– Слушай, в том, что произошло сегодня, виноват только я. Уго – мой сотрудник, он чудесный человек, просто ему здесь немного одиноко, вот я и подумал…
– Это очень мило с твоей стороны. Я сожалею, что вела себя так бестактно.
С этими словами Матильда взяла Фредерика за руку. Они сидели рядом на кровати, но он не поворачивал головы, боясь встретиться с ней взглядом. А она пристально смотрела на него в ожидании этого взгляда – да, именно так. Почему она взяла его за руку? Они были так близко друг от друга. Он даже не отдавал себе отчета, что почти касается ее. Сейчас они походили на двух подростков, которые, сидя на кровати, рука в руке, спрашивают себя, хватит ли у них храбрости для первого поцелуя. Странное сравнение, но в этой сцене время как будто застыло на миг, вернув их обоих во времена детской невинности. К счастью, Матильда снова заговорила:
– Не знаю, способна ли я завязать с кем-нибудь новые отношения. В любом случае не сейчас. Я чувствую такое отвращение к мужчинам…
– …
– Ко всем, кроме тебя.
– Кроме меня?
– Чем больше я тебя узнаю, тем больше восхищаюсь тобой. Ты такой остроумный, внимательный и вдобавок прекрасный отец. Как же повезло моей сестре!
– Я… мне… Ну, спасибо… – пробормотал Фредерик, чувствуя, как Матильда все крепче сжимает его руку. Он хотел встать, положить конец этой сцене, принимавшей двусмысленный характер, но что-то его удерживало. Возможно, это было то же самое ощущение, которое посетило его после концерта, когда в его сердце зародилось нечто похожее на первое мгновение любви, когда так сладостно сознание, что ты нравишься другому. И однако, в его чувстве не было ничего похожего на измену: он любил Агату – может быть, уже не так страстно, как вначале, но твердо знал, что не сможет жить без нее.
В конце концов Фредерик встал и пожелал Матильде спокойной ночи. Она снова улеглась, еще до того, как он вышел из комнаты. Фредерик вернулся в спальню, к жене. Агата тоже лежала в постели, но совсем по-другому. Как это было возможно? Почему две почти одинаковые позы производили такое разное впечатление?
– Ну что? Она поняла? – спросила Агата. И Фредерик снова чуть помедлил перед тем, как ответить:
– Да. Все нормально.
Он погасил свет, и наступившая темнота показалась ему спасительной.
21
Тем же вечером, лежа в постели, Уго подумал: «Наверно, я не нравлюсь женщинам».
22
Нет, Лили вовсе не спала мирным младенческим сном, далеким от душевных метаний взрослых. Напротив, она явственно ощущала исходившие от них флюиды и, может быть, даже предвестия надвигавшегося будущего. Среди ночи девочка внезапно расплакалась, – вероятно, ей привиделся страшный сон. Матильда встала, взяла ее на руки и начала укачивать. Потом прошептала: «Не бойся, моя маленькая, я всегда буду здесь, с тобой». Эти несколько слов успокоили ребенка, Лили задремала. Матильда, разбуженная среди ночи, даже не рассердилась на нее – напротив, отнеслась к этому с умилением. Убаюкать маленькое беззащитное существо, испытать прилив счастья, уложив его в колыбельку, – сама естественность таких действий внушает человеку ощущение полноты жизни. Матильда была глубоко растрогана этим ночным эпизодом. Она обожала свою племянницу, с удовольствием занималась ею, возила на прогулки в парк, но сейчас произошло нечто гораздо более значительное: у Матильды даже слезы выступили на глазах. После ее похода на концерт это был второй знак ее возрождения к нормальной жизни. Долгие недели она чувствовала себя потерянной, вырванной из прежнего существования, как вдруг теперь, проснувшись среди ночи и взяв Лили на руки, пережила миг подлинного экстаза. Она всем сердцем любила этого ребенка!
А вот понимала ли Агата, как ей повезло? Похоже, что нет. Свое супружеское счастье она считала вполне естественным, чтобы не сказать нормальным. Когда у человека есть все, он убеждает себя, что это в порядке вещей. Еще бы, подумала Матильда, она ведь никогда не испытывала чувства потери или настоящего горя. Даже когда умерли их родители. Матильде казалось, что сестра перенесла это испытание гораздо легче, чем она сама. Как будто Агата была создана только для счастья. И вот неоспоримое доказательство: она работала в банке. Иными словами, в такой профессиональной среде, где все люди, и служащие и клиенты, спокойны и счастливы. А вот преподаватели литературы – совсем другое дело: они принуждены к ежедневному анализу слов. Их профессия делает человека неустойчивым. Хотя… нет, тут дело не в профессии. Настоящая проблема – книги. Она, Матильда, прочитала слишком много книг. Все несчастья в мире происходят от литературы. И теперь она завидовала сестре, избавленной от этого культурного гнета, завидовала ее жизни, в которой Флобер был всего лишь смутным школьным воспоминанием.
Потом Матильда начала вспоминать сцену с горестным криком матери.
