Я понимала, что нужно отбросить чувство жалости и брать во внимание только объективные факты. И вот он главный факт. Генерал опасен.
Немного постояв у окна, я старалась подавить внутреннее чувство жалости. Но инстинкт самосохранения намекал, что главврач была права. Такого пациента не следует выпускать на волю. Это тебе не раненый голубь, а самый настоящий дракон. И что если я за ним не услежу? Или, что хуже, он сожрёт меня первой? Бр! При мысли об этом по коже пробежали мурашки. Не скажу, что мы расстались с ним на весёлой ноте.
Всё! Хватит! Я уже решила. Нет и точка. Завтра я вежливо извинюсь и всё. Я чувствовала всю твердость своего решения, осознавая весь риск. Но все равно что-то внутри умоляло помочь ему, а я пыталась успокоиться и взять себя в руки.
Я решила, что сегодняшний день меня достаточно впечатлил, поэтому чтобы промотать его сразу на завтрашний, я направилась в свою комнату, умылась и упала на жесткую кровать.
Решение было непростым. Меня пока что бросало из крайности в крайность. В глубине души мне хотелось верить, что не все так плохо. Возможно, главврач ошибается. Сейчас я понимала, что судьба Камиэля в моих руках. Но при этом я осознавала на какой риск я иду, если вдруг соглашусь.
Если то, что говорит Мадам Лоуфул — правда? Что генералу уже ничем не помочь? Что тогда?
Глава 27
Закусив согнутый палец, я лежала и смотрела в окошечко, встречая первые лучи рассвета. Чувствовала я себя так, словно нахожусь во сне. Хотя, сна не было ни в одном глазу. Сомневаясь до последнего, я тешила себя мыслью, что, может быть, брат генерала так и не приедет. И мне не придётся принимать такое решение. Сейчас я ни в чём не была уверена. Ни в “да”, ни в “нет”.
Утро началось как обычно. Я привела себя в порядок, чувствуя, что слегка опаздываю. Съела довольно неплохой завтрак и направилась к пациентам.
— Вы почему не принимали лекарство? — с укором произнесла я, глядя на хмурого ефрейтора, который сидел с ногами на кровати.
— Да я тут немного запутался, — произнес он, доставая бумагу, где коряво были нарисованы кусты и деревья. — Под платаном у мамы росли цветы или все-таки был куст… Я уже не помню. Это было так давно…
— Мне кажется, что лучше всего здесь смотрелся бы кустик, — улыбнулась я. — С какими-нибудь ягодами…
— Не знаю, зачем я вам все это показываю, — ворчал ефрейтор. — Ну да… Ягоды. А вокруг них посадить цветочный ковер… Кстати, сюда можно добавить фонтан…
Я старалась скрыть внутреннюю тревогу, которая преследовала меня целый день. Внезапно в коридоре послышался голос, и я увидела на пороге санитара с письмами.
— Одну минуту, — улыбнулась я, вспоминая, что перед тем, как зачитывать письмо солдату, нужно убедиться, что родственники не понаписывали ничего плохого. А родственники могут. Иногда солдат живёт этой весточкой, ждёт письма как чуда. А там его горячо любимая невеста, ради которой он выкарабкался с того света, честно сообщает ему о том, что встретила и полюбила другого. О чём премного сожалеет. А еще просит её не тревожить, не искать и не винить. Под конец душещипательного письма она в рамках вежливой переписки желает скорейшего выздоровления и счастья в личной жизни.
Я видела, как в такие моменты меркнет свет в глазах человека. Родственники как назло пытались добить солдата новостями — писали про гибель знакомых, болезни друзей, смерть родных, долги и кредиторов, неурожай и прочие напасти.
Я понимала, что обязана прочитать письмо таким, каким оно есть. Но одновременно считала, что плохие новости лучше приносить здоровому человеку — тому, кто сможет их стойко пережить. К сожалению, многие так не считали.
Фраза «Лишний раз не волновать пациента» казалась для них пустым звуком.
Я спустилась вниз и взяла жиденькую стопочку писем. На предыдущем месте работы меня несколько раз ловили за этим делом, но благодаря адекватности моего бывшего главврача и моему дару убеждения, такая практика появилась в нашей больнице. Здесь же такого явно не было.
Теперь мне нужно было найти укромное место, где я осторожно открою каждое письмо, прочитаю его и решу, стоит ли зачитывать его больному. Конечно, читать чужие письма — неэтично, но моя задача — поднять человека на ноги, спасти ему жизнь. Они думают про правила этикета, а я — про спасение жизни.
Если в своей больнице я знала все укромные места, то здесь я немного растерялась. Конечно, можно было пойти в свою комнату. Но зная, что туда ходит главврач без стука, я не рискнула.
Несколько раз пройдя по коридорам, я заметила маленькую дверцу, которая, вела в кладовку. Здесь меня точно никто не найдёт. Притаившись в темноте, я стала раскладывать письма на две кучки: те, которые я сегодня прочитаю, и те, которые никто никогда не увидит.
Как только я добралась до середины корреспонденции, послышался голос главврача. Я невольно вздрогнула, прислушиваясь. Голос доносился из-за стены, и мне стало ужасно интересно. Я прислушалась.
