Олег съежился:
– Извини, что наступил на больной мозоль. Не знал.
– Да ладно, ерунда это все. Я привыкла уже.
– И что, отец так никогда и не давал о себе знать? За все время ни разу?
Аглая откусила от пирожного побольше и ответила с набитым ртом:
– Ни разу. Может, помер уже, – она махнула пирожным, – Туда и дорога.
– Нехорошо так говорить, – насупился Олег.
– А хорошо так поступать, как он? – и Аглая нарочно шумно отхлебнула чаю.
– В жизни всякое бывает, – поправил очки Олег. – А вдруг он писал письма, деньги присылал? Может, даже хотел увидеться с тобой?
– В вас мужская солидарность проснулась, – усмехнулась Аглая. – Ничего такого он не делал.
– Ты уверена? Может, мама не хотела тебе об этом говорить? А он и письма слал, и деньги, и увидеться хотел – вдруг так?
– А, не хочу про это думать.
– И не жалко тебе отца?
Аглая отставила чашку и прямо и жестко посмотрела в очки Олега:
– А он меня пожалел? Когда уходил? А мать пожалел? Вот и пусть теперь сам себя жалеет. Мне от него только фамилия его дурацкая досталась. Я ведь кто? Аглая Васильевна Васькина. Он Василий. Как назло… Замуж поскорее бы выйти, чтобы фамилию эту не носить больше…
– Фамилия что – не это с родными людьми связывает.
Аглая навалилась на стол, придвинувшись к Олегу:
– Знаете, как мне плохо было, когда мать сказала, что отец больше никогда не придет?
Олег неожиданно кивнул:
– Знаю. Меня ведь тоже отец бросил. Мне лет двенадцать тогда было. Он был для меня самым главным человеком в жизни. После мамы, конечно.
Аглая хмуро слушала. Олег продолжал:
– Я так и видел, что когда вырасту, буду таким же, как он – сильным, смелым. Буду все чинить, если что-то сломается. Маму буду любить всегда, как и он любил.
Олег смотрел куда-то под буфет и голос его был глухим, и, казалось, что вот-вот и он начнет дрожать. Аглае этого очень не хотелось, она терпеть не могла, когда кто-то плакал, тем более, если это был здоровенный мужик и она поспешно спросила:
– Почему же он вас бросил, если любил?
Олег вдруг посмотрел прямо Аглае в глаза:
– А он и не хотел бросать. Так получилось, – голос его и не думал дрожать. – Он заболел и умер. И я так и не успел задать ему очень много вопросов, которые у меня тогда были. Я его очень любил. И мама тоже. Но когда его не стало, у меня вместе с болью и жалостью осталось чувство обиды. Что он меня здесь бросил одного. Меня и маму. И теперь мы сами по себе. – Олег вертел в руке чайную ложку. – Поэтому мне тебя трудно понять. У тебя ведь отец живой. А ты даже не хочешь его повидать. И спросить, почему же он тогда вас бросил.
Аглая поднялась из-за стола:
– Я пойду, наверное. Спасибо за чай.
В прихожей она обулась, подхватила свой рюкзак, взялась за ручку двери, но вдруг помедлила. Из коридора был виден стол, за которым продолжал сидеть Олег. Аглая обернулась к нему и сказала:
– Знаете, Олег, а я ведь помню его… Помню, как он на руки меня брал. Высоко было и страшно. И весело тоже. И я его за шею обнимала, чтобы не так страшно было. И к щеке прижималась. – Она помолчала. – А щека колючая такая… И пахло от него совсем не так, как от матери.
Аглая открыла дверь, шагнула за порог, и Олег услышал, как она добавила уже на площадке:
– Как же мне этой вот колючей щеки и его запаха не хватало…
На следующее утро первая мысль, которая посетила Аглаю, была о том, что, пожалуй, не надо было так откровенничать вчера с этим Олегом. Она обругала себя тряпкой и стала собираться в универ.
Прошло несколько дней. Каждый раз, выходя из дома и возвращаясь обратно, Аглая порывалась зайти к Олегу, спросить, в какой больнице дядя Паша – она знала, что в городе их как минимум две. Но ей не хотелось встречаться с ним, памятуя тот вечер откровений. Но однажды утром, выйдя на площадку и поворачивая ключ в замке, она услышала, как открылась дверь в квартиру дяди Паши. Не ожидая ничего хорошего, она обернулась. В проеме двери стоял Олег.
– С дядей Пашей хуже? – тут же спросила Аглая.
– Нет, – блеснул очками Олег, помотав головой. – Со мной.
– Заболели, что ли?
– Нет. Тут такое дело… – он помялся, подыскивая слова. – Мы с тобой, получается, одного поля ягоды.
Аглая ехидно улыбнулась:
– Вас тоже парень бросил?
Олег не смог не улыбнуться:
– Вроде того. Ты зайди, не здесь же. Не торопишься?
Аглая посмотрела на экран телефона, проверяя время.
– А, гори оно… – и шагнула к двери. Олег посторонился, давая пройти. Кивнул в кухню:
– Не разувайся, присядь.
Аглая села на табурет, глядя на Олега:
– Неужели плакаться будете?
Олег не смутился:
– Нет. Поделиться хочу. Ну, вроде как, совет твой нужен.
Олег так и остался стоять в дверях кухни, привалившись к косяку.
– Понимаешь, я тебе не всё рассказал про своего отца. Тот, кого я за него принимал, оказался мне отчимом. Мама рассказала, когда мне уже за двадцать лет было. А настоящий отец ушел от нас, когда мне еще двух не исполнилось. Хотя… Говорят ведь, что не тот родитель, кто родил, а тот, кто воспитал. В общем, отыскал я его. Справки навел, приехал.
Аглая хмыкнула и спросила:
– Ну, и как все прошло?
Олег приподнял с носа очки, потер переносицу:
– Да никак не прошло. Вот, комнату у него снимаю…
Аглая шлепнула себя по коленке ладонью:
– Так ваш отец дядя Паша?!
Олег смотрел в сторону, не размыкая рук на груди:
– Я когда шел на встречу, много всего напридумывал. Как войду, что скажу. Как посмотрю даже. А когда он дверь открыл, все начисто забыл. Растерялся. Он спросил еще, вы, мол, из собеса, что ли? Ну, я со страху и прикинулся, что жилье ищу. Думал, в тот же день или на следующий уеду. А вот остался. Работу даже нашел – в театре местном декоратором тружусь.
– И так до сих пор и не признались ему? Ну, вы Олег, как мальчишка…
Олег поправил очки:
– Может, и лучше, что сразу духу не хватило. Три с лишним месяца с ним живу, привык. В больницу к нему хожу, все меня там за его сына принимают. Мы с ним договорились, что, мол, пусть так и остается. Он роль отца играет, когда я прихожу, а я – его сына. Он даже не догадывается, кто же я на самом деле…
– Ну, история… Прямо индийское кино! – хохотнула Аглая, но спохватилась, посерьезнела. – А он в какой больнице лежит? Я бы после универа к нему сходила.
– Да сегодня уже выпишут, обещали. Пойду сейчас, встречу, помогу до дома добраться.
– А… – Аглая поднялась. – Ну, я тогда побегу учиться. А вам удачи!
В универе отменили последнюю пару и Аглая вернулась домой раньше обычного. На площадке перед дверью она помедлила, вертя в руке ключи. Обернулась к двери дяди Паши. Почувствовав себя негодяйкой за то, что за целую неделю так и не навестила его в больнице, она решительно подошла к двери и позвонила. И тут же словно обожглась: а может, он в постели и ему не велено вставать? Но было уже поздно. Через минуту дверь открылась и на пороге показался дядя Паша: он был в застиранной пижаме, борода его была всклокочена и он приглаживал ладонью волосы на голове. Так и есть, подумала Аглая, с постели сдернула… Вот овца!
Но дядя Паша радостно улыбнулся:
– А, дочка! Заходи!
Аглая уже привычно разместилась на табурете у стола, а дядя Паша уже орудовал чайником и говорил:
– А я тут в больницу слег. Неделю провалялся. Спасибо врачам, да Олег еще помогал. Стренул сегодня да на работу убёг.
Аглаю снова обдало стыдом как ледяной водой:
– Прости, дядь Паш, я к тебе так и не зашла…
– Да что ты, – замахал коробком со спичками дядя Паша. – Ишшо чего! Чего там в больнице смотреть? Да и мне бы неловко было. Не думай даже. Зашла вот сейчас и молодец! Завтра тебя снова борщом угощу, а то ведь никто дитя не накормит…
Аглая, наконец, решилась:
– Дядь Паш, я спросить хотела… Вы вот один всё время. А семья как же?
Дядя Паша будто на стену натолкнулся. Оставил было взятые в буфете чашки, сел у стола. Аглая поняла, что зря затеяла этот разговор. Дядя Паша поправил свои громадные очки и глухо сказал:
– Была семья, да вышла вся. Старуху давно схоронил. А детей бог не дал. – Он посмотрел на Аглаю и застенчиво улыбнулся: – Ты вот мне теперь заместо дочки. Согласная?
Аглая улыбнулась:
– Согласная, дядь Паш. А что, детей совсем-совсем не было?
Дядя Паша вздохнул:
– Было дитё… мальчонка. От первого брака. Разошлись мы. Давно уж.
– Почему разошлись?
– Ну, почему люди расходятся? – дядя Паша принялся мять руки, будто оказался на допросе. – Вышло так…
Аглая чувствовала, что надо бы остановиться, но у нее будто отказали тормоза:
– А вы искать не пробовали? Может, ваш сын тоже вас ищет?
– Когда моложе был – искал, как же. Да стерва моя прежняя ни в какую не желала. Уж как я унижался – ради дочки-то, а она ни в какую…
– Дочки? Вы же сказали, что у вас сын.
Дядя Паша будто вынырнул откуда-то:
– Ась? А, ну да, ну да…
– Значит, плохо вы жили с его матерью? – кляня в себе бабью сущность, спросила Аглая.
– Душа в душу жили, – выпрямился дядя Паша, будто стараясь оправдаться. – Мне так думалось… – глаза дяди Паши за стеклами очков смотрели будто и на Аглаю, но совершенно точно не ее видели сейчас. – Дитё родили, нарадоваться я не мог, так хорошо было.
На плите стоял чайник, за окном мельтешили огни вечернего города. А дядя Паша был где-то далеко от всего этого. И не смотрел на Аглаю.
– Дружок у меня тогда закадычный был, Лешка. Не разлей вода, всюду вместе. Лешка франтом был, то пальто себе пошьет драповое, то бруки у еврея одного построит – загляденье. Шляпы носил фасонистые, галстуки… Завсегда душился водой одеколонной. Тут как-то домой возвращаюсь и чую запах знакомый. Лешкина вода. А самого Лешки нету. Вот диво, думаю. Нешто я сам дух его на себе принес? Дураком был… Потом всё и разъяснилось. Моя стерва-то Лешку любила. Я сперва даже думал, что и сынок от него тоже, но нет. Он и похож на меня и вообще… Терпел я, терпел, но, вижу, по-другому не делается. А оставлять все как есть – аж с души меня воротило. Объяснился я с обоими – так без дружка остался и без семьи, – дядя Паша поежился, будто от мороза: – Когда в семье любови нет – уходить надо. Это я тогда навсегда запомнил. И ты запоминай. Авось не сгодится, конечно. Так я с тех пор дочку свою и не видал.