– Вещи принесешь через пару часов, не могу же я в одной рубашке по больнице ходить. Давай уже, иди.
Арина встала:
– Я скоро вернусь.
Она и, правда, вернулась быстро, благо больница находилась недалеко от дома. Повесила халат на спинку кровати, поставила тапочки на пол.
– Юра звонил, обещал приехать.
Елена Назаровна покосилась на дочь.
– Да неужели? Вспомнил о нас?
Арина вздохнула, не зная о чём говорить с матерью. И так ведь ясно Юре совершенно неинтересны дела семьи, он вычеркнул себя, уходя из дому.
– Я сказала, что ты заболела.
– Хорошо. А теперь оставь меня, хочу отдохнуть.
Арина с радостью выбралась на улицу, всей грудью вдохнула свежий воздух. До окончания занятий в школе оставалась неделя, впереди её любимое время года, можно вволю поплавать в море, погреться на песке, половить рыбу. Саша поднялся с лавочки, подбежал к ней.
– Ты недолго была. Пошли теперь к нам, хочу яичницу с помидорами. Сделаешь?
Арина кивнула. Странное равнодушие и холод, проникшие в её сердце в больнице, отпустили.
– А давай ещё спагетти с сыром сделаем?
– Давай.
На следующий день она снова отправилась в больницу, чувствуя себя обязанной проведать больную. Она оставила от школьного обеда пакетик яблочного сока и булочку, чтобы хоть что-то принести. Арина видела конфеты и фрукты, лежащие на тумбочках у других женщин, а у матери не было ничего. Елена Назаровна, заметив дочь, повернулась к стене и глухо пробормотала:
– Уходи.
Арина растерялась. Положив пакетик сока и булочку на тумбочку, молча посидела пять минут у кровати матери. Та упорно не поворачивалась к ней и больше ничего не говорила.
На следующий день история повторилась. Тягостное молчание под недоумённые взгляды соседок по палате стало невыносимым для девочки. Она ощущала себя неловко, не понимая, в чём провинилась. Так продолжалось ещё два дня. Арина уже хотела отказаться от посещения больницы, но на четвёртый день мать села на кровати, накинула халат и поманила её за собой в коридор. Елена Назаровна повела дочь на улицу, усадила на скамью, опустилась рядом.
– У меня обнаружили цирроз печени, долго я не протяну. За эту неделю я передумала больше, чем за последние пятнадцать лет. Не знаю, поймёшь ли то, что скажу тебе сейчас, но постарайся запомнить, все-таки скоро тебе исполнится одиннадцать лет, не маленькая уже, – Елена Назаровна взяла дочь за руки, усмехнулась, когда та дёрнулась от её прикосновения. – Тебе неприятно, когда я дотрагиваюсь?
Арина опустила голову.
Мать вздохнула и тихо произнесла:
– Неприятно и непривычно. Прости. Из меня получилась плохая мать. В тебе я вижу лишь Кольку: его серые глаза, его рот, даже форма ушей. У тебя всё его. А я никогда не любила твоего папашу. Никогда. Перед ним я тоже сильно виновата. Зная, что он любит меня, использовала его для мести, и только, – она горько усмехнулась. – И кому отомстила в результате? Себе самой. Испоганила жизнь и Коле, и детям. Прости меня, Аринка. Станешь большой, никогда не ставь любовь к мужчине на первое место, не теряй себя. Ни за что! – Елена Назаровна повысила голос, так крепко сжала пальцы дочери, что та вскрикнула. – Запомни! Никакая любовь не стоит того, чтобы пустить свою жизнь под откос, разбив себя на мелкие кусочки.
– Мне больно, – Арина выдернула руки из цепких пальцев матери. Чуть отодвинулась от неё.