Глава 28
— … ну, разумеется, нас финансировать не надо! Те жалкие крохи, что нам дают в последнюю очередь … Ах, это уже просто смешно. Ну конечно, корона заинтересована в здоровых людях! Одно дело, когда зашили рану и отпустили с миром, а совсем другое дело наши пациенты с клеймом на всю жизнь! Корона, видимо, считает их бесполезным мусором! — в голосе Мадам Лоуфул звучало явное недовольство.
— Так что там с той девушкой, которую привезли ночью? — послышался мужской голос.
Приходилось прислушиваться и задерживать дыхание, чтобы разобрать слова. Видимо, нас разделяла толстая стена.
— Ах, очередная богатенькая наследница. Но вот Афелию Кармайкл ей не переплюнуть. Тут платят ее родители за то, чтобы она была жива. Им, видимо, приятна мысль о том, что она не отсвечивает своим позором в их гостинной. Но при этом они ее любят и как бы заботятся о ней. И отдельно платит ее супруг. За то, что даже если у родственников Афелии появится мысль законным путем вернуть свои деньги, написать жалобу королю, вызвать магический совет, который признает Афелию абсолютно здоровой, а поступок ее супруга вопиющим безобразием, мы сумели сделать так, чтобы совет увидел ее в крайне неприятном свете. И чтобы ни у кого не осталось сомнений в ее безумии.
— Так что там с новенькой, — послышался мужской голос.
— А! Я отвлеклась. Прости. Как только ее отец умер, так родственники налетели как коршуны на ее деньги. А поскольку отец все оставил ей, то решено было признать ее сумасшедшей, назначить опекуна и отправить ее сюда.
— А за девочку сколько дали? — спросил мужской голос.
— Довольно приличную сумму. И это пока аванс. Потом сумма будет капать каждый месяц. Они же не хотят, чтобы мы выписали ей справку о том, что она вполне себе дееспособна и никакими расстройствами больше не страдает. Что она полностью излечилась от несуществующего душевного недуга? Так что надо отдать распоряжение обустроить ей комнату. Отдать должное, девочке просили обеспечить комфорт. Только где я его возьму? У меня и так все комнаты заняты! И все палаты! Если бы не эти солдаты, то я бы, конечно, не переживала. Но они занимают почти целое крыло, а толку с них никакого. И денег тоже. Те жалкие гроши, что платит за них корона — просто смехотворны!
— Мне кажется, что новая сиделка отлично справляется, — заметил мужской голос. — Многие из них идут на поправку. По-крайней мере, я вижу блеск адекватности в их глазах.
— О, Аллегра — молодец. Чем быстрее она вернет их в нормальное состояние, тем быстрее они освободят палату, — согласилась Мадам Лоуфул. — А палата мне как раз нужна.
Разговор стих, а я осталась в замешательстве. Теперь я понимала, за счет чего существует больница.
И при мысли об этом мне вдруг становилось как-то гадко. Удерживать девушек здесь, получать за них оплату, пока кто-то пилит или транжирит их деньги, было очень низко и даже подло.
Но с другой стороны я понимала, что здесь они хотя бы живы. И, видимо, у больницы нет других средств к существованию, кроме неугодных жен и раздражающе — лишних родственниц.
— А еще, доктор Вуд, я вами ужасно недовольна, — произнесла строгим голосом Мадам Лоуфул. — Вы пропустили кашель у Мэрэлин Пик. Я требую, чтобы вы осмотрели ее и дали настойки. За нее, между прочим, муж исправно отстегивает тысячу лорноров ежемесячно, пока живет в Столице с любовницей. Если с ней что-то случится, то мы лишимся тысячи лорноров ежемесячно. Так что будьте внимательны. Я хочу, чтобы девочки прожили как можно дольше. Ведь чем дольше они живут, тем больше денег мы получаем.
— Я обязательно исправлюсь! — послышался голос, а я как никогда чувствовала острые грани несправедливости этого мира. — Сейчас же зайду к ней в комнату и осмотрю ее.
Глава 29
Голоса стихли, и на этот раз окончательно, а я отправилась читать письма, отобранные жесткой рукой цензуры.
Читала я сбивчиво, немного нескладно, ведь мысли мои были сейчас далеко.
Я чувствовала себя соучастницей преступления. Кто бы мог подумать, что их не интересует выздоровление — их интересуют только деньги. Эти мысли словно ледяной поток пронеслись по моему разуму, заставляя сердце сжиматься от обиды и разочарования.
Я чувствовала, как внутри меня борются чувства — с одной стороны, долг перед пациентом и профессиональная этика, с другой — жёсткая реальность корысти и безразличия. В этот момент я поняла, что должна сделать трудный выбор: продолжать скрывать правду или рискнуть и раскрыть происходящее.
Пообедав, я медленно встала и направилась в палату для обхода больных.
— Сестра заболела, — послышался голос Мадам Лоуфул. — Бросай своих солдатиков и обойди остальных пациентов. Девочек не надо. У них свой персонал.
— Но вы же сказали, что я занимаюсь только солдатами, — заметила я, не зная, что делать с реальными психами.
— Я хочу, чтобы ты осознала, где ты находишься. Тебе придется здесь работать. И солдаты рано или поздно кончатся. Так что я хочу, чтобы ты научилась с ними работать. Итак, правило первое. Не принимай все близко к сердцу. Их нельзя судить по меркам здоровых людей. Правило второе. Они опасны. Они опасны, даже когда улыбаются, смеются вместе с тобой, разговаривают. Они опасны даже когда тебе кажется, что они безопасны.