— Да, верно. — Он коснулся губами ее щеки. Потом скользнул чуть ниже. Нашел ее губы.
Поцелуй был сладким, как мед. Когда-то давно, когда Ксюше было лет восемь или девять, отец возил ее с собой к другу в деревню. Тот держал пасеку. Ксюшу поразил гул роящихся за сеткой пчел. Так мог гудеть груженый самосвал. А потом приятель отца надел специальную маску и полез в это пчелиное логово. Ксюша от страха даже глаза закрыла. И не открывала до тех пор, пока перед ней не поставили свежие, только что вырезанные соты.
— Попробуй, — сказал пасечник.
Она попробовала. Мед был сладок и таял во рту. Никогда она не ела столько меда, вдоволь, до ломоты в челюсти. Сейчас, целуясь с Николаем, она испытывала то же восхитительное ощущение.
— Я хочу тебя, — произнес он, обхватывая ее плечи. — Никогда никого так не хотел. Ты… ты просто ведьма какая-то.
— Я ведьма, — жмурясь от наслаждения, пробормотала Ксюша…
…Они едва не пропустили тот момент, когда нужно было уходить на работу. Вскочили, как безумные, наскоро заправили постель и, не успев даже чаю выпить, выбежали из дому.
Всю дорогу в троллейбусе Николай обнимал Ксюшу, крепко прижимая ее к себе. Ее голова лежала у него на плече. Она ни о чем не думала. Ей было так хорошо, так спокойно, легко и приятно, все тревоги и страхи куда-то улетучились.
— Ты иди одна от остановки, — сказал он, когда они подъехали к спорткомплексу. — Я позже подойду.
— Хорошо. Как скажешь. — Она поцеловала его на прощанье. — Когда мы увидимся?
— Сегодня. Я приду к тебе так же, как и вчера.
— Как мне общаться с Ольгой?
Он на мгновение задумался. Потом произнес твердо.
— Общайся, как ни в чем не бывало.
Они расстались. Ксюша прошла по знакомой асфальтовой дорожке, поднялась по ступенькам, распахнула дверь. Приветственно кивнула вахтеру. Лестница на второй этаж показалась ей ведущей в преисподнюю.
Ольга сидела на стуле перед кушеткой, вид у нее был самый обычный, разве что капельку усталый. Высветленные пряди волос сияли на солнце.
— Я это сделала, — проговорила она, глядя на вошедшую Ксюшу.
— Ты имеешь в виду мелирование? Очень недурственно.
— Только, кажется, шею себе застудила. Всю ночь ныло нестерпимо. — Ольга наклонила голову, погладила затылок и поморщилась. — Ну да ладно. Красота требует жертв.
— Тебе идет, — произнесла Ксюша тоном замороженной рыбы.
Она понимала, что разговаривать с Ольгой ей будет тяжело, но что настолько невыносимо — нет, этого и предположить было нельзя. Хотелось выскочить вон из кабинета и унестись подальше сломя голову.
— А Колька еще не видел, — сказала Ольга и встала, заглядывая в зеркало.
— Почему не видел? Он разве не был у тебя сегодня ночью?
— Нет. Он к отцу ездил. Чего-то там помочь нужно было. Сейчас сражу его наповал. — Ольга направилась к двери.
— Подожди, он, может, не пришел еще, — попыталась остановить ее Ксюша, но Ольга только рукой махнула.
— Я гляну, вдруг пришел.
Ксюше стало ясно, что Ольга жить не может без Николая. Всего-то с вечера не видались, а она сама не своя. И выглядит неважно.
Дверь за Ольгой закрылась. Ксюша переоделась, поставила кипятиться чайник, достала из шкафчика в подсобке пакет с сухарями и баночку джема. Пожалуй, сегодня она устроит себе пир.
Пока она чаевничала, Ольга вернулась назад. На лице ее застыло выражение растерянности.
— Ну как, оценил? — спросила Ксюша.
— Да, ему понравилось. — Ольга уселась рядом, взяла сухарь, с хрустом надкусила. Она словно отсутствовала, глаза смотрели мимо Ксюши. — Странно.
— Что странно?
— Колька странный какой-то. Будто бы за ночь… с ним что-то произошло. Что-то такое… — Ольга замялась, не в силах подыскать нужных слов.
Ксюша молчала, отлично зная о причинах произошедших с Николаем перемен.