– Просто запомни, кроме этой другой жизни у тебя нет и не будет. Исправить ничего не получится. Не повторяй мои ошибки. Как бы ни был дорог тебе мужчина, ты и твоя судьба важнее. Люби себя сильнее другого человека, – Елена Назаровна закашлялась, бросила взгляд на испуганное лицо дочери. – Хотя… ты эгоистка, у тебя должно получиться любить себя. А я вот не сумела.
– Мама, – выдавила из себя Арина. – О чём ты говоришь? Я не понимаю. Ты сильно больна?
Елена Назаровна разозлилась, на бледных впалых щеках появились красные пятна. Она откинула с лица седую прядь, подняла голову. Высоко в кронах клёнов шумел ветер, трепая молодую листву, пахло свежескошенной травой и немного пылью. Но не той сухой и жаркой, что витает в воздухе летом, а весенней, лёгкой, наполненной пыльцой цветов.
– Сдохну я скоро. Так тебе понятнее. Хочу хоть напоследок объяснить кое-что и повиниться. В юности я очень любила одного мужчину. Неважно, по какой причине, да и знать тебе этого не надо, мы поссорились. Гордая я была и глупая. Решив ему жестоко отмстить, вышла замуж за другого. Коля души во мне не чаял, взял беременной. Я, идиотка, думала: любимый прибежит, будет в ногах валяться, но он не пришёл. А я возненавидела весь свет и особенно Колю, твоего отца. Просто он крайним оказался. Я надеялась, любимый не захочет, чтобы его сына воспитывал другой мужчина, но просчиталась, он не простил и бросил меня вместе с ребёнком. Не пожелал моего возвращения. Поэтому я говорю тебе: будь умнее. Любовь, как болезнь, можно пережить и вылечиться. В конце концов другой мужик отыщется, а вот жизнь иной уже не будет. Обещай, что не будешь терять голову!
Арина кивнула, она сейчас могла дать любое обещание, лишь бы успокоить мать. Глаза у той непривычно блестели, никогда раньше она так с ней не разговаривала.
Елена Назаровна пристально смотрела на дочь, будто не видела раньше. Впервые без неприязни отметила: серые, как у мужа глаза украшают тонкое лицо Арины, да и пухлая чуть вздёрнутая губа больше не раздражает. Каким-то образом у неё и некрасивого мужа получилась симпатичная девочка. Почему она испоганила жизнь собственной дочери, сделав её заложником собственных ошибок и разочарований? Она обожала первого сына, так похожего на любимого мужчину, терпела второго, обликом походившего на неё и совершенно равнодушно относилась к нежданно родившейся дочери. Она чувствовала едкую горечь вины и от этого в душе поднималась буря эмоций.
– Я пыталась утопить память о любви в спиртном, мне хотелось забыться, чтобы не ощущать боль, – едва слышно произнесла Елена Назаровна, не сводя глаз с дочери. – Я так преуспела, что не заметила, как спилась сама и споила Колю. А ведь он слабый, слушался меня, всегда был готов составить компанию, делал всё, что я велела. Вот так-то, дочь, начинала я с мести, кончила тяжёлой болезнью. А в промежутке прошла никчёмная жизнь. Ни уму, ни сердцу и никому ни капли тепла. Ты ведь запомнишь меня злой и пьяной, и я уже этого не изменю. Просто не успею. Один Димка будет сожалеть обо мне, вот о нём я заботилась, не забывала даже будучи готовой в стельку, Юре достались лишь крохи любви, а на тебя не хватило совсем. Прости меня, дочь!
Арина вздохнула. Её сердце не отзывалось на исповедь матери, будто она слушала слова совершенно чужого и далёкого человека. Отчего-то нахлынула усталость и апатия. Хотелось быстрее покинуть и мать, и этот больничный парк.
– Я прощаю тебя.
– Точно прощаешь? – Елена Назаровна пыталась поймать ускользающий взгляд дочери. – Спасибо! Мне стало легче.
Арина отвернулась. «А мне нет. Тяжело узнать, что ты никогда не любила меня, и оказывается, я никому была не нужна в семье».
