Пендальф не обращал внимания на происходящую за спиной возню – он уже заломал бухарю-атаману руку, пристегнул ее наручниками к подлокотнику кресла и, заголив пациенту плечо, принялся ковырять его скальпелем.
Тот извивался, как обрывок туалетки в унитазе, и вопил дурным голосом:
– Не имеешь правов таких! Покажи лицензию. Пендальф, не прекращая лечебных процедур, только огрызался сквозь зубы:
– Поговори мне тут… типа ты сам, когда пьешь, на акцизы смотришь?
Наконец-то закончив вшивать торпеду, он заклеил плечо атамана красивым крестом из пластыря и похлопал больного по щеке, приводя того в чувства:
– Даю установку, Борис! Скажи водке – нет!
Атаман приоткрыл один глаз, и Пендальф, воодушевленный успехом операции, вдарил бедняге по плечу. От неожиданности тот подлетел в кресле на добрый метр и тут же рухнул обратно, корчась от боли в пристегнутой наручниками руке:
– Иокарный бабай.
Пендальф укоризненно покачал головой, нашарил в планшете маленькую баночку китайского бальзама «Звездочка», нюхнул, привычно сморщился и, щедро обмакнув палец, намазал виски и переносицу больного вонючей гадостью:
– Изыди, ломка!
Из глаз атамана хлынули слезы, он принялся чихать, корчась в кресле и утирая лицо сальной бороденкой, которая принялась клоками отваливаться, оставаясь в руках своего хозяина.
Блондинка – «метательница стаканов» – смахнула порядком подзадержавшуюся на ее бюсте руку Агронома и бросилась к корчащемуся в неземных муках батяне-комбату.
Отпихнув замешкавшегося Пендальфа, она принялась утирать лицо своего папашки рукавом собственного платья, по полной мере ощутив на себе волшебное действие «тысячелетних традиций восточной медицины».
Когда оба они наконец-то перестали рыдать и чихать, проморгавшийся атаман уставился на девушку красноватыми глазками и спросил:
– Простите, как ваше имя-отчество? А? Как зовут?
Девушка снова прослезилась:
– Марфа Васильна я.
Атаман оглядел всех собравшихся, шлепнул дочурку по заднице и возопил заметно окрепшим голосом:
– Эх, Марфуша, нам ли быть в печали!
Пендальф, аккуратно складывавший в планшет завернутый в тряпочку «дохтурский струмент», только усмехнулся:
– Камрад! На поправку пошел, дружище! Излеченный приподнялся в кресле, ослабшие ноги подкосились, и он чуть было не рухнул обратно, судорожно вцепившись в ручку кресла и успев-таки выкрикнуть:
– Я требую продолжения банкета! Пендальф протянул ему соленый огурчик со стола и погрозил пальцем:
– Ну-ууууу, ваше благородие, давай уже… завязывай с банкетами!
Атаман потянулся за огурцом, едва утихомирив дрожащие пальцы. Оглядел вялый овощ так, будто видел его в первый раз, надкусил и сморщился. Тут взгляд его остановился на толпе собравшихся – под тяжелым башмаком Гиви, почти забыв как дышать, затихарился алканавт в синем трико – с рваной дырой на месте значка, который уже перекочевал в качестве заслуженного трофея на кафтан гнома-мародера…
Несколькими минутами позже порядком побитые бандой лекарей-детоксикаторов и потому теперь особо ревниво выполняющие свои обязанности охранники из «Нежности» выволокли вяло сопротивляющегося алканавта на ступеньки гигантской лестницы и швырнули бедолагу вниз.
Хмырь в рваном трико благополучно пересчитал все ступеньки первых трех пролетов лестницы, а те, в свою очередь, пересчитали все его ребра, пострадав, к слову, куда меньше. По пути вчерашний алко-фаворит сшиб десяток юродивых, пришедших ко дворцу просить милостыню, и теперь коляска одной из нищенок лихо подпрыгивала по ступенькам далеко внизу, а отчаянно матерящаяся «мамаша» неслась за ней, на ходу грозя кулаком толпе вооруженных людей, высыпавших на ступеньки перед атаманскими покоями.
Словивший «бодряка» атаман понесся вслед за алканавтом, перепрыгивая на ходу по пяти ступенек кряду и грозя своей жертве действиями сексуального плана. Гипотетическая жертва косилась на приближающегося к нему бывшего собутыльника, размахивающего надкушенным огурцом, и жалобно скулила, растирая ушибленные конечности:
– Что вы делаете, это же не наш метод. Атаман на ходу запустил в него огрызком и заорал:
– А мешать водку с портвейном – наш метод? Корчащийся в муках адовых синяк принялся оправдываться:
– Это коктейль. Это по-европейски.
Но набросившемуся на него «чудесно исцеленному» управителю Рохляндии было уже все равно – он принялся ногами пинать извивающегося алканавта, всякий раз умудряясь попасть тому по ребрам. От скорой расправы алкаша спас… Агроном, принявшийся вязать разбушевавшегося феодала по рукам и ногам:
– Остынь, батя. Это же не наш метод! Не по-пацански это!!! Мы будем судить его справедливым революционным судом.
При отягчающих обстоятельствах многогодичного пьянства мыслительный процесс в голове местного «владыки морского», вызванный пламенной речью Агронома, слишком уж затянулся.
Быстро сообразивший, что другого удобного случая не представится, «ответственный комсомольский работник», только что изображавший из себя невинно убиенную жертву царизма, кубарем скатился по оставшимся лестничным пролетам и, распихав недовольную толпу местных попрошаек, ринулся прочь от «проклятого дома»:
– Догони сперва! Ситуацию явно надо было спасать – кроме попрошаек, у подножия лестницы толпилось приличное количество челяди, и в целях поддержания должного уважения к власти посвящать их в подробности дворцовых разборок было крайне нежелательно. Но поскольку случившееся уже стало достоянием общественности, оставалось лишь повернуть все в нужное русло и лишний раз напомнить о силе и доброте управителя. Пендальф, порядком поднаторевший в PR-e феодального строя, выкрикнул зычным голосом:
– Борис, атаман Рохляндии!
Толпа, сперва не признавшая в обрюзгшем старикане писаного красавца с официальных портретов и рохляндских дензнаков, настороженно загудела и, не осмелившись идти вразрез с генеральной линией партии, рухнула на колени, склонив головы перед атаманом, слегка окосевшим от подзабытого внимания к собственной персоне.
Прищурив глаз, рохляндский генсек оглядел собравшихся, потом повернулся лицом к придворной братии, сгрудившейся позади «воскресшего» хозяина, и недовольно спросил:
– А где Тиаприд? Сынок мой единоутробный?
Глава пятаяКИНО, ВИНО И МИМИНО
По петляющей среди холмов дороге, поднимающейся к крепостной стене, тянулась людская процессия. Пендальф смотрел вслед возвращающейся в город толпе и краем глаза следил за своим пациентом, сидевшим на земле возле свежего холмика. Рохляндский предводитель вертел в руках пластиковую розу, бормоча себе под нос:
– Ромашка новозеландская. Между прочим, на похоронах Тиаприда… – он заоглядывался, – кстати, где он?
Пендальф только покачал головой, а атаман, не дождавшись ответа, продолжил:
– Так вот! На похоронах Тиаприда только я догадался принести цветы юбиляру!!! Я с самого детства хотел стать ботаником. Собирать гульбарии, делать из мышей чучела. Я теперь на пенсии, время есть, начну писать диссертацию.
Пендальф наконец повернулся к своему собеседнику и, тщательно подбирая слова, заговорил:
– Поздновато ты решил… науку двигать. И потом, не стоило Кунсткамеру с себя начинать – заспиртовал бы для начала зверюшек каких…
Психотерапевт из Пендальфа был хреновый. Рохляндский управитель закусил нижнюю губу, веко правого глаза у него задергалось, и сперва предательская слеза сбежала по его щеке, а потом он уж и просто уронил лицо в руки, и плечи его затряслись мелкой дрожью:
– Значит, никогда мне не стать кандидатом наук? Пендальф поспешил загладить ситуацию, принявшись врать напропалую:
– Купим мы тебе корочки. За хорошие деньги – даже сразу профессорские. Ты, главное, с бухлом завязывай.
За широким столом все в том же «колонном зале» рохляндский управитель потчевал сегодня «спасителей отечества» во главе с Пендальфом.
Собственно за столом восседали Гиви, Агроном и Лагавас, а сам «великий лекарь» примостился на табуреточке возле впавшего в депрессию хозяина, которого настигло вполне ожидаемое похмелье. Он полулежал в своем резном кресле, нежно придерживая рукой раскалывающуюся надвое голову.
Обхаживавшая гостей белокурая наследница престола периодически недовольно поглядывала на папашу, который то и дело отмахивался от что-то настойчиво втолковывающего ему Пендальфа. Наконец ее терпение лопнуло, и она заявила, обиженно поджимая губы:
– Кончайте разговоры разговаривать, а то уже все остыло. Я больше разогревать не буду. У нас все по-простому, но от души: борщ и биточки по-селянски.
Как всегда умело работавший ложкой Гиви встрепенулся:
– А компот? – и тут же получил подзатыльник от Агронома, пытающегося заработать пару очков в свою пользу в глазах местной нимфетки.
Пендальф на секунду отвлекся от «работы с агентурой» и поблагодарил заботливую особу:
– Спасибо, не голодные мы. Мы в беляшную сходили.
И тут же переключился на прерванную беседу:
– Я обо что гутарю: надо выманить Сарумяна из заимки. Выкатим все твои запасы бухла. Что про такое скажешь?
Подслушивавший Агроном поднялся из-за стола, облизал ложку и поддакнул боссу:
– Точно, урки пережрутся в хлам, а мы их ночью – шомполами в ухо! Толковый план. А не хлопнуть ли нам за такое дело по рюмашке?
Едва подавив рвотные позывы, рохляндский атаман вскочил на ноги и бросился к Агроному:
– Заметьте, не я это предложил! Че ты меня прикалываешь?
Пендальф метнулся между Агрономом и разошедшимся хозяином фазенды, решив поучаствовать в конфликте в качестве ограниченного миротворческого контингента. Помогло, но не сразу – едва справившись с приступом праведного гнева, рохляндец продолжил:
– Не могу я чести офицерской замарать! У нас на фронте этому живо учили. Не царское это дело – по ночам урок шомполами в уши тыкать.
Агроном под гневными взглядами Пендальфа первым решил дать заднего ходу: