Внутри меня тревожно сжималось неприятное чувство, словно тень, которая не дает мне покоя, заставляя ворочаться и мучиться бессонницей.
Я искренне старалась убедить себя, что нужно поспать, что завтра всё станет лучше. Но сон словно ускользал, избегая моего уставшего разума. Мысленно я повторяла себе: «Может, если бы я могла поговорить с ним…» Но понимала, что это маловероятно. Время шло, и с каждой минутой ощущение безысходности только усиливалось. Наконец, уставшая, я закрыла глаза, и сон всё же одолел меня, унося мои переживания куда-то далеко.
На следующее утро я проснулась и обнаружила, что мисс Орвал исчезла. Вначале я подумала, что она уже приступила к работе, ведь день обещал быть насыщенным. Но быстро заметила — её чемодан и накидка тоже отсутствовали. Внутри закипело ощущение тревоги. Вдруг в голове промелькнула мысль: я осталась одна.
— Вставай, — раздался голос, и я повернулась к двери, видя мадам Лоуфул… — Твоя подружка сегодня утром написала заявление на расчет. Не выдержала, бедняжка. Нам такие нервные не нужны. Своих хватает! К тому же генерал ревел всю ночь.
Я чуть покачала головой, стараясь скрыть свою растерянность.
— Честно сказать, я почти ничего не слышала, — призналась я, быстро надевая новую форму, которая пахла свежестью и аккуратностью. Внутри меня было смешение чувств: желание помочь, страх, что я не справлюсь, и лёгкое разочарование от чувства собственного бессилия.
— Я понимаю, если ты тоже вдруг откажешься, — мягко произнесла главврач, её голос был спокойным, но в нем слышалась тень уважения и понимания. — Я прекрасно понимаю, что работа здесь непростая. Да, у нас нет гнойных ран, операционных и переломов. У нас есть душевные раны, которые мы успешно лечим.
Так начался мой первый день на новом месте. Всё казалось простым: работа не требовала сложных медицинских манипуляций, но и не была лёгкой. Главное — наладить контакт с людьми, пришедшими сюда за выздоровлением.
Некоторые солдаты общались со мной с искренней теплотой, словно им просто хотелось поговорить и поделиться чем-то важным. Другие замыкались в себе, отворачивались к стене, словно боялись показать свою уязвимость перед женщиной. Во мне всё ещё бушевала мысль о генерале. Казалось, я должна что-то сделать, чтобы помочь ему, даже если это будут только слова поддержки.
— Я бы никогда не подумала, что можно лечить таких мужественных воинов цветами и разговорами, — вдруг прозвучал голос мадам Лоуфул, прервавший мои размышления. В тоне ее голоса чувствовалась легкая ирония и насмешка. Я как раз поправляла букет, который нарвала в саду и принесла в палату.
— Им нужно осознавать, что в мире есть еще много прекрасного. Этот букет цветов может напомнить кому-то о маме. Может, похожий букет он дарил маме в детстве. Или напомнить о свидании с девушкой. Или о старой ферме, где прошло детство.
— Да, да, да, — слегка пренебрежительно и с усмешкой ответила главврач. — Кому-то удастся вспомнить собственный сад, роскошную гостиную, бал, свадьбу друга или цветочную лавку на углу. В чем тут смысл?
Я сглотнула и, чуть запинаясь, ответила:
— Главное — чтобы человек вспомнил что-то хорошее. Что-то, что не связано с войной. Это — первый шаг.
Мадам Лоуфул скептически подняла брови, словно я несу бред.
— А для кого-то это не работает. Тогда приходится как-то по- другому заставлять их вспоминать о мирной жизни. Например…. Свежая выпечка.
Я рассказала ей случай, который запомнился мне особенно ярко:
— Однажды я бегала в лавку, чтобы купить свежего хлеба. Один мой подопечный — пекарь — только понюхал хлеб и сказал, что он никуда не годится. В свое время он пек хлеб гораздо лучше. И начал рассказывать истории: как добавлял орехи в булочку, как однажды, будучи мальчиком, доставлял хлеб в богатый дом. Там хозяева разломили его и обнаружили что-то черное внутри — похожее на таракана. Он выхватил булочку, прожевал и сказал, что это был сушеный фрукт. Я стараюсь узнать о пациентах как можно больше, чтобы понять, как с ними работать.
— Вы где-то этому научились? — с сомнением спросила главврач.
— Нет, скорее, это само собой пришло, — честно ответила я.
— Как это?
— Однажды у меня порвался ботинок, и я в шутку пожаловалась пациенту. Кто мог подумать, что он — бывший сапожник? Мы разговорились, и через месяц он вернулся к своему ремеслу, восстановил лавку отца, которую забросил, уйдя в солдаты.
Мадам Лоуфул нахмурилась.
— На мой взгляд, вы слишком доверяете больным. Это может плохо кончиться. Будьте осторожнее. Помните, с кем вы имеете дело.
Я почувствовала, как внутри что-то сжалось — смесь ответственности и внутреннего напряжения. Но я знала — моя миссия здесь важна. И я постараюсь сделать всё возможное, чтобы помочь этим людям вернуться к жизни.
Я выдохнула, когда мадам Лоуфул вышла из палаты, словно облегчение накрыло меня волной. Она ещё наблюдала за мной, её строгий взгляд казался одновременно проницательным и холодным. Я понимала, что здесь я — новенькая, и мне не доверяют. Это чувство было довольно неприятным, словно я оказалась в чужой стране, где каждый жест, каждое слово — на вес золота. Но я обещала себе смириться с этим. Быть терпеливой, показывать свою профессиональность, и рано или поздно мне начнут доверять.
