...Два человека неторопливо прогуливаются по аллеям цветника, разбитого возле здания аэровокзала. Беседуют.
— По всем данным, Коля, мы начинаем наступать «Оборотню» и его сообщнику на самые пятки, — говорит Климов. — Поэтому прошу тебя прежде всего оформить и доложить прокурору все материалы на Рачинского, включая и те, что ты везешь из Кизыл-Дага. Нам надо иметь санкцию на его арест.
— А материалы на Колчина?
— Арест Колчина санкционирован уже давно. Вот только добраться до него трудненько. Ну, да сколько веревочке ни виться...
Не очень разборчивые, зато громкие звуки из динамиков прервали разговор — диктор объявил посадку на самолет, отлетающий в Верхнереченск. Почти тотчас же у выхода на летное поле замаячила знакомая фигура — нетерпеливый Саша Колосков с двумя (своим и климовским) небольшими чемоданами в руках, как всегда, опережал всех.
— Ну, всяческих тебе успехов, — Климов крепко сжал руку Николая. — Не забывай важную информацию пересылать нам немедленно, а об общем положении дела — раз в сутки.
— Успехов надо желать вам, Алексей Петрович: у вас будет погорячее.
...Через сорок минут, удобно расположившись в кресле комфортабельного «ИЛа», Климов ворчливо говорил Колоскову:
— Сашенька, не егозись, пожалуйста. Учись ждать терпеливо. Если не читается — думай, что бы ты делал сейчас на месте Гребенщикова. Для практики. Потом сопоставишь свои мысли с его делами. У нашего Евгения заботы сейчас, ох, великие...
Гребенщикова Верхнереченск действительно сразу встретил великими заботами. Едва капитан представился начальнику Верхнереченского отдела КГБ подполковнику Лазареву, как тот, протянув ему подготовленный для зашифровки текст телеграммы, сказал:
— Вот, только что собирался отправить в Долинск. Но вижу, вы и сами что-то нащупали?
Это была та самая телеграмма, в которой сообщалось, что Рачинского двадцать седьмого июля видели в Верхнереченске. Евгений доложил Лазареву, какие именно оперативные данные привели его в этот город и попросил разрешения детально ознакомиться с добытыми отделом материалами, а затем сразу же включиться в розыскную работу.
...Получив для исполнения ориентировку Долинского управления о розыске государственных преступников, сотрудник Верхнереченского отдела КГБ лейтенант Волков среди многих других мер наметил привлечь к участию в поисках Владимира Савицкого, молодого инженера, хорошо знавшего Рачинского по совместной работе в прошлом на оборонном заводе. Савицкий горячо взялся за выполнение этого поручения. За неделю он побеседовал со многими десятками людей, как бы между прочим, к слову или случайно, вспоминая в разговоре бывшего сослуживца, однако безрезультатно. О Владиславе Рачинском после его отъезда из Верхнереченска никто ничего не слышал...
Вечером двадцать восьмого июля Волкова поднял от телевизора настойчивый звонок. Не найдя лейтенанта в отделе, Савицкий узнал его адрес и явился домой. Он был радостно возбужден и подталкивал вперед смущенного и, очевидно, не очень-то понимающего в чем дело паренька — комсорга триста десятого цеха Вадима Филимонова.
— Вот! — торжествующе изрек Савицкий еще в коридоре. — Вчера он видел Славку Рачинского в магазине «Охотник-рыболов». Говори, Вадька!
— Да что говорить-то? — огрызнулся Филимонов. — Что он за цаца? Ну видел, а что из этого?
— Что из этого? Он еще спрашивает! Рассказывай все подробно, это же государственное дело, — закипятился Савицкий.
— Вот что, ребята, — лейтенант Волков, полуобняв гостей за плечи, провел их в комнату. — Садитесь и пока там чай закипает, давайте поговорим спокойно. Дело, товарищ Филимонов, действительно важное, Рачинский нас очень интересует, и прошу тебя рассказать об этой встрече со всеми подробностями.
Волков вооружился авторучкой и приготовился слушать. Савицкий в наполеоновской позе застыл у окна.
— Вчера у меня был отгул, — начал свой рассказ Вадик Филимонов. — Где-то часов в двенадцать дня двигался я к дому от приятеля и решил по пути заглянуть в охотничий магазин, поспрашивать, как дело с дробью обстоит. Сезон, сами понимаете, вот-вот, можно сказать — на носу, пора заботиться о припасах. Захожу. Смотрю: Славка стоит с каким-то пожилым дядькой. Тот сапоги резиновые в рюкзак упаковывает, а Славка спиннинги связывает. Я, конечно, подошел, поздоровался чин чином, спрашиваю Славку: какими судьбами в наши края опять попал? В отпуск, отвечает. Собрался, мол, рыбку половить, вот и закупаю снаряжение. Где же ты, спрашиваю, живешь, почему к нам в общежитие не заходишь? Да так, говорит, у знакомых остановился. А зайти к вам просто не успел, на днях обязательно наведаюсь. Тогда уж и посидим, побалдеем. Ну, на этом мы и расстались. Я ведь с ним никогда не дружил. Так, для приличия, поговорил и дальше пошел.
— А что за дядька с ним был? — спросил Волков.
— А кто его знает. Я его раньше не видал, личность совсем не знакомая.
