Она рассказывала спокойно, без всякого надрыва; ей казалось, что все пережитое укладывается в рамки ее изначальной судьбы.
Нужно было пройти эти этапы жизненного пути, чтобы понять себя, обрести согласие с самой собой.
– Порой было нелегко, – сказала она, – зато теперь я окончательно убедилась в том, что мое место здесь.
– Тем лучше.
– С тех пор как я вернулась, у меня все идет прекрасно. Я нашла работу в одном кулинарном журнале, и она мне ужасно нравится. Его скоро начнут показывать на «Web TV»[14], и мне уже обещано место главного редактора. Потрясающе, правда?
– Да, я очень рад за тебя.
– И, кроме того, я снова встретилась с тобой.
– …
– Ты опять молчишь. Это недобрый знак, я ведь тебя знаю. Это означает, что ты сейчас уйдешь.
– …
Этьен взглянул на нее… и внезапно обнял.
29
У него голова шла кругом. Это было потрясающе – снова обнять, снова прижать к себе ее тело, такое знакомое, так страстно любимое прежде. Однажды Этьен, не зная, как объяснить Матильде свое смятение, пробормотал: «Мне что-то не по себе в настоящий момент». И ему впрямь было не по себе: он предвидел, сколько страданий причинит ей, – эта мысль неотступно мучила его. Но с другой стороны, он никогда еще не чувствовал себя таким счастливым в настоящий момент.
30
Матильда могла стерпеть все, что угодно, но не это. Она смирилась бы с появлением новой женщины или мужчины или с желанием одиночества, да с чем угодно, только не с Ирис. Это было невыносимо. Ей хотелось умереть. И впервые эта мысль обрела конкретные очертания. Главное, составить план и осуществить его. Выброситься из окна, наглотаться таблеток, повеситься на шарфе… Матильда терялась в мрачном лабиринте возможностей. И чем больше думала, тем яснее понимала, что у нее не хватит мужества покончить с собой. Ей предстояло жить с этой непомерной тяжестью на сердце.
31
На следующее утро она позвонила директору лицея и сказала, что заболела. Господин Бертье был крайне удивлен: по его мнению, Матильда относилась к той редчайшей категории человеческих существ, которые никогда не болеют. Или же проводят занятия даже с температурой сорок. И он невольно подумал: «Видимо, случилось что-то серьезное».
32
С тех пор как Этьен бросил Матильду, она упорно избегала разговоров на эту тему и утверждала, что у нее все хорошо. Агата знала, что сестре свойственно держать в себе и горести, и даже радости. Матильда была стеснительной и скрытной до предела и терпеть не могла докучать посторонним своими переживаниями. Агата поняла, что придется навязать сестре свою помощь, – сама она никогда не сделает первый шаг. Было ясно, что с Матильдой творится что-то неладное. Накануне она не ответила ни на одну из ее эсэмэсок, а это совсем на нее не похоже. Агата позвонила в лицей, и там сообщили, что ее сестра заболела. Тогда она решила отправиться к Матильде домой; она пожертвовала обеденным перерывом, хотя безумно устала после бессонной ночи, когда ей то и дело приходилось вставать и убаюкивать плакавшую дочку.
Матильда не сразу открыла дверь. Ей хотелось побыть одной. Хотя бы один день. Оставьте вы меня в покое! – думала она. Она была уверена, что это Агата, – напрасно она не ответила на эсэмэску сестры и не успокоила ее. Вот идиотка! И ведь знала, к чему это приведет, – она и сама действовала бы точно так же, если бы Агата перестала отвечать ей на письма. В конечном счете она дотащилась до двери и открыла. Агата вошла молча и даже не прокомментировала беспорядок в квартире – настоящий кавардак, совершенно несвойственный Матильде, которая обожала уборку и всегда говорила, что ей не по себе, когда в доме царит хаос. Агата, все так же молча, отправилась на кухню, чтобы приготовить чай.
Через несколько минут она вернулась в гостиную и увидела, что Матильда лежит на диване в полной прострации. Подойдя, она легонько погладила ее по спине, словно говорила: «Я здесь, с тобой. Ты же знаешь, что я с тобой».
А Матильде хотелось остаться одной. Каждый человек выбирает свой путь к утешению, свой способ прогнать боль. Но, ощутив доброжелательность сестры, она поняла, что нечего и надеяться на собственные силы, – в одиночку с этой бедой не справиться. Ей была необходима любовь близких людей, только они могли помочь перенести терзавшее ее отчаяние. И Матильда начала рассказывать… Ирис… Возвращение Ирис… Которое стало ее смертным приговором. Гибелью любви. Агата не знала, как ей реагировать. Да и что тут скажешь? Хулить другую женщину, называть Этьена сумасшедшим – что толку?! Все и так было ясно и безнадежно. Оставалось только смириться с ситуацией. Принять ее как данность. Без единого слова. Просто принять. Наконец Агата сказала:
– Тебе нельзя жить здесь.
– Что значит «здесь»?
– В этой квартире.
– Ну… я не знаю…
– Он оставил тут все свои вещи. Это нехорошо.
– Ты права, но…
– Но что?
– Не знаю… мне нужно побыть тут еще какое-то время.
