– Боже… – Отец закатил глаза. – Я все тебе объяснил. Ты мой сын. Это первое и главное. Второе: ты мальчик еще, а я не занимаюсь сексом с детьми. И третье: я люблю Билла и не собираюсь ему изменять.
– Я скоро вырасту, ты разлюбишь Билла, и тогда мы будем вместе?
– Никогда, Дэн. Только как отец и сын.
Это прозвучало как приговор.
– А теперь вставай и садись в машину, мы возвращаемся домой.
Они ехали молча. Дэн не мог говорить, отец не хотел.
– Вы поругались? – спросила Мэри, когда они приехали домой.
– Да.
– Из-за чего?
Дэн отмахнулся. Об этом он не мог рассказать даже сестре.
– Не переживай, – она потрепала его по волосам. – Помиритесь…
Нет, мира между ними уже не будет, Дэн это прекрасно понимал.
Весь вечер он проплакал, закрывшись в ванной и пустив воду, чтоб сестра не услышала его рыданий. Его отвергли! Унизили. Снова и снова Дэн вспоминал слова отца, терзая себя этим с одержимостью мазохиста. Ночь он плохо спал. Ему снился отец. Но даже в нереальном мире тот не желал Дэна. То отталкивал его грубо, то смеялся над ним, то целовал Билла, косясь на сына насмешливым взглядом.
Проснулся Дэн разбитым и еще более несчастным. Отца, к его облегчению, дома не было, он ушел на работу. У Дэна был день, чтобы немного прийти в себя и решить, как ему себя вести с папой. Как раньше, уже не будет. Как ему мечталось, тоже не будет…
Увы, увы, увы…
Когда отец вернулся домой, Дэн убежал к себе. Не хотел смотреть на него и снова терзаться. Он избегал его. Впрочем, как и тот сына. Раньше он всегда заходил пожелать Дэну спокойной ночи, теперь нет. И все же в субботу они сошлись – обязательный семейный поход в церковь – и вынуждены были взглянуть друг другу в глаза. Первым отвел взгляд отец. А потом убежал к своему Биллу, чем вызвал приступ жгучей ревности у Дэна.
Через месяц все более-менее нормализовалось. Отец стал почти таким, как раньше. Он даже обнимал иногда сына. И Дэн решил, что папа передумал. И уже не против заняться с ним сексом. Только не решается.
Как-то вечером отец пришел домой под хмельком. Обычно он пил немного, пару бутылок пива или стаканчик виски со льдом, но в этот раз, по всей видимости, принял гораздо больше. Он не дошел до своей комнаты (с женой он спал раздельно все годы, и недавно Дэну стало ясно, почему), а плюхнулся на диван в гостиной. Было жарко, и он стянул футболку. Мамы и Мэри дома не было. Только Дэн. И он решил этим воспользоваться. Подошел к спящему отцу и начал покрывать поцелуями его обнаженный торс. Затем потянулся к ремню, поддерживающему джинсы, но…
Отец перехватил его руку. Открыв глаза, он угрюмо посмотрел на Дэна и сказал:
– Не знал, что вырастил такого наглого похотливого говнюка! – Он встал и, чуть пошатываясь, побрел в свою комнату. – Еще раз позволишь себе такое – я тебя выпорю.
Вот тогда-то мир Дэна рухнул. Его не только отвергают – его не понимают. Считают похотливым говнюком, тогда как он влюблен и готов на все ради своего избранника.
На следующий день Дэн зашел в кабинет школьного психолога и рассказал ему о том, что к нему пристает приемный отец. Просил совета, как поступить. Говорил, что любит папу и не хочет его обижать, но терпеть ощупывания и поцелуи нет больше сил.
– Как он тебя трогает? – нахмурился врач.
– По-разному. Когда просто обнимает, когда гладит по груди, спине, попе.
– А целует?
– В губы и…
– И?
– Член.
Глаза психолога стали огромными.
– Ты рассказывал об этом кому-то, кроме меня?
– Нет.
– Даже матери?
– Даже сестре, она мне ближе всех. Мне стыдно за папу.
– И давно он себя так ведет?
– Не очень. Чуть больше месяца. Мы с ним на рыбалку поехали, и именно там он сделал это впервые.
– Потрогал тебя?
– И поцеловал. Попросил, чтоб и я его… Но я не захотел. Мы поругались. Он не подходил ко мне какое-то время. Щупал, да. Но не целовал. А вчера пришел домой пьяный и снова сделал это. А потом положил меня на живот и велел расслабиться. Но я не мог. Заплакал и убежал. И вот теперь я у вас. Прошу совета.
– Ты должен будешь рассказать все еще кое-кому.
– Сестре?
– Нет, людям из органов опеки. Над тобой совершалось сексуальное насилие, этого нельзя оставлять ненаказанным.
Дэн понимал, какую кашу заваривает. Примерно представлял последствия своего «акта мщения». Знал, что пострадает не только отец, но и мама, и сестра, и он сам. Но жажда крови была в нем сильнее всего остального, даже инстинкта самосохранения. Поэтому он ответил доктору:
– Раз вы считаете, что так нужно, я расскажу.
Вечером к ним домой нагрянули полицейские и государственные служащие, занимающиеся защитой детских прав. Отца заключили под стражу и увезли в участок. Маму и сестру подвергли допросу. Дэна, естественно, тоже. И он повторил все, что рассказывал психологу. Только добавил еще, что видел, как папа занимался сексом со своим лучшим другом Биллом. Чтоб и тому досталась порция позора!
