, – ответил мистер Стивенс с печальным смешком. Он услышал, как часы в гостиной застрекотали, а потом раздалось тонкое одинокое “дзинь”, означавшее, что уже пятнадцать минут четвертого и пора уходить.
– Очень надеюсь, что вы остались довольны, – сказала миссис Хаггетт.
– Да, спасибо, – сказал мистер Стивенс. – В “Прибрежном” всегда все как надо.
Миссис Хаггетт слегка отвернулась, а когда снова посмотрела на него, он увидел ее порозовевшие щеки.
– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Стивенс. Конечно, я всегда делаю все, что в моих силах. Приятно знать, что это ценят.
– И с погодой нам тоже повезло – учитывая, какой она была в июле и августе. – Он протянул руку, и миссис Хаггетт пришлось отвернуть белую кружевную манжету, чтобы пожать ее.
– Ну, до свидания, миссис Хаггетт. Один за другим члены семьи пожимали ей руку и протискивались мимо друг друга в узком коридоре. – Ну, до свидания!
– До свидания, миссис Хаггетт.
– До свидания, миссис Стивенс.
– До свидания!
– До свидания! Издалека кружевная манжета походила на развевающийся в воздухе носовой платок. Воспаленного глаза на расстоянии уже не было видно, и миссис Хаггетт, стоявшая у ворот в черном шелковом платье, держалась с достоинством и казалась выше ростом.