— Ну, выглядит-то как?
— На вид лет под пятьдесят, волосы такие, не знаю как назвать, не темные и не очень светлые, горбоносый. Бородку носит.
— А одет во что?
Филимонов задумался, потер пальцем лоб.
— Рубаха такая, в клеточку. Естественно, штаны, но какие — не помню. Хоть убей — не помню.
— А куда пошли они?
— Не знаю. Я первым из магазина вышел. Спросил про дробь и ушел. А они еще чего-то в рюкзаке копались...
С утра двадцать девятого июля, подготовив проект телеграммы в Долинск, Волков с согласия начальника отдела занялся организацией наблюдения на вокзале и в аэропорту на случай появления там разыскиваемых. За этими хлопотливыми делами и застал его Гребенщиков, вошедший в кабинет в сопровождении Лазарева.
— Телеграмму в Долинск я отправлю, — сказал подполковник Волкову. — А вы, Евгений Андреевич, — повернулся он к Гребенщикову, — знакомьтесь с коллегой, просмотрите его материалы и включайтесь в дело. Если будет нужна помощь — заходите.
Лазарев ушел.
— Юрий, — протянул руку Волков. — Занимаю высокий пост оперативного уполномоченного Верхнереченского отдела КГБ. Рад познакомиться.
Гребенщиков пожал протянутую руку, назвал себя. Времени на церемонии и обычные в таких случаях пристрелочные разговоры (где учился, с кем, кто из наших здесь работает) не было, поэтому оба, не сговариваясь, перешли к делу.
Ознакомившись с намеченными Волковым мероприятиями и в принципе согласившись с ними, Евгений предложил в первую очередь активизировать розыск человека, у которого Рачинский и, вероятно, Колчин остановились (или останавливались?) в Верхнереченске. Ни в одной гостинице Рачинский прописан не был. Поиск его знакомой или знакомого, связь с которым поддерживалась по почте, мог затянуться на неопределенное время. А именно времени у чекистов не было. Преступники экипировались и, возможно, уже вновь устремились к границе, чтобы осуществить свой замысел.
Предлагая несколько необычный план поиска, Гребенщиков исходил из того, что вряд ли у преступников в Верхнереченске есть сообщник. Время существования разветвленных антисоветских организаций, как, кстати, и время вражеских резидентур, о которых по инерции еще продолжают писать некоторые авторы детективных романов, давно миновало. Не стало в нашем обществе социальной базы, опоры для врага. Сейчас враг должен даже от близких людей прятаться, маскироваться, скрывать свою сущность.
А коль это так, то скорее всего человек, у которого жили преступники, не знал об их враждебных замыслах и не был посвящен в их намерения. Человеком этим, учитывая полученные Галей Черновой сведения, вероятнее всего, была женщина.
...Склонившись над планом города, Гребенщиков и Волков отмечали на нем предприятия и организации, с которых следовало начать поиск. А еще через три часа в этих организациях стали раздаваться телефонные звонки. Звонила секретарь местного отделения общества охотников и рыболовов Анна Павловна Зимина. Просьба, с которой обратились к ней сотрудники органов государственной безопасности, не удивила бывшую разведчицу-радистку, ветерана войны. Она удобно устроилась в кабинете председателя отделения общества, уехавшего вместе с Волковым, и записывала как фамилии абонентов, отвечавших ей, так и результаты каждого разговора. К концу рабочего дня почти половина составленного Волковым списка была отмечена красными галочками.
...Утром тридцатого июля такой звонок оторвал от бумаг инспектора по кадрам комбината бытового обслуживания Клавдию Орехову.
— Клавдия Михайловна? Здравствуйте, дорогая, это я, Зимина. Узнали? Как ваши успехи? А как сын, сессия у него прошла хорошо? Какой молодец! Очень рада за вас. А мой получил новое назначение — едет на север. Ума не приложу, как быть с внуком. Уговариваю, чтобы пока оставили у меня... Ваше платье-костюм уже готово? Мне так хочется взглянуть, как оно смотрится в готовом виде. Вы знаете, дорогая, я купила чудной белой шерсти и сейчас мучаюсь: никак не подберу фасон. Думаю, посмотрю, как это выглядит у Клавдии Михайловны, да, может быть, и собезьянничаю. Все-таки белый цвет в моем возрасте — подойдет ли?
Звучное контральто Зиминой пробивалось из телефонной трубки и разносилось чуть ли не по всей комнате. Сидевшая за столом напротив секретарша директора Зиночка Засыпкина, которую комбинатские острословы прозвали «три З» (отчество у нее было Зиновьевна), с интересом прислушивалась к разговору. Красивое белое платье? Эта тема ей сейчас так близка!
Между тем из телефонной трубки доносилось:
— Дорогая, у меня к вам дело. Не выезжали ли от вас на днях на рыбалку двое мужчин? Нет, не обязательно сотрудников. Поспрашивайте, пожалуйста, у своих девочек, может быть, их родственники, знакомые выезжали. В чем дело? Да, вы знаете, небольшое происшествие. Так сказать, ЧП в миниатюре. Подробностей я, к сожалению, не знаю, а Иван Борисович уехал. Но просил меня позвонить, справиться по этому вопросу.
Зиночка вдруг ахнула и побледнела.