— Надолго, Оксана Кондратьевна, он вас в номере задержал? — спросил Корнев.
— Да минут на пятнадцать-двадцать, не меньше. Точно не скажу, на часы не посмотрела, разволновалась я.
— Из обслуживающего персонала в это время в коридоре никого не было?
— Нет, что вы. Полночь все-таки.
— А вы, Оксана Кондратьевна, не замечали, с кем близок Кассини, есть ли у него друзья среди спутников-туристов, встречался ли он с нашими гражданами?
— Нет. Трудно это заметить, народ все время меняется, каждый день новые люди. Да и дежурим мы через двое суток. Ой, подождите! А сегодня утром, когда я смену сдавала, к нему, к Кассини этому, заходил в номер один итальянец. Фамилию его не помню, а живет он в пятьдесят первом номере. Это точно помню. Пригодится вам?
— Нам, Оксана Кондратьевна, все пригодится, что вы рассказали, — улыбнулся Корнев. — Спасибо, что зашли. Очень правильно сделали. А сейчас отдыхайте. Прочитайте, пожалуйста, запись вашего рассказа, подпишите и отдыхайте. Небось, устали за ночь...
Корнев положил перед Александром текст заявления Бойко, ероша волосы, прошелся по кабинету.
— Прочитал? Что скажешь?
— Мне кажется, Павел Петрович, — Саша облизнул пересохшие губы, заговорил в стиле недавно проштудированных учебников, — есть основания подозревать, что это была заранее обусловленная и неплохо подготовленная шпионская явка.
— Вот именно, есть основания подозревать... А знаешь, в чем специфика нашей работы здесь, в курортном городе? В факторе времени. Не сегодня-завтра вся эта публика разъедется из Ялты. А успеть нужно многое...
Корнев остановился напротив Саши, испытующе глянул ему в лицо.
— Понимаешь, товарищ Колосков, людей у нас не хватает. Может быть, ты, как лицо заинтересованное, подключишься на денек-два?
Саша смущенно потупился. Галочка ждет в гостинице. Что сказать ей? Он же в отпуске. Но как он может отказаться? Александр смял сигарету, встал.
— Я в вашем распоряжении, товарищ капитан...
Лунная, сверкающая чешуйчатым серебром дорожка пробежала по морскому заливу. Ночной бриз, насыщенный запахами сосновых лесов, скользит с гор, ласкает стихший, засыпающий город.
В Приморском парке, под черным в ночи кипарисом, обнялись на скамье Галя и Саша Колосковы.
Плещет волна в иллюминатор каюты, где, оживленно жестикулируя, спорят за бутылкой рома подданные Иордании Антонио Кассини и Винченцо Горетти.
У подъезда гостиницы подмигивает зеленым огоньком такси, готовое доставить доктора Штреземанна в Симферопольский аэропорт.
В кабинете начальника Ялтинского городского отдела КГБ за журнальным столиком в углу беседуют двое.
Перед Корневым папки с бумагами. Но капитан не заглядывает в них. Каждый факт, действие, слово врезались в память.
— Штреземанн — разведчик и приезжал для связи с агентом...
— Факты, Павел Петрович, только факты.
— Хорошо, товарищ подполковник, только факты. Начнем с посещения иностранными туристами «Массандры». Экономист Семин, оказавшийся на приеме соседом Штреземанна, обратил внимание на то, что этот, с позволения сказать «коммерсант», недостаточно ориентирован в вопросах, не знать которые служащий его ранга не может. Семин особо отметил некомпетентность доктора, когда речь зашла о взаимоотношениях гамбургской фирмы с однородными австрийскими кампаниями и последних колебаниях валютного курса. А как вам известно, Семин — крупный специалист в области международных экономических связей, ошибиться он не мог.
— Я помню эти материалы. Тогда Штреземанн поспешил уклониться от разговора и до конца приема старательно избегал Семина.
— Совершенно верно. Как раз этот факт и заставил нас заинтересоваться доктором. Поведение Штреземанна в Ялте было безупречным, но... как бы точнее выразиться... уж очень настойчиво он внушал окружающим мысль о постоянстве некоторых своих привычек, в частности таких, как ежедневные прогулки в одиночестве, дальние заплывы. Мне кажется, что он просто приучал нас к тому, что за этими привычками ничего не кроется.
— Это уже не факты, это из области психологии.
— Это оценка ряда фактов. И она подтверждается последующими событиями.
— Ну, ну...
— Штреземанн охотно вступал в контакты с советскими людьми и никогда не пытался скрывать их. Из этого правила выпадает его встреча в море с пловцом в желтой шапочке.
— Случайно обогнал такого же любителя плавания...
— Внешне выглядит так. Но куда делся этот «любитель плавания»? Уж очень квалифицированно исчез он из нашего поля зрения.
— Гм... Кстати, тщательно проанализируйте этот момент на совещании в своем подразделении. Это наш промах, он должен стать уроком. Ну, дальше.
— В тот же день доктор дал телеграмму в Гамбург. Ничего особенного, поздравление с днем рождения. Даже отправить ее попросил горничную. А вчера получил телеграфное уведомление фирмы о желательности его срочного возвращения к месту службы. И сразу заказал билет... на Москву. Спрашивается: почему Штреземанн прерывает отдых за неделю до окончания тура? Почему он летит не ближним путем, а через Москву?
— Да... Полагаю, что ответ на эти вопросы вы формулируете так: доктор не хочет рисковать, храня при себе полученные от агента материалы; доктор боится таможенного контроля на границе и хочет избавиться от этих материалов, передав их резиденту в посольстве.
Корнев молча кивнул.
— Пожалуй, вывод о причастности Штреземанна к иностранной разведке логичен, но... к сожалению, никаких оснований для его задержания у нас нет.
Поднявшись с кресла, начальник отдела подошел к письменному столу, снял трубку телефона специальной связи и вызвал Москву. Разговор был долгим и обстоятельным...
Подполковник опустил трубку на аппарат, задумался. Затем извлек из сейфа конверт с подколотым к нему листом бумаги и снова устроился в кресле у журнального столика. Прогоняя усталость, помассировал набухшие под веками синеватые мешки.
— Сегодня переслали из исполкома. Ознакомься.
— Мэру города Ялты, — прочитал Корнев адрес на почтовом конверте.
— Текст на французском. Если что-нибудь не разберешь — перевод подколот.
«Подданные Иордании, итальянцы по происхождению, Винченцо Горетти и Антонио Кассини привезли партию контрабандного товара для инженера Долинского завода Валерия И. Наумова. Контрабанда будет передана в гостинице «Таврида» через некоего Рыбина. Возмущенный использованием туризма в преступных целях. Ваш друг».
— Пока, пожалуй, трудно сказать, что это: искреннее возмущение порядочного человека или попытка увести нас в сторону. Настораживает, что отправлена эта анонимка с расчетом, что дойдет она до адресата после отплытия этих милых туристов, — усмехнулся подполковник.
— А писал, судя по почерку, действительно иностранец.
— Вот что, Павел Петрович. Перешли эти материалы в Долинск. По спецсвязи ориентируй их о выезде Рыбина. Да, в письме не забудь отметить инициативу этого паренька... Колоскова, кажется?
Подполковник встал.
— Пора по домам. Засиделись мы с тобой.
ГЛАВА IIСвязь времен
Веселый солнечный зайчик, отскочив от никелированной ручки сейфа, прыгнул на потолок, притаился в углу. Басисто, как майский жук, гудит вентилятор, гонит над столом теплую воздушную струю, играет уголком бумажного листа, прижатого тяжелым пресс-папье. Вентилятору по мере сил помогает знойный июльский ветерок, влетающий в открытую форточку. Он тоже настроен игриво: перебирает, раскачивает шелковые белые шторы, разносит по кабинету терпкий запах полевых цветов. Большой букет их в хрустальной вазе на приставном столике — подарок друзей. «Цветы, конечно, нарвали они возле стрельбища, а где сумели раскопать такую чудную вазу?» — думает Климов.
Другой подарок — транзисторный приемник «Спидола». Он скромно стоит за телефоном, молчит. Как будто понимает: юбиляр, хозяин кабинета, должен работать, ему нельзя мешать.
«Должен работать»... А мысли опять уходят в сторону, возвращаются в прошлое...
Вчера на собрании сотрудников управления майора Алексея Петровича Климова, месяц назад назначенного начальником одного из ведущих отделов, поздравляли с двадцатипятилетием службы в Советской Армии и органах государственной безопасности. Не часто доводилось Климову слышать столь высокую оценку своего труда — чекистов не балуют похвалами. И дружеские чувства проявляются обычно не в словах и подарках...
Двадцать пять лет... Нелегких лет... И не только потому, что они были заполнены трудом, трудом творческим, требующим постоянного напряжения мысли, а нередко и крайнего напряжения физических сил. Но и потому, что всегда нужно было учиться. Вечерний университет марксизма-ленинизма. Институт. Высшая школа КГБ. И все это — заочно... А сколько еще требовалось знаний, самых разнообразных знаний, черпать которые приходилось из книг, лекций, на вечерних курсах... И еще — страсть к литературе, искусству, страсть постоянно неудовлетворенная...
Едва расставшись со школьной скамьей, пошел Алешка Климов на фронт. Ранение, госпиталь, затем — СМЕРШ. Так называлась тогда контрразведка «Смерть шпионам». Почему мысли возвращаются к той поре? Может быть, напоминает о ней только что дважды перечитанное дело? Да, оно похоже на те, что приходилось вести им тогда, на фронте. Тоненькое, в неказистых корочках из шершавого картона; документы напечатаны, а чаще написаны от руки на оборотной стороне трофейных топографических карт, на тетрадных обложках, на грубой, с прожилками древесины бумаге.
«Следственное дело по обвинению Зандберга, он же — Зотов, он же — Кротов...»
Нет, не лирические воспоминания толкнули Алексея Петровича Климова на изучение архива. Разгадка — на листе бумаги, которым только что играл вентилятор и который перебирают сейчас беспокойные, нервные пальцы майора. Негромкий звонок телефона внутренней связи отрывает руку Климова от знакомого документа. Возвратившийся с заседания бюро обкома партии начальник управления приглашает майора к себе.