– Можно дачникам раздать, – предложила она. Котенок перестал мяукать и принялся карабкаться на плечо Жени. Она присела на корточки перед Муркой и сказала:
– Вот твой сыночек, Мурка, не волнуйся!
– Дачникам? Нужны они им, – уперла руки в бока тетя Маша.
– Ну, тетя Маша? – посмотрела на нее Женя снизу вверх. – Нельзя их топить!
– А раз нельзя, вот и раздай их дачникам, – сказала тетя Маша. – А не раздашь – себе забирай. Вот мама обрадуется, – и она подмигнула маме. Та улыбнулась:
– Раздаст, никуда не денется. Защитница сирых и убогих.
Женя вернула котенка Мурке и та тут же принялась его вылизывать, а Женя стала прыгать и кричать:
– Я юннат, мама! Я обязательно их раздам!
– После обеда раздашь, – кивнула мама. – А сейчас марш снова мыть руки.
– Мама, я же их уже мыла! – перестала прыгать Женя, но мама была непреклонна:
– А котейку кто тискал? Марш немедленно! Юннат.
После обеда Женя нашла в сарайке небольшое лукошко, с которым год назад ходила по грибы, выстлала дно свежесорванной травой, постелила сверху платок, усадила на подстилку котят и отправилась по поселку в поисках дачников. Мурка тревожно ходила по двору, мяукала – искала детей. Мама присела возле нее на корточки, погладила и виновато сказала:
– Ах, Мурка, а ведь котята к тебе больше не вернутся. Извини, но лучше так, чем в мешок и в пруд…
С крыльца отозвалась тетя Маша:
– Да никому они не нужны, пискуны эти. Женька всех обратно принесет, вот увидишь. Кому нынче мышеловы нужны?
– И что же, ты их в мешок посадишь? И к пруду понесешь?
Тетя Маша махнула рукой:
– Да никуда я их сажать не стану. Пусть бегают. А то мне их топить хочется…
– Раздаст их Женька. Нипочем назад не принесет. Больно ты ее мешком напугала.
– Не напугаешь – не раздашь! – рассмеялась тетя Маша. – Ничего, Мурка через год еще в подоле принесет, так ее растак… Что, Мурка, мужиков тебе не хватает? Все бы по котам шляться.
– Эх, сестра… Детей ей не хватает. Вон как ищет. Потому и по котам ходит.
Тетя Маша невесело усмехнулась:
– И верно. Всё как у людей…
Солнце уже начало падать за крыши соседских домов, когда Женя вернулась.
– Мама, давай оставим рыжего себе! – горячо попросила Женя, подняв руки с лукошком к груди. На дне барахтался пушистый комок, будто осколок солнца, заплутавший среди веток.
– Что, никто не позарился? – спросила тетя Маша. Женя посерьезнела:
– Не в этом дело. Я сразу захотела его оставить, – она подняла глаза на маму: – Можно, мама?
Мама прищурилась:
– А учиться будешь прилежно?
– А разве я не прилежно до сих пор училась? – удивилась Женя. Мама рассмеялась:
– Ладно, возьмем твоего рыжика.
Женя запрыгала от радости, и котенок в корзинке замяукал, пытаясь удержаться на месте.
– Тише ты! – остановила дочь мама. – А назовем его как?
– Васькой!
– А вдруг это Василиса? – хохотнула тетя Маша. Женя пожала плечами:
– Ну, значит, будет Василиса. Когда разберемся.
А мама вдруг посмотрела за спину Жени, и лицо ее сразу стало серьезным. Женя и тетя Маша обернулись: в калитку входил отец. Он был хмур и сосредоточен.
– Саша, что случилось? Почему ты приехал?
Папа снял кепку и пригладил волосы на голове.
– Война началась, – сказал он негромко и торжественно. – Придется возвращаться в Ленинград.
Прощальный подарок
Бабушка всплеснула руками и опустилась на стул.
– И надолго ли?
Мама, деловито орудуя в шкафу, пожала плечами:
– Может, на неделю, а может и на месяц.