Ту страшную сцену, которая так никогда и не изгладилась полностью из ее памяти. «В тот миг вся моя жизнь пошла под откос», – думала она. Ведь это ей первой пришлось столкнуться с их семейной драмой. Хронология событий обернулась не в ее пользу. И теперь ей все стало ясно: первой свидетельнице драмы предстояло страдать всю последующую жизнь. Она заразилась горем, как заражаются болезнью. Да, Матильда окончательно убедилась в этом: все сложилось бы иначе, если бы она крепче спала и не ей, а Агате пришлось бы обнаружить мать лежащей без чувств возле телефона. Увы, именно Матильде выпало на долю первой услышать тот крик, первой увидеть ту боль, которая потом привела мать к смерти. Мало того – она так и не стала будить сестру, всю ночь она смотрела на счастливое лицо спящей Агаты, пока мать в соседней комнате стонала от горя. Да, все было предопределено в эти несколько часов, когда сестры жили на двух разных планетах. Вот и сегодня, до сих пор, Агата беззаботно купается в счастье, пока она, Матильда, страдает.
23
Назавтра к вечеру Матильда, как почти каждый день, пошла за Лили в ясли. Перед тем как отправиться домой, они недолго погуляли в парке.
Какая-то женщина сказала Матильде:
– У вас такая красивая дочка!
– Большое спасибо, – ответила та с широкой улыбкой.
24
Агата, как и ее муж, слегка корила себя за эту идею – познакомить Матильду с другим мужчиной. Разумеется, это было сделано из лучших побуждений, но ей стало ясно, что сестра все еще страдает из-за ухода Этьена и эта затея была преждевременной. Понять, что на самом деле думает Матильда, было очень трудно. Она никогда не говорила на эту тему, не пускалась в откровения. Конечно, следовало уважать ее чувства, но в таком случае окружающим было сложно определить, на какой стадии выздоровления она находится.
Вскоре Агата предложила сестре прогуляться и зайти куда-нибудь выпить. Матильде будет полезно выбраться из дома, а с Лили посидит Фредерик. На углу их улицы был бар, довольно уютный. Матильда заметила, что большинство посетителей молоды. «Вот когда начинаешь понимать, что мы стареем», – сказала она.
– Ты думаешь? А по-моему, мы еще вполне секси, – возразила Агата, давая понять, что намерена провести эту вылазку под знаком оптимизма.
Они распили бутылку вина, потом добавили еще немного, поболтали обо всем на свете. Агата уже чувствовала, что хмелеет, а вот Матильда сохраняла полную ясность мыслей. Настал момент затронуть важную тему.
– Ты сейчас как себя чувствуешь? – спросила Агата.
– Хорошо. Во всяком случае, лучше.
– Правда? Ты ведь знаешь, мне можно сказать все без утайки.
– Знаю.
– Иногда мне кажется, что ты на меня злишься.
– Ну что ты такое говоришь?! Ты для меня столько сделала. Если бы не ты… не знаю, что со мной стало бы… Нет, если я и злюсь, то лишь на свою жизнь.
– Не нужно так говорить.
– Но это сильнее меня.
– Да, понимаю…
– …
– Можно тебя спросить одну вещь?
– Давай.
– Ты больше никогда не говоришь об Этьене. Я просто хотела знать, как… как ты теперь относишься к нему.
– Я о нем не говорю, потому что не могу произносить его имя. Да и что тут скажешь? Он меня бросил, и с этим ничего не поделаешь. Вот это-то, наверно, и есть самое страшное. Я должна смириться с ситуацией, которую никак не могу принять. И все время, каждую минуту думаю о нем. Иногда просто умереть хочется, когда я представляю себе, что он сейчас с другой, что она может родить ему ребенка. Вот это причиняет мне адскую боль. Потому что тогда все будет кончено безвозвратно. Ну а в другие моменты я отношусь к случившемуся как-то легче. Во всяком случае, я понемногу прихожу в себя. И даже время от времени внушаю себе, что у нас был прекрасный роман, а это уже не так плохо.
Матильда произнесла этот монолог единым духом, словно он давно уже сложился у нее в голове и теперь она просто его озвучила. Ей было невыносимо говорить об Этьене, но она решила ответить на вопрос сестры со всей искренностью, на какую была способна. Случается, что человек исповедуется не из внутренней потребности, а просто желая успокоить другого (и это одна из аномалий жизни в обществе). Агата, конечно, была чудесной женщиной, но, если вдуматься, разве могла она хоть что-нибудь понять в ее горе? Ее-то никто никогда не бросал. Она никогда не бывала в Хорватии. И Фредерик никогда не встречался с какой-нибудь Ирис до того, как познакомился с ней. Столько человеческих уравнений… и все они мешали Агате встать вровень с Матильдой и понять ее боль.
Наилучший способ избавиться от расспросов о себе – это пролить свет на жизнь другого. И Матильда спросила:
– Ну а ты?
– Что – я?
– Ты с Фредериком. Ты счастлива?
– Конечно. Мне даже странно слышать такой вопрос.
– Ну, я просто хотела знать. Меня же интересует твоя жизнь. Вы так же сильно влюблены друг в друга, как вначале?
– Да… конечно… Правда, с рождением Лили все стало немного по-другому. И потом…