Необула сумела разгадать природу чувств, которые Продик питал к Аспазии, и сумела затмить его разум. Но и чары сирены не заставили бы софиста поверить, что его любимая способна убить человека.
Предстояло найти ответ на главный вопрос: зачем Необуле понадобилось направлять его по ложному следу. А что если убийцей была сама гетера? Одно было совершенно ясно: Необула хотела свести счеты со своей хозяйкой.
Поразмыслив, Продик все же вписал имя гетеры в список главных подозреваемых. Остальных он уже успел вычеркнуть.
Горькая обида, которая много лет росла в его душе, Увяла, словно цветок при первом дуновении весны; Про-Дик больше не держал зла на женщину, отвергшую когда-то его любовь. Под полуденным солнцем, вдыхая расплавленный, словно камедь, воздух, софист поклялся никогда больше не идти на поводу у плоти, пусть хоть сама нагая Афродита предстанет перед ним во всей красе. Аспазия отсыпалась после тяжелой ночи. Поздним вечером, под желтой луной, подле увитого плющом колодца, когда вокруг разливался аромат жасмина, она казалась Продику прелестным призраком, тенью давно минувших времен, и от звука ее голоса по всему телу пробегала дрожь. Они болтали и смеялись, вспоминая былые дни, как положено старым друзьям. Ее глаза ловили его взгляд, ее рука лежала в его руке. Впервые в жизни софист был по-настоящему счастлив и мечтал лишь о том, чтобы счастье продлилось вечно.
Аспазия понимала, что творится с Продиком, куда лучше, чем он сам. Софист слишком долго жил один, слишком сильно дорожил своей свободой, чтобы менять привычки на старости лет. Но природа недаром наделила Аспазию даром читать в мужских сердцах, а Продик, лучше других умевший притворяться и скрывать свои чувства, все же оставался мужчиной.
Аспазия решила посетить храм Аполлона в Дельфах, чтобы узнать о будущем. Она не была у оракула больше десяти лет. Путь в Дельфы была неблизкий, и Продику пришлось прожить в одиночестве почти неделю. Аспазия вернулась задумчивая и грустная. Переодевшись в черную кимберию, она подсела к софисту, чтобы рассказать о путешествии. К храму вела извилистая горная тропа, и утомленная тяжелой дорогой босая путница переступила его порог с последними лучами заходящего солнца. Аспазия не стала скрывать от старого друга цель своей поездки: она хотела узнать, когда умрет.
Эта новость повергла Продика в настоящую панику.
— Не понимаю, что тебя так удивило, друг мой, мягко произнесла женщина. — Все хотели бы это знать.
— Так уж и все?
— Ну конечно, все, и ты — не исключение.
— Ничего подобного, — горячо возразил софист. — Я знаю, что когда-нибудь умру, и мне этого вполне достаточно.
— К мысли о смерти нужно привыкнуть, — улыбнулась Аспазия. — Это не то путешествие, в которое стоит отправляться без должной подготовки. А приготовиться к смерти — значит принять ее.
— Не стану я ничего принимать.
— Тебе придется.
Аспазия хотела взять Продика за руку, но тот сердито отвернулся и проворчал:
— Даже если какой-нибудь оракул знает, когда я умру, я ни за что не стану спрашивать об этом.
— Ты напоминаешь мне скептика Дафнита. Эта история произошла сто лет назад. Ты ее, должно быть, слышал?
— Нет, но с удовольствием послушаю сейчас.
— Так вот — этот Дафнит отправился к оракулу, чтобы поразвлечься, на самом деле он не верил ни в предсказания, ни в магию Аполлона. Он в шутку спросил оракула: «Где мне искать моего коня?» В действительности никакого коня у Дафнита не было. Впавшая в транс пифия дала ответ: «Ты найдешь своего коня, но вскоре упадешь с него и погибнешь». Дафнит покинул Дельфы, посмеиваясь над священным оракулом и глупцами, верившими в предсказания. По дороге он повстречал свиту царя Атала, которого часто высмеивал. Царь, давно мечтавший поймать Дафнита, решил воспользоваться случаем и рассчитаться с наглецом за все насмешки сразу Он приказал своим стражникам схватить скептика и сбросить его со скалы под названием Конь.
— Что ж, это очень интересная и поучительная легенда, — заметил Продик. — Она говорит нам, что никому не дано избежать своей судьбы. На самом деле я слышал эту историю, но тогда ее рассказывали иначе.
— Вот как?
— На самом деле Дафнит не спрашивал оракула ни о каком коне, он задал вопрос, который тревожит всех нас: «Когда я умру?» Оракул ответил, что Дафнит погибнет, упав с коня. Дафнит вздохнул с облегчением, ведь он даже не умел ездить верхом и не собирался учиться в свои семьдесят лет. Возвращаясь назад по горной дороге, скептик увидел скалу под названием Конь и уловил смысл предсказания. Старик перепугался. В глазах у него потемнело, а ноги подкосились в предчувствии неизбежной смерти, ведь пророчество Аполлона сбывалось. Дафнит не удержался на краю скалы и рухнул вниз. Несчастный глупец. Он погиб, потому что поверил в судьбу.
Аспазия хохотала — она сразу догадалась, что Продик сочинил свою историю на ходу.
— Ты отвратительный рассказчик, — заявила женщина.
