— Ружья потребны так сильно, что я и фитильные принял бы — проворчал Подуров и продолжил отчет. — Обувки новомодной да одежки форменной пришло только на один полный полк. Решить надоть какой переодевать будем.
Я подумал и решил:
— Куропаткинский оденем. В награду за победу в футбольном турнире. Да и заслужили они. Усердно занимаются.
— Это да, — согласился Подуров. — С обозом все. Теперь по готовности к походу. Телег крытых наделали триста десять штук. К ним ещё две походных кузни, и шесть походных хлебопечек. Ко всем пушкам справили новые лафеты. Половину из них сделали по твоему совету, государь. С одним брусом.
Да. Грешен. Опять вмешался в естественный ход развития материальной части артиллерии. В это время пушечные лафеты имели очень сложную форму и состояли из множества элементов. Поскольку все равно лафеты надо было делать заново, ибо санные уже не годились, то я решил попробовать тип пушечных лафетов широко применявшихся во время гражданской войны в США. В них был один центральный брус, к которому по бокам крепились «шеки» на которые уже непосредственно накладывался ствол. Даже на первый взгляд такой лафет был проще привычных в этом времени. Но практика критерий истины. Посмотрим как он покажут себя в этой кампании.
— … припасов взято на месяц похода. Так что можем выступать.
Закончил обстоятельный доклад министр обороны. Я повернулся к Максимову.
— Викентий Петрович медицина к походу готова?
Максимов вскакивать не стал. Подуров с Перфильевым нахмурились.
— Готова, Петр Федорович. Все по регламенту. На каждый полк, кроме безоружных, по одному лекарю, два подлекаря, четыре фельшера и почти рота санитаров. В каждом полку по две двуколки для вывоза раненых. На армию готов один полевой госпиталь на двести коек. Он в моем непосредственном ведении. Медикаментов и инструмента запасли. И еще раз спасибо хочу сказать за уголь этот прокаленный. Поразительный результат дает.
Я усмехнулся, принимая благодарность медика.
— Что с оспопрививанием? Новое пополнение привито?
Максимов пожал плечами.
— Да, государь. Все, в том числе и работники Павлония. У меня на это десяток подлекарей поставлено.
— Хорошо — кивнул я. — Афанасий Тимофеевич, новых сведений об Орлове нет?
Хлопуша поднялся в свой немалый рост, хрустнул огромными пальцами. Грозно посмотрел на Максимова. Тот надо сказать побледнел.
— Есть, батюшка государь. Не далее как сегодня получил весточку что Орлов из Владимира уже выступил. По самой распутице погнал полки. По моим прикидкам могет уже к Мурому подступать. А у нас там только несколько сотен инородческих, после беш беша осталось. Поторопиться надоть.
Вот это поворот. Я не ожидал что он так резво меня по грязи ловить побежит. Нехорошо. Нам до Мурома на сорок верст дальше идти нежели Олову. Но в принципе есть вариант успеть в Муром раньше.
— Вот что, Тимофей Иванович, один полк с пушками сади на баржи и галерами тащите их по Оке к Мурому. Так они всяко быстрее будут чем пешком. И пущай сразу наплавной мост наводят.
— А какой полк садить, государь?
Я призадумался. Полки то по своим боевым качествам были равноценны, но вот их военачальники были очень разными. Два полка возглавляли поляки. Причем Анджей Ожешко заменил недавно расстрелянного Симонова. Три полка были под командованием дворян, которых я принудил к этому. Остальные из людей надежных но совершенно неопытных. Куропаткин справился бы, но его полк нужно переодеть, раз я так решил.
— Полк Крылова.
Подуров кивнул, а я подумал что у Крылова появляется шанс на яркий подвиг. Все таки уличные бои по нынешним временам задача нетривиальная, а отец баснописца, насколько я успел его понять, обладает пытливым умом. И он просто из чувства профессиональной гордости приложит все силы для победы над гвардией Орлова.
В зал тихонько просочился Жан, наклонился к моему уху.
— Тама все готово к суду над Батыркаем. Опять башкирцы пришли многолюдно, волнуются.
— Господа! — я встал, все поднялись за мной — На этом пока все. Афанасий Петрович — я обернулся к Перфильеву — Будь ласка, пойдем со мной судить Батыркая. Також подпишешь приговор.
Статус канцлера надо поднимать — Перфильев казак уважаемый, но все-таки один из многих. К тому же не сразу присоединился к восстанию.
— Раз треба — вздохнул Афанасий Петрович — То идем
Пятнадцатого апреля было собрание в Эрмитаже. Екатерина отошла от мрачных известий, казалась весела.
Под конец вечера, встав из-за карт, она обходила гостей, а за ней ковыляла дура-шутиха Матрёна Даниловна.
Несмотря на свою показную глупость и беззубость, Даниловна хорошо умела уловить, что толкуют в простом народе, собрать все столичные сплетни и поднести их Екатерине, которая очень чутко прислушивалась и к дворцовым слухам и к говору народной толпы.
— Вот, потащили угодника, — шепелявила Даниловна по поводу перенесения новых мощей, — Потащили попы словно утопленника, волоком… А надо было на головушах понести, как по старинке, по закону… Ироды!.. Всё не так делают, Катенька!..
— Правда твоя, Даниловна. А что про грозу говорят, не слыхала?