– Пойду. Мне ещё уроки делать.
– Хорошо. Чем отец занимается?
Арина усмехнулась.
– Чем и всегда. Ждёт пенсии, а пока её нет, уходит по утрам добывать денег на пропой, потом спит.
– Понятно. Что ж, иди.
Юра приехал на следующий день вечером, с брезгливым выражением на лице прошёлся по комнатам.
– Ну и бомжатник устроили. Всё хуже и хуже квартира выглядит. Как там мать?
– Не очень. Бледная…
Юра поддёрнул брюки, уселся в кухне на табурет.
– Ещё бы, столько лет водку жрать. Папаша сколько дней гуляет?
Арина вытерла стол влажной тряпкой, убрала крошки. Насыпала в тарелку гречневой каши.
– Отец пьёт давно без перерыва. А я могу тебя лишь этим накормить, есть ещё чай с булочкой.
– Давай кашу, – Юра расстегнул пару пуговок на рубашке. – Душно тут, открой окно.
Арина послушно распахнула створки, прохладный вечерний воздух полился в комнату.
– Завтра проведаю мать в больничке, а потом привезу тебе продукты, – невнятно произнёс Юрий, прожёвывая кашу. – Они совсем ничего не покупают, вся пенсия уходит на пропой? – вдруг поинтересовался он.
Арина сделала глоток невкусного дешёвого чая, вот у Саши дома совсем другой чай: ароматный, терпкий, пахучий.
– Вся. Ещё у меня денег требуют, думают: ты мне их даёшь.
– Совсем обнаглели, – возмутился Юрий. – Эх, забрать бы тебя, сестрёнка, но некуда сам нам квартире живу.
Арина промолчала, брат часто так говорил, будто оправдывался, но она чувствовала, ему не хочется с ней возиться.
– Пойду-ка гляну на родителя, что-то он слишком тихо спит, – Юрий отряхнул крошки со светлых брюк и направился в родительскую спальню. Вскоре оттуда донеслись громкие возгласы. – Чёрт! Да он того… загнулся. Холодный уже.
Арина вскочила со стула, кружка в руке дрогнула, упала на пол, разлетаясь на кусочки. Юрий выскочил из спальни и принялся звонить в полицию. Потом повернулся к сестре.
– Блин! Ну невезуха. У меня встреча в одиннадцать, придётся отменять. Когда ты видела папашу в последний раз.
– В два я пришла со школы, он сидел за столом и пел песни. После больницы отправилась к Саше делать уроки. В четыре вечера вернулась, заглянула в спальню – отец спал.
– Ясно. До двух был ещё жив. Ну зараза! Как всё не вовремя! – Юрий в сердцах пнул табурет, тот отлетел в стене.
Глава 8
Родителей похоронили в одни день, хотя разница между их кончиной была в три дня. Елена Назаровна успела узнать о смерти мужа перед тем, как впала в кому, из которой уже не вышла. Юрий не стал забирать тела родителей из морга домой – в одинаковых дешёвых гробах их сразу же отвезли на кладбище. Никто кроме его и Арины не провожал их в последний путь. Гробы не открывали, Юрий не позволил сестре смотреть на тела, считая, что ребёнок должен запомнить родителей прежними, пусть у неё и останется недобрая память, но хотя бы она не увидит их мёртвыми. Он не признавался себе, что и сам не желал смотреть. В душе давно попрощался с ними, как только осознал: прежней мамы больше нет, на её месте появилась вечно пьяная женщина, а отца же он и раньше считал слабаком и тряпкой, полностью попавшим под влияние жены. Юрий ощущал недовольство собой из-за того что, покинув квартиру родителей, оставил сестру без помощи, но и это беспокойство быстро загнал глубоко внутрь. Он не стал делать поминки, решив: нечего зря тратить деньги. Когда вернулись домой, Юрий, опрокинув стопку водки за упокой, сообщил сестре.