Дэн был очень убедителен. Он справился с ролью жертвы сексуальных домогательств так великолепно, что ему поверили все! Не только полицейские и соцработники, но и сестра с матерью. Обе встали на сторону Дэна. Поддерживали его, а не отца и мужа, чем нанесли тому глубочайшую травму. От нервного напряжения он захворал и отправился в тюрьму (ему дали два года) больным человеком. Там же и умер. Но Дэн и Мэри не узнали об этом, потому что тогда уже жили в семье новых опекунов. Их мать наложила на себя руки сразу после завершения процесса. Не смогла пережить позора. Детей отдали в другую семью.
В том, что он оболгал отца и свел тем самым в могилу его и мать, Дэн сестре так и не признался. Это была его единственная тайна. И далеко не единственный грех. Вот только за этот ему было не совестно. Отец получил по заслугам. А мать… Что ж, сама виновата. Нечего связываться с геем и служить ему ширмой. И тем более накладывать на себя руки, когда этот факт стал всем известен.
Когда мать умерла, Дэн понял, что совсем не любил ее.
Никого, кроме Мэри… Его половинки.
Глава 16
Ночь опустилась на бывшую турбазу, а ныне загородный клуб. Фонари горели только над воротами и рестораном – хозяева экономили на электричестве. Все равно все гости клуба спят, так зачем впустую переводить деньги?
Но спали не все…
Илья сидел на земле, привалившись спиной к стволу сосны, и смотрел на луну. Хотелось задрать голову, выгнуть шею и завыть по-волчьи.
Он не только не поспал, даже не прилег. Слонялся по той части территории, которая была заброшена. Во времена его детства здесь располагались футбольное поле и открытый кинотеатр. Последний уже тогда не работал, и экран был весь истыкан и исписан неприличными словами, а по полю мальчишки каждый день гоняли мяч (не Никитины – другие). Сейчас же это был просто вытоптанный пятачок среди леса, частично засыпанный пожелтевшей хвоей и шишками. От просмотрового зала остались лишь пеньки, иначе говоря, ножки от лавочек. На них Илья когда-то тоже вырезал свое имя. При нем всегда был перочинный ножик. Его ему отец подарил, когда был еще человеком, а не существом, полным дерьма и денатурата. Илья обожал свой нож. Но потерял его… Именно на этой турбазе.
Стоило вспомнить об этом, как что-то хрустнуло под ногами. Илья думал, ветка треснула, но все же наклонился, чтобы посмотреть…
Нож! Его нож, потерянный много лет назад. Илья хотел поднять его, но брезгливо отдернул руку, едва коснувшись залитой цветной органикой рукоятки.
Нет! Хватит с него ножей. Именно они принесли ему столько несчастий.
Он сел на землю, привалился спиной к стволу сосны и стал смотреть на луну. Он пристрастился к этому в тюрьме. Когда-то Илья много читал. Был любимцем заведующей городской детской библиотекой. Она его даже в святая святых пускала – в хранилище. И вот в одной из книг (название забыл за давностью лет, но, кажется, ее написал Карнеги) Илья наткнулся на замечательную фразу. Смысл ее сводился к тому, что, даже глядя сквозь тюремную решетку на улицу, можно видеть ее, решетку, а можно – бескрайнее звездное небо и луну…
Когда Илья оказался на зоне, вспомнил ее и стал вечерами смотреть в окно, стараясь не замечать решетки, а только бескрайнее небо и луну…
На четвертый год заключения ему стало это удаваться.
– Дядя Илья! Дядя Илья, ты где? – услышал он голос племянника. Мальчишка стоял на лавке беседки и смотрел по сторонам. Конечно же, он не видел дядю – было темно. А вот Илья его – видел. На беседку падал свет из ресторана. – Не убегай… Пожалуйста!
Его не удивило то, что Валя узнал о его побеге. Ясно, что подслушал разговор взрослых. Но какой? Он мог убежать от Кости и стать свидетелем откровений Ильи, а мог просто уловить обрывки беседы кого-то из родственников, наверняка они обсуждали то, что Илья рассказал.
– Дядя Илья! – В голосе мальчика слышалась мольба. – Ты же обещал не бросать меня!
Илья зажмурился, чтобы не видеть племянника, которого сильно полюбил за эти три дня. Пожалуй, Илья хотел бы иметь такого сына…
И он мог иметь почти такого же…
По крайней мере, по возрасту.
Маша была беременна, когда убивала своего бывшего парня Артема и хоронила его. Когда отказывалась от Ильи и ждала приговора суда. Когда отбивалась от нападок тети Марины и слушала шушуканье за спиной…
Маша была беременна, но сделала аборт. Ей не нужен был ребенок от человека, которого все считают убийцей. Да и каким бы он родился после всех нервотрепок?
Маша рассказала о своей прерванной беременности Илье за пятнадцать минут до смерти. Как будто чувствовала ее приближение… вот и исповедалась.
– Дядя Илья! – отчаянно крикнул Валя, заставляя его вынырнуть из омута воспоминаний.
– Валентин! – послышался строгий голос Тани. – Немедленно иди спать!
– Не пойду, – сердито ответил Валя.
– Я кому сказала? – И, прошагав к беседке, Таня взяла сына за руку. Валя не сразу, но все же дал ей себя увести.