Женя стала рядом с мамой и решительно сказала:
– Мама, я тоже хочу строить укрепрайон!
Мама достала из шкафа потертую блузу и улыбнулась:
– Без тебя обойдемся. А ты за бабушкой присмотришь, и к школе надо готовиться.
– До школы еще целых два месяца!
– Вот и хорошо, значит, лучше подготовишься.
Из коридора донесся звонкий голос тети Капы:
– Бугровы, смотрите, что ваш Васька притащил!
Женя тут же выскочила вон.
У входной двери сидел Васька и держал в зубах крошечную серую мышь. Увидев хозяйку, не спеша подошел к ней и положил добычу у ног.
– Ишь ты, – восхитилась тетя Капа. – Хвастается!
– Мама, посмотри скорей! – крикнула Женя и из комнаты вышли мама и бабушка.
– Что стряслось? – спросила мама, увидела трупик мыши и пронзительно взвизгнула. – Фу, какая мерзость! Немедленно выкинь!
Женя присела на корточки и погладила Ваську.
– Мама, ну как ты не понимаешь! Он же пришел показать, что он не дармоед какой-нибудь, а честный кот.
– Выбрось сейчас же, чтобы я эту дрянь здесь не видела! – сказала мама и поспешно вернулась в комнату. Бабушка покачала головой и тоже ушла. Жене было жутко смотреть на мертвую мышь, но она пересилила себя, погладила Ваську по голове и сказала:
– Молодец, Вася! Ты настоящий охотник. Можешь съесть свою мышку.
Но Васька есть мышь не торопился и, даже, кажется, вовсе не собирался. Тогда Женя быстренько сбегала в комнату, оторвала от старой газеты «Ленинградская правда» кусочек и вернулась в коридор. Поборов страх, она завернула мышь в газету и отнесла в мусорное ведро. Потом снова подошла к Ваське и принялась гладить и чесать за ухом. Васька блаженно жмурился и замурлыкал.
– А мама уезжает строить укрепрайон, – сказала она коту. И тут дверь распахнулась и в кухню вошел отец. В руках он держал какой-то сверток.
– Папа, а мама уезжает строить укрепрайон!
Папа погладил Женю по голове и прошел в комнату. Женя подхватила Ваську и поспешила за отцом.
– Иду добровольцем, – сказал он. Бабушка заплакала и папа обнял ее: – Не надо, мама.
Мама печально смотрела на них, потом отложила юбку, которую держала в руках. Папа подошел к ней и они крепко обнялись.
– Папа, – позвала Женя отца, – ты уходишь на войну?
Папа поцеловал маму, вернулся к свертку и снял с него серую упаковочную бумагу. Это оказалась книга. Папа протянул ее Жене и сказал:
– Держи, дочь. Это тебе на память.
Книга была большая. Женя перехватила кота одной рукой, другой взяла книгу.
– Жюль Верн. Таинственный остров, – прочитала она. – Спасибо, папа. А ты надолго на войну?
– Конечно, нет, – улыбнулся папа. – Вот разобьем фашистов и вернусь.
Он отобрал у Жени Ваську, потрепал по рыжей шерсти и сказал ему:
– А ты остаешься за мужчину. Береги моих девочек, разбойник.
– Он мышь сегодня принес, – добавила Женя. Папа рассмеялся:
– Да? Вот молодчина. Добытчик! – он отпустил Ваську, взял Женю на руки, подбросил к потолку, словно она была маленькой и прижал к себе. – Прощай, дочь. Будь умницей.
Одно мороженое на двоих
– Мама, бабушка, у нас Нина! – возвестила Женя, ворвавшись в комнату. Нина поздоровалась и скромно стала у двери, держа школьный портфель обеими руками спереди.
– Обедать будете? – спросила бабушка, но Женя замотала головой, размахивая косичками:
– Что ты, бабушка, мы же с Ниной на день рождения к ее двоюродной сестре! А там сладкий пирог!
Мама спустила ноги с дивана, но Женя подскочила, удержала:
– Лежи, лежи! Что я, сама платье не надену?