— Знаешь, — тихим и будничным голосом проговорила Ольга. — Я вдруг представила, что будет, если он меня разлюбит.
— Зачем себе представлять разные глупости? — с трудом выдавила Ксюша.
— Ну вот, вдруг. Может же такое случиться? — Ольга налила себе чаю, макнула сухарь.
Ксюша пожала плечами.
— Теоретически — да. А практически… — Она снова замолчала, чувствуя, что ее лицемерие брызжет через край.
— Не знаю, смогу ли я без него, — сказала Ольга просто и обреченно.
Ксюшу бросило в пот.
— Давай не будем о грустном, — попросила она почти умоляюще.
— Давай. — Ольга вымучено улыбнулась. — Расскажи, как у тебя дела? Может, вместе свадьбы справим?
— О, об этом еще рано думать. — Ксюша заставила себя рассмеяться. — Но в целом, все хорошо.
— Я рада за тебя.
Ксюша вдруг подумала, что роли поменялись. Совсем недавно здесь, в подсобке, сидя на этом самом диване, Ольга сияла, а Ксюша желала ей удачи, чувствуя, как душа покрывается льдом. И вот теперь все наоборот. Если бы Ольга еще знала, кто ее новый любовник, с кем именно ей так хорошо!
Пришла клиентка. Начался рабочий день. К обеду Ольга понемногу пришла в себя, стала улыбаться, болтать, как прежде. Она несколько раз сбегала в спортзал, и, видимо, Николай сумел как-то запудрить ей мозги. Обедать они ушли вдвоем, Ксюша сочла, что и так нарушила диету мучным и сладким и решила устроить себе разгрузку. В половине пятого она попрощалась с Ольгой и поехала домой. Едва Ксюша переступила порог квартиры, зазвонил мобильный.
— Ксюнь, это я. — Голос Ольги дрожал. Она еле сдерживала слезы.
— Что такое? Что стряслось?
— Ничего. Но я хочу приехать к тебе в гости. Можно? Или ты занята?
— Занята, — с трудом проговорила Ксюша.
— Жаль.
— Да что такое, в самом деле?
— Коля снова должен уехать. Мне так одиноко без него. Так плохо. — Ольга всхлипнула.
— Брось. Нельзя сразу раскисать из-за каких-то пустяков. Займись чем-нибудь полезным, или отдохни. Телевизор посмотри.
— Ладно. — Ольга вздохнула и отключилась.
Ксюша отложила телефон и отправилась в кухню, готовить ужин.
19
Николай пришел, как и договаривались, в половине одиннадцатого. Прямо с порога подхватила Ксюшу на руки и унес в спальню.
Ужин в кухне остывал. «Вот так сбывается сказка», — думала Ксюша, лежа навзничь на тахте без сил, и глядя в потолок счастливыми и безумными глазами.
Николай рядом тихо шевельнулся, его ладонь легла ей на плечо.
— Устала? — Кажется, он улыбался, но Ксюша в темноте не видела его лица.
Она неопределенно мотнула головой. Это не означало ни «да», ни «нет», просто отражало ее состояние — тихого и полного блаженства.
Николай осторожно и ласково погладил нежную, шелковистую кожу.
— Какая ты… — Он запнулся, подбирая нужное слово. — Какая мягкая. Беззащитная. Точно ребенок. Тебя можно сжать в объятиях и раздавить.
— Раздави. — Ксюша вздохнула и переместила голову с подушки ему на грудь.
Он усмехнулся.
— Не хочу. Я буду тебя беречь. Как фарфоровую куклу. Знаешь, у отца, когда я был маленький, сидела на комоде такая куколка. Личико розовое, носик, ротик — все такое забавное, миниатюрное. И голубые глаза.
— Почему ты все время говоришь про отца? — Она глянула на него с удивлением и любопытством. — А мама?
— Мама умерла, когда мне было два года, — проговорил Николай просто и тихонько привлек ее к себе.
Ксюша опустила ресницы.
— Прости. Я ничего не знала. Ольга мне не сказала.
Его лицо напряглось, но лишь на мгновение. Потом на нем снова возникли нежность и умиротворенность.
— Отец так и не женился больше. Всего себя посвятил моему воспитанию.
— Он тоже был спортсмен? — спросила Ксюша.
— Нет. Он был обыкновенным инженером. Но держал себя в замечательной форме. Зимой и летом обливался ледяной водой, каждое утро совершал пробежки, на турнике такие кульбиты выделывал — закачаешься. Во дворе его уважали.
— Неужели у такого мужчины совсем не было женщин? — не поверила Ксюша. — По идее, они должны были табуном вокруг него виться.
— Они и вились, — засмеялся Николай. — Но отец ни к кому из них не относился всерьез, так, как когда-то к матери. Пожалуй, лишь к одной. Ее звали Наташа. Она была намного моложе отца, лет на двадцать, если не больше.
— Красивая? — отчего-то с ревностью поинтересовалась Ксюша.
Николай покачал головой.
— Тот-то и оно, что нет. Серая мышка. Маленькая, худенькая. Лицо какое-то неприметное. Волосы вечно кое-как лежат, она их в пучок закалывала, небрежно так, будто ей все равно, как она выглядит. А может, ей и было все равно.
— Чем же она зацепила твоего отца? — изумилась Ксюша.
— Сам не знаю. Было что-то в ней такое — словами этого не опишешь. Смирение какое-то, покорность.
— Чему покорность?
— Судьбе. Она будто бы ни о чем хорошем не мечтала, жила себе и… всем была довольна. Отец замуж ее никогда не звал, она и не расстраивалась. Ребенка он не хотел, Наташа любила меня, как сына. Хотя разница между нами была смехотворная — всего одиннадцать лет.
— А ты? Ты любил ее? — Ксюша требовательно заглянула ему в глаза.
— Любил. — Он кивнул.
— Как мать или как женщину?
— Как женщина она меня нисколько не волновала. Разве… разве только однажды. — Взгляд Николая стал задумчивым. Он бережно отстранил от себя Ксюшу, приподнялся на постели. — Мне тогда только-только исполнилось шестнадцать. Все лето я провел на сборах, в спортивном лагере. Вырос, возмужал, загорел. Вернулся домой, в Москву, поглядел в зеркало — вылитый отец. И росту почти такого же, а когда уезжал, был на семь сантиметров ниже. Ну, я стою, радуюсь, мечтаю о Надьке Рукавичкиной из второго подъезда — та мне давно нравилась, еще с прошлого года, да все никак смелости не хватало подойти к ней. Для пущей крутости еще и подбородок выпятил, и брови свел над переносицей. И тут входная дверь открывается, и входит Наташа. Плечики узенькие, опущенные, хвостик на затылке, в руках хозяйственные сумки. Увидела меня, лицо ее потеплело, в глазах радость: «Коля, ты приехал уже? А я думала, завтра». Я и правда, должен был завтра приехать, но что-то там в лагере произошло, не помню что, и мы раньше вернулись. «Хорошо, — говорит Наташа, — что я в магазин сбегала. Продуктов целую кучу накупила, как чувствовала, что ты объявишься. Голодный?» Меня и спрашивать незачем — я всегда был голодный, как любой парень, когда ему шестнадцать. Организм растет, ему заправка нужна. Голодный, отвечаю. А сам все не могу от зеркала оторваться, краем глаза туда кошу. А другим глазом — на Наташу. Заметила она, как я вырос? Она вроде бы не заметила. Во всяком случае, прошла мимо, сумки в кухню унесла. Вскоре там что-то зазвенело, забулькало, запах пошел. Я уже к тому времени в комнате своей сумку разобрал, грязное в ванную отнес, стирать, чистое надел. Сижу, жду, когда меня позовут. А она все не зовет. И стало тут меня что-то подзуживать. В новой майке, волосы пригладил — и в кухню, к Наташе. Она у плиты хлопочет, то попробует что-то, то посолит, то пену сольет. Фартучек у нее вокруг талии, махонький такой, с кармашком, волосы из пучка выпали, на спине лопатки, как крылышки. Услышала шаги, обернулась. «Что, невмоготу?» — И вдруг покраснела. Да как! Пунцовая стала, прямо вареный рак. Глаза забегали. На меня глянуть боится, только в стороны и в пол. Ну, и я ужасно застеснялся. Меня аж в жар бросило. Стою напротив нее и понимаю… понимаю, что хочу ее. И она меня хочет. Сколько это продолжалось, не запомнил. Очнулся, когда из кастрюли суп побежал. Зашипел, хлынул на плиту. Наташа ойкнула, конфорку закрутила, схватила тряпку. Стала вытирать мокрое. В это время отец пришел…