Я сделала обход по палатам, внимательно проконтролировала прием лекарств, поговорила с несколькими пациентами, кто хотел просто поделиться своими переживаниями — и чем-то внутренне я уже почувствовала, что начинаю входить в ритм. Время свободное — можно было немного расслабиться и подготовиться к следующему этапу.
И вдруг до меня донёсся тихий, но настойчивый голос из коридора:
— … нужно отнести генералу.
Глава 19
Я настороженно навострила уши, прислушалась внимательнее. Голос повторился чуть громче, и я заметила, как мои глаза сузились, пытаясь понять, откуда он исходит. Я метнулась в сторону, следуя за звуками голосов.
Выглянув из-за угла, я увидела двух санитаров, которые несли какой-то сверток. Они шли быстро, не замечая меня, и исчезли за поворотом. Я услышала звук открывающейся двери, и сердце у меня забилось чуть быстрее. Немного подождала, прислушиваясь.
Через минуту дверь снова открылась — и я услышала шаги. Санитары прошли мимо, не обратив на меня внимания. Значит, он здесь.
— Значит, он здесь, — прошептала я сама себе, глубоко вздохнув. — Надо подойти.
Я медленно направилась к двери, положила руку на ручку. Но в этот момент вдруг услышала позади себя голос:
— Туда нельзя!
Я обомлела. Обернулась и увидела незнакомого мужчину — высокого, статного, представительного с проницательными глазами и тонкими чертами лица, которые придавали ему немного загадочный и даже немного холодный вид. Его выражение лица было строгим, но в нем чувствовалась какая-то внутренняя сила.
— Простите, — улыбнулась я немного смущенно. — Я просто новенькая. Заблудилась немного… А куда ведет эта дверь?
Мужчина посмотрел на меня с легким удивлением и, кажется, с небольшой долей скепсиса. Он словно ожидал другого — может, ожидая, что я сразу пойму, что сюда вход воспрещён.
— Туда нельзя, — повторил он чуть тверже, его голос был бархатисто-холодным, но с оттенком командного тона. — Это служебный вход.
Я почувствовала, как внутренне напряглась. Внутри проснулся профессиональный интерес. Кто он? Почему так строго? И что скрывается за этой дверью?
— Я просто хотела уточнить, — быстро оправдалась я, улыбаясь чуть шире. — Простите, а вы кто?
— Я? Доктор Вуд, — надменно заметил мужчина. — И здесь находится мой пациент.
Он посмотрел на меня внимательно, словно пытаясь понять, кто я и зачем вообще нужна. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнуло что-то — может, недоверие или любопытство.
— Не стоит туда заходить без разрешения. Мой пациент очень опасен, — коротко сказал он и, повернувшись, пошёл прочь, оставляя меня стоять у двери.
Я стояла на месте, немного растерянная, но внутренне настроенная на продолжение. Кто он? Почему так настороженно смотрит? И главное — что же там за этой дверью, что так важно не пускать посторонних?
Я была бы не я, если бы не решилась повторить этот подвиг, но попозже. Внутри у меня нарастало неприятное ощущение, словно что-то проскальзывало мимо сознания, неуловимо, как тень. Хотя, это и так было место, куда приезжали отдыхать поехавшие кукухи.
Я ждала конца смены. Время текло медленно. Хотелось поскорее освободиться и заняться тем, ради чего я сюда пришла. Но возможности подойти к двери не было. Время и обстоятельства словно сговорились против меня.
Я выждала момент, когда казалось, что никто не обратит внимания. И вот, на грани терпения, — решилась. Подошла. Тихо, осторожно, словно боясь потревожить чужой покой. Но как только я приблизилась, дверь распахнулась сама, и я увидела длинный коридор, состоящий из нескольких дверей. В самом конце мелькнул роскошный интерьер огромной комнаты, словно эта дверь вела в настоящий дворец: стены, украшенные тяжелыми тканями, позолоченные рамы зеркал, мягкий свет лампад, мягко рассеянный по всему пространству. Внутри — ощущение спокойствия и богатства, которое противоречило всему, что я знала о больницах.
— Куда это ты собралась? — спросил голос Мадам Лоуфул, выходя из-за двери, словно воплощение строгости и грациозности. Ее глаза были холодными, но в них скользил легкий оттенок добродушия. — Надеюсь, ты не забываешь, где находишься? А именно правила безопасности! Ведь это не простая больница!
Я зажмурилась от стыда, чувствуя, как щеки заливает краска. Внутри все сжалось — я чуть не попалась. Выругав себя, я постаралась успокоиться.
— О, я стараюсь не забывать, — ответила я, пытаясь скрыть нервозность. — Просто… Мне вдруг стало любопытно… И…
Ровно на секунду я заметила в кресле сидящего человека — генерала. Его профиль, узнаваемые черты лица — всё было знакомым. Внезапно он резко повернул голову, и наши взгляды пересеклись. Мгновенно — словно молния — он обжег меня своим взглядом: холодным, пронизывающим, полным ненависти. Внутри у меня пробежали мурашки, кожа покрылась мурашками. Я невольно отпрянула, словно столкнулась с чем-то запретным. В глазах у него было что-то такое — дикая, необъяснимая ненависть, которая будто бы проникала прямо в мое сердце, оставляя после себя холодный страх.