— Пло грозу, что была днесь? Грозное, говорят, цалство будет…
— Какое грозное царство? Чьё?
Екатерина нахмурилась, резко остановилась.
— Бозье… — зачастила шутиха — Бог судить церей станет… И будет Ево грозное цалство!
— Глупости ты болтаешь…
— Ну, Катенька, ты очень умна, куда мне до тебя… Но уж больно возносисься… Гляди, нос разсибёсь…
— Ну, поди, ты надоела мне…
— Пойду, пойду… И то не ладно… Баиньки пойдет Даниловна… Пласцай, Катеринушка
— Что прощаться вздумала, дура? Никогда того не было… — с неудовольствием кинула ей государыня и дальше прошла.
Вдруг из боковых дверей показался ряженый, коробейник.
— С товарами, с ситцами… С разными товарами заморскими, диковинными! К нам, к нам жалуйте… Вот я с товарами!
— Ну, пожаловал! — узнав голос вечного затейника, Льва Нарышкина, радостно отозвалась императрица. — Иди, иди сюда! Показывай вот молодым особам, какие у тебя новиночки?.. Да не дорожись смотри…
— С пылу с жару, пятачок за пару! По своей цене отдаю, совсем даром продаю. Чего самой не жаль, то у девицы я и взял… А дамы, что дадут, я тоже тут как тут! Атлас, канифас, сюрьма, белила у нас, покупали прошлый раз… Вот вы, сударыня! — указал на Екатерину пожилой балагур.
— Врёшь… Эй, велите подать льду… Сейчас докажу, что не нужно мне такого товару. Себе лицо обмою, тебе нос приморожу, старый обманщик, клеветник… Неправдой не торгуй! И без тебя её много…
— Пожалуйте, молодки, нет лучше находки, как мои товары… — зазывал Нарышкин с манерами заправского коробейника — А вот пожалуйте, лампы, что светят на земляном масле, да новинка-диковинка — горелка для подугреву еды.
Переодетый обер-шталмейстер ловко зажег лампу, потом горелку. Все в зале ахнули. Вокруг стола, где демонстрировались новинки столпились все придворные. Отовсюду слышалось:
— Ах, как удивительно!
— И как ярко светит! Посмотрите, господа…
Императрица тоже заинтересовалась, взяла в руку лампу — Да тут по серебряно особо. Свет отражается и удваивается. Таки инвенции хороши будут во флоте — поставить на носу корабля, да плавать в самую бурю в ночи!
— Опасно, матушка! — покачал головой Нарышкин — А ежели земляное масло выльется и подожжет корабль?
— Где взял сие новины? — поинтересовалась Екатерина
— У купца проезжего взял
— Поди иностранца?
— Нет, нашенский. Из Казани.
— Из Казани?? — разгневалась императрица — Это какой-такой купец пришел в столицу из Казани? Маркизов подсыл?!??
Все присутствующие резко замолчали, Нарышкин побледнел.
— Мне докладывали, что подле Пугача инвенций много появилось. И в военном деле и вот посмотрите…. — Екатерина схватила лампу, ткнула ею в лицо обер-шталмейстера — Сей же час с тайниками сыщите этого купчишку и на дыбу его!
Придворные смущенно поклонились, некоторые даже в страхе попятились.
Одноактная пьеса под названием «Суд над Бартыкаем» прошла без сучка и задоринки. Я величественно сидел на троне, хмурил брови и слушал абсурдные обвинения в адрес пожилого башкира из уст одного из казачков Лысова, приходящегося тому, как выяснилось, родственником. После я внимал длинным самооправданиям Бартыкая. Тоже не слишком логичным и веским. Все это по большому счету походило на ссору в песочнице: «Он у меня формочку отнял!», «А чего он меня лопаткой стукнул!». Лысов, конечно, осрамился со взятием Тюмени, но и Бартыкай повел себя вызывающе.
В итоге я не нашел в действиях князя состава преступления, приказал освободить его и даже за верность мне и смирение гордыни расцеловал троекратно и вручил «свою» саблю. На самом деле сабля была из числа натрофееных в Нижегородском кремле в подвале губернатора. Но богатая — с отделкой из золота и драгоценных камней.
Башкиры радостно кричали, обнимались, после чего все дружно отправились есть бешбармак и пить кумыс. Но сам виновник праздника задержался и имел со мной долгую приватную беседу. Говорили мы о будущем башкирского народа. Мне поведали о многих обидах, что царская власть чинила башкирам со времен Петра первого. Напоминали о договоре времен Ивана Грозного. Я же обещал решить все обиды — только вот только прогоню немку с отчего престола. Как говорится, от обещал — никто не обнищал. Реально же решить проблемы башкир не представлялось возможным. Классическое противостояние наступающей земледельческой цивилизации и разрозненных кочевников. Такие же беды предстояло испытать будущим казахам, киргизам и другим народам средней Азии.
С Бартыкаем договорились о том, что башкиры получают статус «казачьего народа» и делятся на полки обязанные службой государству. Взамен они сохраняют самоуправление. Вотчинные земли, что пригодны к пашне отниматься больше не будут, но башкиры сами обязуются сдавать её в долгосрочную аренду русским за невысокую цену. Стоимость договорились обсудить на Земском соборе в Москве.