Люди сгрудились, не решаясь подойти к месту убийства. Дети замолкли.
— Предположим, я — Длинный, — сказал Глава. — Я поговорил с Ходоком. Теперь Ходок, где ты в это время стоял? Ходок занял свое место за стволом дерева.
— Долгоносик, где в это время был ты? Долгоносик стал за стволом другого дерева.
— Красноречивый, займи свое место.
— Какое место? Какое место? Меня тут не было! —
Ходок показал:
— Он там стоял. И Длинный шел как раз в его сторону.
— Стань туда, — сказал Глава.
— Хорошо, я стану, но меня здесь не было.
Человек Боя наблюдал за этим со стороны, усмехаясь.
Глава сказал:
— Итак, вот Длинный идет в твою сторону. Медленно зашагал к Красноречивому. Все ближе. Как вдруг тот закрыл лицо руками и закричал:
— Хорошо, я сознаюсь!.. Но не полностью. Мы стреляли одновременно. Но я не успел натянуть тетиву, как Длинный вдруг упал. И превратился в труп.
Глава обратился к людям.
— Дорогие родичи! Теперь нам известны все, кто повинен в гибели Длинного. Почти все. Нам предстоит решить, какую кару они заслужили.
Но тут Человек Боя, перебив его, пророкотал:
— Может быть, по моему лбу слишком много лупили дубинками враги, и он перестал соображать. Может быть, я гожусь только на то, чтобы отдать за вас жизнь молча. А говорить мне не положено. Тогда растолкуйте мне; что происходит. Второй день нам тычут этого Длинного. А что Длинный! Он хотел стать на нашем пути к обыкновенной справедливости. Однако, нашлись среди нас люди, которые ему помешали. И вот, вместо того, чтобы воздать им почести, мы обвиняем их! Как будто они совершили преступление! Что, Друзья, разве не так?
Воинственные зычно закричали:
— А то нет!
— Довольно уж!
— Хватит уж!
— Пора уж!
Черепашка запричитала:
Оборотни!
Не морочьте нас!
Простодушные,
простецкие,
непорочные!
Оборотни
с улыбочками безобидными!
Заклинаю вас!
Незаметные,
станьте видными!
Оборотни,
нам в глаза светло глядящие!
Ящерицы!
Обернитесь
ящерами!..
Красноречивый в страхе забормотал:
— Чур меня… Чур меня… Нечего заклинать, нечего!
— Здесь наводят порчу на людей! Возьмите-ка ее! — распорядился Человек Боя.
Двое воинственных направились к Черепашке, но Ушастый бросился на них, и они покатились по земле.
— Так вот для чего ты берег своих молодцов! — ошеломленно крикнул Долгоносик. — Наше дело было убрать Длинного, а они чистенькие, они вступают в игру теперь!
— Этого тоже взять, — велел Человек Боя.
Двое воинственных направились к Долгоносику, но он побежал от них, увертываясь. Началась оголтелая жестокая драка.
Глава поднял руку, но на него не обращали внимания. Тогда он выхватил кого-то из свалки, повернул к себе.
— Меня стукни. Меня! Хлобыстни! Врежь мне по глазам! Хрясни меня по шее! Сорви на мне злость, сразу станет легче!
Выхватил одного за другим, кричал:
— Укуси меня! Кусай! Какие клыки у тебя острые! Откуси мне ухо! Перегрызи мне глотку!.. А это кто же? Девушка! Крепкие у тебя, оказывается, когти. А ты — меня! Меня! По роже моей старой! Интересно же, — будет о чем рассказать!
Люди расползались, разбредались. Драка иссякала.
— Раздор и склока. Раздор и склока… Это конец.
— Нет, старый, сказал Человек Боя. — Это не конец. Это начало… Подойди, юноша.
Один из воинственных, смущенно улыбаясь, подошел.
— Вчера в лесу на него напал тигр. А у него в руках была одна рогатина. И он победил, одержал победу над полосатым! Вот какие люди нам нужны. Вот кому первое место и на совете, и у костра! Потом станем лелеять никчемных и бесполезных. Потом, это я тебе обещаю. Но пока пускай они потеснятся.
— Пускай потеснятся, — поддержали Человека Боя воинственные.
— Пускай потеснятся!
Мы видели этих людей и раньше, но что-то изменилось в них. Как будто выросли подбородки, как будто укоротились лбы.
Ушастый встал перед Человеком Боя.
— Значит, ты считаешь, что одни могут быть сыты, когда другие голодны, так тебя понять?
— Да, Ушастый, ты смышленый парень.
— И значит ты считаешь, что свирепость — это для человека самое главное, так, да?