Сколько ни размышлял Продик об оракулах и предсказаниях, ответа на главный вопрос он не находил. Вера в судьбу существенно облегчала жизнь, избавляла от мук совести и необходимости делать выбор. Протагор верил только в случай, но не уставал предостерегать своих учеников, чтобы они не слишком на него полагались. Наставник софистов говорил, что умному человеку везет куда чаще, чем глупцу.
Как-то раз софисты повстречали человека, утверждавшего, что он с рождения отмечен печатью судьбы. Бедолага уже успел потерять руку и ногу, однако всевозможные несчастья продолжали сыпаться на него, как из рога изобилия. Выслушав жалобы незнакомца, Продик едко заметил, что судьба не благоволит к тому, кто не имеет привычки смотреть под ноги.
Или взять людей, убитых молнией. Такая беда может случиться с каждым, но куда приятнее верить в гнев Зевса-громовержца: «Нечестивец заслужил свою участь». А если за жертвой не водилось никаких грехов, можно было сказать, что Зевс метнул молнию случайно, потому что встал не с той ноги или с утра поссорился с ревнивицей Герой. Люди предпочитали видеть себя жертвами низменных страстей богов, но не игрушками слепого случая.
— Это верно, — рассуждал Продик, — однако молнии бывают только во время грозы и довольно редко поражают людей. Выходит, Зевс не так уж меток. Да и кто их боится на самом деле, этих молний?
Продик рано столкнулся со страшной неизбежностью: смерть его матери была внезапной и совершенно необъяснимой. После обеда она задремала в саду и больше не проснулась. Мать ничем не болела, ни на что не жаловалась. Ее сердце просто перестало биться. Продик потом долго боялся приближения ночи, опасаясь, что и сам умрет во сне.
Нам не зря даны воля и воображение, — учил Протагор. — Каждый из нас способен выстроить жизнь, как ему хочется, и победить любой страх.
Продик ворочался в постели, вспоминая верного друга и наставника, сгинувшего среди волн, единственного человека, гибель которого он долго оплакивал. Жизнь в мире, где все предопределено, не прельщала софиста. Такая жизнь была подобна пьесе, развязка которой становится очевидной еще в первом акте. Предопределение Убивало любопытство и лишало человека надежды. Напрасно люди приходили к оракулу вопрошать о будущем. Вот и Аспазия угодила в ту же ловушку.
Как-то ночью, когда Продик лежал без сна, размышляя о даре предвидения — единственной человеческой способности, которая обостряется к старости, — случилось то, чего он боялся больше всего на свете, и на что уже не смел надеяться: Аспазия вошла в его спальню и легла рядом с ним.
То было слияние не тел, а душ, в их ласках не было страсти, только нежность и печаль. Они молчали: перед вечной тенью, что поджидала обоих, были бессильны любые слова. В тишине они познавали друг друга и любили друг друга.
ГЛАВА XXVIII
Здоровье Аспазии неумолимо ухудшалось, и визиты Геродика становились все чаще. Хозяйка «Милезии» не желала говорить о своей болезни даже с Продиком. Софист все чаще хмурился, а его подруга улыбалась и шутила, как ни в чем не бывало. Женщина знала, что скоро умрет, и старалась насладиться отпущенными днями. Софист, привыкший по любому поводу роптать на судьбу, жаловался всем и каждому, кроме самой Аспазии. Мужество подруги придавало ему храбрости.
В последние недели Аспазии стало намного хуже. Она билась в мучительном кашле и почти не вставала с постели. Когда болезнь немного отступала, женщина готовила себе питье из целебных трав и вина, чтобы заглушить разрывавшую нутро боль. Однажды Продик услышал, как она рыдает в передней. К тому времени Аспазия исхудала и ослабела настолько, что почти не могла ходить. Но, когда Продик предлагал ей свою помощь, хозяйка «Милезии» отвечала, что она вполне способна позаботиться о себе сама. Софист не раз пытался поговорить с подругой о ее болезни, но Аспазия осторожно переводила разговор на другую тему. Женщина притворялась спокойной и веселой, оживленно щебетала и даже пыталась шутить. Продик малодушничал и старался сбежать. Видеть любимую в таком состоянии было невыносимо больно.
Исхудавшая и слабая Аспазия передвигалась по дому, словно тень. Как-то поздним вечером Продик засиделся в библиотеке, размышляя об убийстве Анита. Он как раз пытался представить, как преступник с ножом в руке смог незаметно подкрасться к своей жертве, и не сразу понял, что женщина уже довольно долго стоит у него за спиной.
— Я не слышал, как ты вошла, — извинился софист.
— В полночь совы крадут наш слух. Произнеся эти загадочные слова, Аспазия тут же, без всякого перехода, спросила, как продвигается расследование. Софист признался, что оно окончательно зашло в тупик. Ни Аристофан, ни Диодор не убивали Анита, а чтобы обвинить кого-нибудь другого, не хватало фактов. Аспазия велела Продику рассказать все, что ему удалось выяснить.
— Судя по всему, это дело как-то связано с неудавшимся побегом Сократа.
— Это и так понятно. Но Сократ сам отказался бежать.
— Говорят, был еще один заговор. Похоже, Анит что-то заподозрил. Антемион сказал, что его отец хотел раскрыть заговор и доказать, что Сократ — изменник и лжец.