Бывшие крестьяне заволновались, солдаты в шеренгах начали вытягивать головы, прислушиваясь к моей речи.
— А правда сегодня на нашей стороне. И каждый, кто сегодня сложит голову в этой битве без всяких сомнений попадет прямиком в рай, ибо нет достойнее доли чем сложить голову за други своя. Наше дело правое! Враг будет разбит. Победа будет за нами! Ура!
И тысячи глоток как одна подхватили мой клич и заорали «Ура!» Солдаты орали не успокаиваясь и даже нарушили равнение строя. Мне пришлось прервать этот экстаз повелительным жестом.
— Для молитвы шапки долой!
Воинство тут же выполнило команду. Я спешился, обнажил голову и повернулся к походному алтарю. Священнослужитель, отец Фотий, из числа тех, что вышли со мною из Казани затянул молитву «во одоление» хорошо поставленным зычным басом, накрывавшим весь импровизированный плац.
По окончании молитвы полковники начали разводить своих подопечных по позициям, а я поскакал в сторону Чумакова и его артиллеристов. Все легкие орудия калибром в шесть и менее фунтов ушли вместе с Подуровым и Куропаткиным, а в Павлово остались только большие калибры и осадные мортиры. У больших пушек и расчеты были больше, так что вокруг Чумакова сейчас столпилось почти четыреста человек подчиненных.
Я спешился около них и все выжидательно уставились на меня. Я за руку поздоровался с Чумаковым и обвел взглядом его паству.
— Ну что, пушкари, готовы?
Со всех сторон донеслось: «Готовы, государь», «Не сумневайся»
— Сегодня у вас первое серьезное дело, — начал я. — Пехота свою часть работы сделает, но от вас зависит как бы не поболее. Уже было говорено, но повторю. Постарайтесь разбить пушки Орлова. Без пушек он нам не страшен совершенно. Во вторых позиции свои не меняйте пока неприятель не усядется на ваши пушки верхом. Пусть вы и потеряете орудия, но сделаете лишних пару картечных залпов в упор. Которые возможно и станут решающими.
Артиллеристы из Нижегородского гарнизона переглянулись. Не в обычаях нынешних войн было допускать захват пушек. Но я то помнил знаменитый приказ Кутайсова перед Бородинским сражением и тот чудовищный ущерб французам, что нанесла русская артиллерия. Так что собирался следовать путем, указанным героями моего прошлого и вряд ли состаящегося теперь уж будущего.
— На форте, не забывайте посматривать на реку. Орлов может и с воды попытаться атаковать под шумок.
Я обратился к группе командиров самых тяжелых и дальнобойных пушек, калибром в двенадцать фунтов. Все они располагались в прибрежном форте, контролирующем русло реки.
Меня заверили что будут бдить «в оба» и ни какого обходу с воды Орлову не дозволят..
Наконец я окончил брифинг и отправил всех по позициям. Придержал только Чумакова.
— С новым снарядом все познакомились? Взрывать в воздухе научились?
— С новиной, государь познакомились — Чумаков непроизвольно потер след от ожога. — Кое как научились и в воздухе подрывать. Дело в общем то нехитрое. Просто то раньше никому надобно небыло. А теперь стало быть будем это со всеми расчетами усердно практиковать.
Я кивнул. На обучение было совсем мало времени, но выручало однообразие калибров для новых снарядов. Так что своего рода таблицы стрельб составили быстро.
— Смену позиций отрепетировали? Заминок не будет?
Продолжил я опрос.
— Полупудовые единороги легко перекатим — тяжело вздохнул Федор — А вот пудовые это конечно морока. Я бы их сразу на второй линии оставил.
Я покачал головой.
— Нельзя. Надо выдать в начале боя максимум огня. До того как ряды смешаются.
— Мудрено молвишь, царь-батюшка — Чумаков опять вздохнул
— Ежели укатить будет невозможно, бросайте и увозите зарядные ящики только. Орлов все едино воспользоваться ими не сможет. Но не торопитесь. Как я и сказал, стрелять до упора.
Чумаков потер шею ладонью.
— Авось и не придется бросать. Нешто мы не отобьемся?
Я пожал плечами.
— Всякое может быть. Злы солдатики орловские на нас, за мясорубку под Муромом.
После общения с офицерами я отправился инспектировать медицинскую часть войска. Максимов уже давно был готов. Кроме палаточного госпиталя развернули и дополнительные навесы на несколько тысяч мест. Персонал был уже хорошо натаскан и готов был к потоку раненых. Санитары в ротах тоже были готовы поспешно выносить из боя раненых.
Я улучил момент, махнув охране, чтобы отстали, и подловил за палаткой Машу с корзинкой в руках. Девушка в белом фартуке, в косынке с красным крестом была чудо как хороша! Я не выдержал и попытался сорвать поцелуй. Но Маша сразу отстранилась, оттолкнув меня корзиной:
— Петр Федорович, окстись! Люди кругом
— А ежели вечерком, приватно? — поинтересовался я, поправляя на голове корону. Надо бы Агею заказать легкий, походный вариант в виде небольшого золотого обруча с красными агатами.
— Я не такая! — вспыхнула Максимова.
Ага, я не такая — я жду трамвая!
— Я помню другие сцены из нашей совместной пьесы — коротко ответил я — Или вы, Мария Викентьевна забыли о тех страстных ночах, что мы провели вместе?