– Но это слишком тяжело.
– Вот именно, я здесь как в могиле.
У Агаты даже холодок прошел по спине. Никогда еще она не слышала от Матильды таких слов – напротив, сестра всегда была такой сильной, такой жизнерадостной. И на нее нахлынула беспредельная печаль, которую тут же сменил беспомощный страх: она не знала, что делать, что говорить. Потом наконец спросила:
– Ты собираешься вернуться в лицей?
– Да, конечно. Завтра же.
– Ну, тем лучше. Нужно жить дальше.
– Это еще что такое?! Разумеется, я собираюсь жить дальше.
– Ты всегда можешь рассчитывать на меня, ты же знаешь.
– Да. Спасибо.
– А ты не хочешь сегодня вечером прийти к нам?
– Нет. Мне нужно отдохнуть.
– Ну и прекрасно.
– Скажи, ты скучаешь по маме? – внезапно спросила Матильда.
– Да, конечно. Постоянно.
– Нет… я имею в виду другое… не просто скучаешь, как полагается… не просто ощущаешь ее отсутствие… отсутствие… даже не знаю, как объяснить… эту страшную пустоту. Почти невыносимую.
– Да, я поняла, что ты имеешь в виду. Бывают такие дни, когда это особенно больно.
Матильда подумала: «Нет, она меня не понимает». И поблагодарила сестру за поддержку, тем самым недвусмысленно давая понять, что хочет остаться одна. Надевая пальто, Агата повторила: «Ты всегда можешь на меня рассчитывать». И вышла из квартиры, широко улыбнувшись на прощание, в надежде, что эта улыбка хоть на какое-то время ободрит сестру. Но, стоя на площадке в ожидании лифта, она не могла избавиться от тягостного чувства, особенно потому, что Матильда даже не спросила о своей племяннице, притом что обожала Лили, без конца просила присылать ее фотографии. А сегодня вообще не вспомнила о ней. Это особенно ясно свидетельствовало о серьезности ее состояния.
33
Тем же вечером Агата написала Этьену: «Матильде очень плохо. Надеюсь, ты уверен в своем решении».
34
Квартиру на втором этаже занимала врач-психиатр, мадам Намузян. Это ужасно забавляло Этьена и Матильду: они шутя повторяли, что живут в сумасшедшем доме. И, встречая в подъезде ее пациентов, пытались угадать, каким неврозом страдает каждый из них. До чего же далеким казалось теперь это счастливое время!
Матильда пролежала в кровати допоздна, ворочаясь с боку на бок. Организм, не привыкший к такому странному режиму, отказывал ей даже в коротком отдыхе. Была уже почти полночь, когда она решила спуститься на второй этаж и позвонить в дверь врача. Прежде Матильде и в голову бы не пришло поступить таким образом. Она никогда не позволяла себе побеспокоить кого бы то ни было, стеснялась даже войти в кафе, чтобы попросить разрешения воспользоваться туалетом, и неизменно хвалила заказанную еду, даже когда не прикасалась к ней. Это было весьма характерно для Матильды, не столько сосредоточенной на самой себе, сколько не желавшей вторгаться в чужую жизнь. Поэтому решение обратиться среди ночи за помощью к соседке требовало от нее немалой храбрости. Но она не могла поступить иначе: ей было необходимо как можно скорее избавиться от самой себя.
Софи Намузян посмотрела в глазок: кто это мог звонить в дверь в такой поздний час? Она с трудом узнала свою соседку. Обычно, когда Софи встречала ее в подъезде вдвоем с возлюбленным, та выглядела жизнерадостной и беззаботной; это была самая приятная пара в их доме. Но сейчас у женщины было трагическое лицо, она выглядела намного старше своих лет. И Софи открыла дверь.
– Добрый вечер… – начала Матильда.
– Здравствуйте.
– Мне очень неудобно вас беспокоить в такое позднее время. Это… это совсем не в моих правилах…
– Ничего страшного. Чем я могу вам помочь?
– …
– Ну, говорите же…
Теперь Матильда даже не понимала, зачем пришла. Она стояла молча, слова не шли у нее с языка. Ее захлестнул стыд – стыд, родившийся только сейчас, в сумятице момента. По ее щекам текли слезы, но она их не замечала: лицо, как и тело, почти целиком утратило чувствительность, словно под действием анестезии. В конце концов Софи Намузян впустила соседку; она поняла, что та находится в критическом состоянии.
Усадив Матильду на кушетку, она принесла ей чашку травяного чая, который сейчас пила и сама. После долгого рабочего дня и общения с пациентами она любила проводить вечера в одиночестве, за книгой. Увидев кошку, Матильда невольно подумала: «Наверно, скоро и я заведу себе такую же». Да, несомненно, ее ждала именно эта жизнь – без мужчины, с кошкой.
– Так что с вами случилось? – мягко спросила Софи.
– Не знаю.
– Попробуйте все же объяснить.
– Да нет, конечно… конечно, я знаю. Это банально до ужаса. Меня бросил мой друг. Вот и все.
– Сочувствую вам.
– Спасибо. Я…
– Что же?
– Я не хотела вас беспокоить этим…
– Вы меня не побеспокоили.