— Да, я Человек Боя, для меня это самое главное.
— А тех, кто не так свиреп, надо уничтожить. Так, да?
— Да, приятель, бесполезных полезно уничтожать.
— А помнишь ли ты, что если луна увидит кровь человека, пролитую его сородичем, то этот сородич должен умереть?
— Сначала ты умрешь, Ушастый.
Две стрелы просвистели в воздухе. Они поразили Ушастого в спину.
Вскрикнули женщины, толпа угрюмо вздохнула, и стало тихо.
Черепашка бросилась к Ушастому, вгляделась. Боясь понять, что произошло, она села на землю, радом с ним.
— Надо было увести тебя отсюда. Я не смогла, прости меня. Прости меня. Прости меня.
Глава рода, опираясь на палку, подошел к обожженному стволу дерева. Снял со лба повязку — знак своего звания — и повесил на сук.
— Пора уходить, — сказал он.
Человек Боя приблизился к нему, проговорил севшим вдруг голосом:
— Не уходи, старый. Не оставляй нас. Самый большой костер мы будем раскладывать тебе. Не думай, отец, что я все забыл. Ты хром из-за меня. Твоя нога спасла нам жизнь… Да, отныне мы пойдем новой дорогой, но мы пойдем вместе с тобой.
— Нет, друзья мои, — отвечал Глава. — Не я поведу вас этой дорогой. Вы уже пошли по ней. Я давно уже стою в пыли, поднятой вашими ногами. А кто теперь будет вместо меня, он скоро объявится. Приготовь свою речь, Красноречивый. Когда ты успеваешь собраться с мыслями, ты говоришь особенно красноречиво. Я иной раз завидую твоему умению. И тебе, Ходок, можно позавидовать. Ни на кого не прольется столько счастья, сколько на тебя. Как на глухого — птичий щебет. Как на слепого — свет солнца. А тебя, вдова, не знаю чем утешить. Поплачь, это помогает. Ты перед всеми унизилась, теперь едва ли кто-нибудь захочет жениться на тебе. Никто не узнает, как ты красива, когда купаешься в озере. Красивее юных девушек. Плачь. Едва ли кто-нибудь испытает гладкость твоей кожи, ласку твоих рук. Перед тобой, Черепашка, я не виноват. Я говорил Ушастому: уходи. Он не захотел.
А я иду. Пора, пора идти.
Мне кажется, что ухожу не я,
а вы идете. Нам не по пути.
Желаю я тебе, моя семья,
нестрашных горестей, нетяжких бед…
Я здесь остался.
Я смотрю вам вслед.
Люди опустились перед ним на колени. Вдова плакала. За ней заплакали другие женщины. Глава заковылял прочь.
Красноречивый:
Военачальник! В этот трудный час,
в час, выражаясь проще, грозовой,
ты лучший здесь, ты первый среди нас.
Прости меня, ты должен стать Главой.
Человек Боя
Клянусь, друзья, грядущею победой…
Долгоносик:
Нет, будущим ты не клянись. Оно
позором этих дней осквернено.
Человек Боя:
Кто там опять? Все тот же Долгоносик?
Долгоносик:
Да. Долгоносик! Жить в постыдном страхе
перед тобою — то же, что не жить.
Человек Боя:
Зачем же в страхе? Что с тобою, брат?
Иная мне рисуется картина:
как пчелы, что на всех цветах сбирают
их сладкий сок, мы, рот набивши медом,
летим в свой улей и, подобно пчелам…
Долгоносик:
Встречаем смерть в награду за труды!
Уже две жизни только за два дня
тебя своею кровью запятнали.
И может быть, через одно мгновенье
тебе на душу тяжко ляжет третья.
Человек Боя:
Чья же это жизнь?
Долгоносик:
Моя, вот в чем беда.
И — в спину, в спину, вам не привыкать…
Он повернулся, чтобы уйти, но две стрелы, просвистев, поразили его в спину.
Человек Боя (в ярости):
Кто там стрелял? Связать и наказать!
Неужто недостаточно убийств?
Неужто не настало время мира,
покоя и порядка в нашем роде?
Черепашка:
Нет, не настало! И не будет больше!
Человек Боя:
С почетом должным схоронить обоих.
Голосованье и гулянье — завтра.
Он хотел было уйти к себе, но вдруг быстро, как животное, обернулся и присел в страхе:
— Что?!
Люди стояли, пригнувшись, готовые нападать или спасаться. Смотрели на Человека Боя тревожно.
Просвистела стрела. Он быстро, по-звериному присел и увидел, как люди стоят, глядя кто куда.