Мама снова легла, спросила:
– Далеко живет сестра-то?
– На проспекте Стачек, – сказала Нина. – Дядя Витя с тетей Леной на Кировском заводе работают.
Из-за ширмы выскочила Женя. На ней было новое платье, белое в синий горох.
– Ну, как? – спросила Женя и закружилась на месте.
Мама кивнула, улыбнулась:
– Хорошо. Антонина Ивановна, повяжите Жене банты, пожалуйста.
Бабушка принялась за дело. Откуда-то вылез Васька, потерся о ноги Нины, она наклонилась к нему, погладила рыжую спинку.
– Какой он у вас яркий, – сказала она. Мама спросила:
– Вы сразу к сестре?
Нина помотала головой:
– Нет, что вы! Мы еще ко мне зайдем, у меня тоже красивое платье есть. Не могу же я в форме идти!
– Мама, я готова! – встала перед диваном Женя. Два белых огромных банта парили у нее над головой.
– Вот теперь другое дело, – сказала мама. – Ступайте. Женя, чтобы не позднее шести вечера дома.
– Хорошо! – Женя подхватила Ваську, покружилась с ним по комнате. – А ты остаешься за мужчину! – сказала она, отдала кота бабушке и они с Ниной выпорхнули за дверь.
Когда спускались по лестнице, Нина спросила:
– А мама у тебя болеет?
– Да, спину сорвала. Когда Лужский рубеж строила. Две недели как вернулась. Устала, там же много копать нужно было. А еще их бомбили фашисты. Хорошо, что всё кончилось!
Несмотря на то, что уже начался сентябрь, солнце припекало совсем как летом. Подруги сошли с трамвая на проспекте Стачек. Теперь предстояло пройти пешком. На углу в тени дома стояла тележка с мороженым. Тетка-продавщица в белом халате и чепце обмахивалась картонкой. Рядом вилась длинная очередь за пивом.
– Жень, вот бы мороженого сейчас! – сказала Нина, глядя на заветную тележку. Женя вздохнула и поправила банты на голове:
– Мне мама не разрешает без нее мороженое покупать.
– И мне… – согласилась Нина, но тут же хитро улыбнулась и добавила: – Зато папа разрешает. Гляди!
И она как фокусник достала откуда-то пару монет.
– На одно хватит.
Женя глядела на деньги в руке Нины и думала лишь о том, что, съев мороженое, она обманет маму, а маму обманывать она не умела и не хотела. И потому даже пломбир, съеденный вот так, тайком, был бы не таким вкусным, как если бы его разрешила съесть мама.
Женя тяжело вздохнула и собралась уже сказать об этом Нине, как вдруг что-то случилось.
Нестерпимо громко треснуло на другой стороне улицы, блеснула жуткая вспышка, и вокруг засвистело и засекло по булыжной мостовой каким-то крошевом. Тут же треснуло еще чуть дальше по улице, еще и еще, а Женя стояла и не понимала, что происходит. Всё было как в мутном непонятном сне. Она вдруг отчетливо и во всех подробностях увидела, как белый халат мороженщицы окрасился красным и та, прямо со своей картонкой, без единого звука, навзничь валится прямо на тротуар и лежит, неподвижно уставившись на очередь за пивом. А в очереди провалы: вот только что все стояли плотно друг за другом, и уже то тут, то там не хватает людей. Грохнуло еще, и Женя увидела, как мужчина в белом костюме и шляпе, роняет полную кружку и нелепо оседает прямо под ларек и его брюки темнеют от разлитого пива. Снова громко треснуло, и на другой стороне улицы медленно и нехотя обрушился кирпичный дом и стекла брызнули из разбитых окон прямо на мостовую. Кажется, кричали люди, но Жене казалось, что она оглохла, в уши будто набили ваты, она потрясла головой и увидела, как неподалеку лежит мужчина в военной форме и отчаянно машет ей рукой. Она вгляделась в его лицо и вдруг поняла, что он кричит ей два простых слова: «Девочка, ложись!» Но Женя помотала в ответ головой и сказала, не слыша своего голоса: