— Массимо, вы с Софией так хорошо поладили.
Макс мельком посмотрел на нее, пробурчал что-то себе под нос и продолжил есть.
Фина бросила тревожный взгляд на Руби, и та подбодрила ее кивком.
— Руби рассказала мне, как вы ловили крабов.
Он снова что-то пробурчал, но на этот раз даже не удостоил ее взглядом.
Фина сглотнула.
— Я тут подумала, может, нам собраться всей семьей на День святого Мартина в ноябре. Помнишь, в детстве тебе нравилось печенье в виде фигурки святого Мартина верхом на коне? — Она рассмеялась. — Однажды ты даже спросил меня, не приходимся ли мы родственниками святому Мартину, потому что наши фамилии так похожи.
Макс отрезал кусок курицы и, только отправив его в рот и прожевав, удостоил свою мать ответом:
— Не думаю, что мне удастся выкроить время. Если руководство института не утвердит мой проект, мне придется корпеть над ним до Нового года.
Фина кивнула, несмотря на то что ее сын к этому моменту снова уставился в свою тарелку, после чего печально повесила голову.
Руби сердито посмотрела на Макса. Как можно быть таким упрямым? Возможно, Фина не была идеальной матерью, но она изо всех сил старалась наладить отношения с сыном. Это определенно что-то значит. Раз такая добрая и заботливая женщина, как Фина, ушла из семьи, значит, у нее были на то основания. Что бы там ни думал Макс, Руби не могла поверить в то, что она сделала это по собственной прихоти.
Фина встала из-за стола.
— Я обещала заглянуть к Ренате с верхнего этажа. Она не очень хорошо себя чувствует, — сказала она и вышла из комнаты.
Макс отодвинул от себя тарелку.
— Почему мы не можете дать ей шанс? — спросила Руби, сердито глядя на него.
Он поднял на нее глаза. Его взгляд был пустым, как у статуй, украшавших многие из здешних палаццо.
— Это не ваше дело, Руби. Все, что происходит в моей семье, касается только меня.
Руби была возмущена, в голове у нее роились гневные слова, но она не позволила себе произнести их вслух, понимая, что он прав, и ненавидя его за это.
Поднявшись, она направилась к выходу. У двери она обернулась и произнесла:
— Спасибо, что указали мне на мое место.
Примерно через час Макс вышел из библиотеки. В квартире было тихо. София, должно быть, уже уснула, а его мать еще не пришла от соседки.
Свет горел только в дальнем конце коридора рядом с гостиной. Пройдя по коридору, Макс зашел в нее. В огромной комнате, похожей на пещеру, горела всего одна лампа рядом с диванами, отчего обстановка казалась более интимной. Он огляделся по сторонам, но никого не увидел.
Только он собрался покинуть комнату, как услышал какой-то шум и обнаружил, что балконная дверь открыта. Руби стояла, прислонившись к каменному ограждению, и смотрела на воду. Глубоко вздохнув, он подошел к дверному проему и остановился на пороге.
— Я слышу чьи-то голоса, — сказала Руби. — Я думала, что это кто-то из соседей, но все окна наверху закрыты. Лодок внизу тоже никаких нет.
— Это одна из особенностей Венеции, — ответил Макс. — Звуки кажутся то тише, то громче. Иногда можно услышать даже шепот, доносящийся из-за угла.
Руби кивнула.
Везде сейчас было тихо, только не в Голове у Макса. Внутренний голос велел ему извиниться. Он слышал его не в первый раз, но до сих пор ему удавалось заглушать его, когда этот голос побуждал его сделать что-то опасное, например ослабить бдительность или признаться в своей неправоте. В Венеции этот голос становился громче, и его было невозможно игнорировать.
А может, на этот раз дело было в Руби. Под ее взглядом ему казалось, что защитная стена, за которой он держал свои чувства, медленно разрушается.
Ему следовало вернуться к своим планам и электронным письмам. Работа — это надежная крепость, внутри которой он чувствует себя комфортно.
Руби ни о чем его не спрашивала. Она просто стояла, опершись локтями о балюстраду, и смотрела в темноту перед собой. Легкий ветерок трепал ее челку.
Макс сделал шаг в ее сторону:
— Я был с вами груб. Простите меня.
Руби повернула голову и посмотрела на него:
— Я принимаю ваши извинения, но вы сказали правду.
— Даже если и так, мне не следовало этого говорить.
На ее лице появилась улыбка.
— Спасибо. — Она выпрямилась и указала ему кивком в сторону комнаты. — София просто обожает раскраски. Я собиралась сделать для нее несколько рисунков на завтра, но не смогла устоять перед искушением и вышла подышать свежим воздухом. Думаю, мне пора.
Она направилась внутрь, но Макс загородил рукой дверной проем. Он не знал, зачем это сделал. Ему следовало позволить ей уйти.
На лице Руби было замешательство, в глазах читался вопрос.
Вопрос, на который у него не было ответа.
Слова полились рекой, прежде чем он сообразил, что делает.
— Мне тяжело здесь находиться. Это наша первая с ней встреча после смерти моего отца.
Руби смотрела на него с пониманием.
— Ее уход сломал его. Все думали, что он остался прежним несгибаемым Джеффри Мартином, которого ничто не могло подкосить, но никто не знал его так хорошо, как я.
Подойдя ближе, она положила ладонь на его руку. Не на ту, что преграждала ей путь, а на свободную.
— Вы на нее сердитесь. — Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
Макс кивнул. Он уже много лет злится на свою мать. В подростковом возрасте это было негодование, но с годами оно превратилось во что-то более глубокое и мрачное.
— После смерти отца я больше не могу игнорировать свой гнев. Хочу, но не могу.
Отойдя от нее, он сделал несколько шагов по балкону. Руби последовала за ним.
— Вы должны понимать, что это нелогично. Что она не виновата в его смерти. Они разошлись много лет назад.
Макс резко повернулся:
— В том-то все и дело, что это ее вина. Вы не слышали, какие ужасные слова она часто выкрикивала в его адрес. — Он покачал головой. — И он ни разу не вышел из себя. Жить с ней ему было нелегко, но ее уход негативно отразился не только на него душевном, но и на физическом состоянии. На фоне переживаний у него развилась гипертония.
— Это стало причиной его смерти?
Макс кивнул:
— У него было два инсульта. Первый был легкий, но второй его доконал.
Его ярость была так сильна, что ему хотелось ударить кулаком о стену.
— Она тоже страдает, — сказала Руби. — Вы не можете ее простить?
Не в силах произнести свой ответ вслух, Макс просто покачал головой.
Должно быть, Руби заметила, как он напрягся. Она подошла еще ближе, и он почувствовал легкий аромат ее духов.
— Вы должны давать выход своим эмоциям, Макс. Вы не можете копить их внутри себя. Если вы будете продолжать их сдерживать, это может вас разрушить, как разрушило вашего отца.
Макс знал, что она права. Он просто не знал, умеет ли выпускать пар и хочет ли этого.
Внутри его словно что-то переключилось, но вместо гнева он дал выход чему-то другому. Это имело отношение не к его матери, а к женщине, стоящей перед ним.
Он медленно наклонился вперед и увидел, что глаза Руби расширились и потемнели. Положив руку ей на затылок, он притянул ее к себе и накрыл ее губы своими в страстном поцелуе.
Руби знала, что ей следовало соблюсти внешние приличия и разомкнуть объятия, но, к сожалению, она не была столь благоразумной. Вместо того чтобы напомнить ему о границе между ними, которую не пересекла бы ни одна приличная няня, она позволила ему покрыть жаркими поцелуями ее шею.
Она никогда прежде не подавляла своих желаний и не собиралась делать этого сейчас. Она не оттолкнула его, а, напротив, встала на цыпочки, запрокинула голову и вцепилась в его рубашку.
Его ладони заскользили по ее спине, а потом он обнял ее за талию и так тесно прижал ее бедра к своим, что она почувствовала, как он возбужден. Затем он снова поцеловал ее в губы, и у нее возникло ощущение, будто они балансируют на краю и до падения в бездну неизвестности остался всего один маленький шажок.
Она оказалась права. Когда Макс перестает сдерживать свои эмоции, его итальянская кровь дает о себе знать. Он становится горячим и страстным, и сейчас она ощущает на себе всю силу этой страсти. Это было великолепно.
И в то же время очень глупо.
Должно быть, Макс пришел одновременно с ней к этому же выводу. Он замер, убрал руки с ее талии и сделал шаг назад. Все это произошло так неожиданно, что Руби чуть не потеряла равновесие.
— Простите, — пробормотал он, глядя на нее в ужасе. — Это было неправильно.
Губы Руби все еще покалывало, кожа горела.
«Неправильно» — определенно не то слово, которое хочет услышать женщина после самого страстного поцелуя в своей жизни.
Покачав головой, он прошел мимо нее и вернулся в гостиную. Руби смотрела ему вслед, понимая, что не может позволить Максу вот так уйти. Что ему не за что перед ней извиняться. Что она принимала такое же активное участие в этом поцелуе, как и он.
Сделав глубокий вдох, она побежала за ним:
— Макс!
В коридоре он обернулся.
— Вы не должны. То есть я хотела сказать, что не вы один… — Не найдя подходящих слов, она замолчала. Он выглядел таким несчастным. Одна ее часть чувствовала унижение, другая хотела потянуться к нему и утешить его.
Она полезла ему в душу, когда ему было тяжело, и он потерял над собой контроль. Возможно, это к лучшему. Возможно, теперь он наконец будет чаще давать выход своим эмоциям.
Его поцелуй был грубым и страстным, почти отчаянным. Должно быть, Макс тоже чувствовал это странное электрическое напряжение между ними.
Руби открыла рот, чтобы задать ему вопрос, но в этот момент на верхней площадке лестницы появилась Фина и увидела их. Подойдя к ним, она посмотрела на своего сына и с отчужденным видом произнесла:
— Завтра твоя последняя ночь здесь, Массимо.
Он неохотно перевел взгляд с Руби на Фину:
— Я это знаю.
Руби молча наблюдала за матерью и сыном. Она надеялась, что Фина скажет что-нибудь примирительное, простит сыну его вспышку гнева, вместо того чтобы прятать свою боль за маской холодности.