Девушка еще сильнее покраснела.
— Это было до ваших, Петр Федорович других пьес. Или вы забыли о Тане Харловой, казнях, да полюбовницах ваших из дворянок?!
— Нет никаких полюбовниц-дворянок — опешил я — За Харлову извиняться не буду, казнь також с помилованиями прошла. Не благодаря ли вашей, кстати, просьбе?
— А княжна эта? — Маша уперла руки в боки — Все крутится и крутится вокруг!
— Так это же… — и тут я запнулся, пытаясь придумать хоть какое-то объяснение, почему Курагина была все еще при дворе в Казани.
— Так я и думала! — девушка подхватила корзину с земли — Мне пора.
— Маша!
— И вот что, Петр Федорович. Анджей Ожешко уже сватался ко мне — Максимова кинула на меня гордый взгляд — Он потомственный шляхтич из Полесья, его роду больше трехсот лет!
Выходит мой полковник не столько поляк, сколько белорус.
— Ах так! — я горько усмехнулся — Совет да любовь вам будущая госпожа Ожешко!
Я круто развернулся и быстрым шагом вышел из прохода между медицинскими палатками. Внутри все кипело, но я себя сдерживал. Впереди у меня самая важная битва летней кампании — я не могу себе позволить сорваться и потерять голову из-за юбки.
Глава 9
— Вставай Прошка! Вставай. Ирод проснулся уже — трясла Маруся крепко спящего дворового. Тот очумело сел на кровати и потряс головой.
— Давай, давай. Одевайся. Он скоро тебя позвать может.
Маруся протянула парню свеже отглаженный камзол, бриджи и чулки.
— Где тебя всю ночь носило? И Ирода також?
Прошка глотнул из горшочка воды с выдавленным в неё лимоном, заботливо поставленный у изголовья Марусей, и принялся одеваться.
— Я и ещё трое, под началом Христенека всю ночь караулили у палаццио принцессы Алины. Ждали сигнала ежели там внутри на графа нападет кто. Да не дождались. Черти его берегут, — сплюнул Прохор и принялся обувать ботинки. — Только что и устали всю ночь стоямши.
— А кто она такая эта принцесса? — Маруся принялась заправлять постель Прохора.
Тот хмыкнул, покосился на окно, дверь и вполголоса произнес.
— Я слышал как сам Орлов говорил Христенеку, что это дочка Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, княжна Тараканова. И дескать, хочет она трон матери себе вернуть через помощь эскадры графа, что в Ливорно стоит.
Маруся всплеснула руками и громким шёпотом произнесла.
— А Петр Федорович как же? Она же и его получается трона лишить хочет.
Прошка почесал голову.
— Ну авось как то договорятся. Может он на ней женится — засмеялся лакей — Родство то далекое.
— А Катерина то как же? — удивилась Маруся. — Она же жена венчанная Петру Федоровичу?
— Тьфу ты! Дура! — Воскликнул Прохор. — Да он ежели поймает её то или казнит или в монастырь на вечное покаяние определит. Не бывать ей больше царицей. А ему то царевна нужна по всякому. А дочка Елизаветы самый лучший случай к тому.
Прохор в горячке даже забыл уже, что идею поженить царя и принцессу выдумал только что. Уж больно эта мысль ему показалась красивой и как солнечным теплом душу согрела. Он закончил одеваться и, напевая себе под нос с ужасным акцентом итальянскую песенку, поспешил к покоям графа.
Через два дня Прошка уже не был так весел и солнце его мыслей скрылось в грозовом облаке предчувствия беды. Он услышал распоряжения, которые Орлов отдавал своему адъютанту Христенеку по подготовке судов эскадры для похода в Питербурх. Но самое страшное, он услышал про ловушку, что готовится для царевны.
Слуга метался и не знал, что ему делать. Как упредупредить девушку? Поверит ли она ему? Орлов очень хитрая бестия. Голову принцессе и её ближним он уже задурил. Чего только пачка фальшивых писем о готовящемся заговоре против Екатерины стоит. Он сам, своей рукой одно из них писал под диктовку графа.
Поздно ночью в комнатке Прохор поделился с Марусей своей болью и страхом.
— Ой лышенько! — всплеснула руками Маруся. — Погубит Ирод дочку то царскую. Отвезет он её к немке проклятой и сгинет голубушка то в темнице, света белого не видя.
Прохор сжал кулаки и зарычал:
— Хватит. Не ной.
Он встал и заходил по маленькой комнатке. Четыре шага в одну сторону, четыре обратно. Потом остановился у образа в углу комнатки и перекрестился.
— Возьму грех на душу. Давно уж хотел порешить Ирода, да то во мне обида да гордыня говорила, а это грех смертный. Но нынче не для себя душу гублю, а для всего люда русского.
Он ещё раз перекрестился и повернулся к опешевшей Марусе.
— Готовься. Через час будем уходить. Собери вещи, но много не бери. Меня не жди. За каретным сараем вдоль стены лежит лесенка. Лезь по ней через забор и жди уже там. К калиткам соваться нам нельзя. Там сербы Христенека на страже стоят. Если суматоха в доме поднимется то уходи за околицу к той траттории куда мы уговаривались. Вот тебе все мои деньги.