Борьба за лучшую жизнь. От луддитов до чартистов
Промышленный переворот и войны конца XVIII – начала XIX в. породили в Англии новые социальные проблемы. В начале нового столетия стало очевидно, что механизация производства ведет к сокращению потребности в живой рабочей силе. Врагами рабочих оказались машины, и именно машины стали объектом мести людей. У истоков движения разрушителей станков стоит полулегендарная фигура рабочего паренька из Лестершира Неда Лудда, который в 1799 г. испортил несколько машин. По имени Лудда разрушители промышленного оборудования стали именоваться луддитами.
Движение луддитов приняло особый размах в 1811–1812 годы на текстильных фабриках графств Ноттингемшир, Дербишир, Йоркшир и Лестершир. Владельцы промышленных предприятий терпели огромные убытки. Бывали случаи, когда, пытаясь предотвратить гибель станков, фабриканты и их управляющие сами становились жертвами озверевшей толпы. Желая обезопасить себя и свое имущество, промышленники обратились в парламент е просьбой принять закон, предусматривающий самые серьезные наказания для луддитов, вплоть до смертной казни[89]. В результате в 1813 г. в Йоркшире было казнено семнадцать участников луддитских беспорядков.
По окончании войны с наполеоновской Францией проблема занятости населения приобрела еще более острую форму: вернувшиеся к мирной жизни бывшие солдаты нуждались в рабочих местах, и без того дефицитных. К тому же Британия переживала кризис перепроизводства – послевоенная Европа оскудела настолько, что перестала быть рынком сбыта для произведенных в «мастерской мира» товаров. У Британии, правда, оставалась возможность вести торговлю с Вест-Индией и странами Востока, но эти рынки могли поглотить лишь весьма ограниченный спектр продукции. Вывоз товаров из страны сократился, цены на них упали. Например, стоимость тонны чугуна уменьшилась в 2,5 раза, с 20 до 8 фунтов стерлингов. В этих условиях дальнейшее производство становилось убыточным. Предприятия закрывались, а тысячи рабочих оказывались выброшенными на улицу без средств к существованию.
Тем более острой стала реакция народа на принятие в 1815 г. так называемых хлебных законов, в соответствии с которыми, дабы не ущемлять интересы британских землевладельцев, запрещалось ввозить в Великобританию более дешевое зерно из других стран. Гнев бедноты вылился в серию хлебных бунтов, прокатившихся по стране в 1816 г. Дороговизной хлеба объяснялось его практически полное отсутствие в рационе низшего сословия: основу питания составляли овес и горох, из которых варили густые супы-похлебки. Позднее народ так же решительно продолжал добиваться отмены хлебных законов, как в свое время протестовал против их принятия.
16 августа 1819 г. в Манчестере состоялся крупный митинг, в котором приняли участие от 60 до 80 тыс. человек. Ораторы требовали отмены хлебных законов и парламентской реформы с тем, чтобы в законодательном органе власти были представлены и наиболее демократические, плебейские слои общества. Во время митинга один из ораторов был арестован внезапно нагрянувшим отрядом конных гвардейцев, которые затем врезались в безоружную толпу, нанося сабельные удары направо и налево. Жертвами убийц в военной форме стали одиннадцать мирных жителей, около 600 человек (примерно четверть из них составляли женщины) получили ранения. По названию места проведения митинга – на Питерсфилде – и по аналогии с Ватерлоо, поскольку разгоняли толпы митинговавших и те, кто участвовал в этой исторической битве, кровавая бойня получила название Питерлоо. После Питерлоо правительство тори графа Ливерпульского санкционировало гонения на тех, кто отваживался открыто выказывать радикальные взгляды, и многие поборники общественных реформ были вынуждены отправиться в эмиграцию. В то же время партия вигов приняла решение поддержать требование проведения парламентской реформы, чем снискала себе широкую народную поддержку.
Однако агитировать за парламентскую реформу было непросто. В ноябре 1819 г. парламент принял серию ограничительных законов, известных как «Шесть постановлений», по которым власти на местах получили право разгонять собрания, если на них сошлось более пятидесяти человек, а также обыскивать частные дома по подозрению хозяев в хранении оружия. Запрещались уличные шествия с транспарантами и знаменами, издатели должны были нести ответственность за публикуемые материалы вплоть до тюремного заключения или высылки в каторжные колонии. Были также введены налоги на издание газет и брошюр, чтобы сделать радикальные издания недоступными для большинства нации. Эти драконовские законы, равно как и постепенное оживление промышленности в 1820-е годы, способствовали относительному затуханию социальных протестов, но, когда в 1830-е годы в Британии разразился новый экономический кризис, требования о проведении парламентской реформы зазвучали с новой силой.
Наконец 7 июня 1832 г. парламент одобрил билль о реформе, который с этого момента стал законом государства. За счет снижения имущественного ценза избирательными правами стали пользоваться в три раза больше британских мужчин – 670 тыс. человек (до реформы избирательным правом обладали только 220 тыс. британцев). Кроме того, было упразднено 55 «гнилых местечек», еще 30 получили право выдвигать в парламент только одного депутата. Одновременно в Лондоне и других крупных промышленных городах страны было создано 42 новых избирательных округа, а графства получили возможность дополнительно посылать в парламент еще 65 депутатов. Итак, реформа 1832 г. дала избирательное право 670 тыс. человек из 14 млн населения страны. Не представленными в палате общин остались беднейшие слои, и прежде всего промышленный пролетариат.
Вскоре на политической арене Великобритании появилось новое общественное движение, направленное на дальнейшее углубление парламентской реформы, – чартизм. Название этого движения происходит от слова charter – «хартия, грамота, петиция».
Главным идеологом чартистов, представлявших свои просьбы в парламент в виде хартий в 1839, 1842 и 1848 г., был Уильям Ловетт (1800–1877). Основные требования чартистов заключались в предоставлении избирательного права всем мужчинам, достигшим совершеннолетия, введении ежегодных всеобщих выборов и тайного голосования. Чартисты стремились к тому, чтобы избирательные округа были равными по числу выборщиков, требовали отмены закона, по которому депутатом парламента мог стать только владелец частной собственности, а также предлагали выплачивать депутатам палаты общин жалованье, чтобы неимущие, вошедшие в состав парламента, могли заниматься политикой, не думая о хлебе насущном.
Предназначенные парламенту петиции были подписаны миллионами людей, принадлежавших к самым разным сословиям, – от королевы до последнего нищего. Хартию 1839 г. подписали около 250 тыс. человек, под хартией 1842 г. стояло уже 3 млн подписей, почти столько же чартистов подписало документ 1848 г., но, поскольку правительство угрожало применить силу для разгона шествия, которому надлежало доставить петицию в парламент, требования чартистов так и остались мертвой буквой. Однако со временем, в 1867 и 1884 годах, положения хартии были учтены в соответствующих поправках к закону о выборах.
Введение и гуманизация фабричных законов
Среди бедных слоев населения обычно было отдавать детей «в люди» в самом нежном возрасте. До промышленного переворота детский труд традиционно использовался на шахтах, а маленькие, худенькие мальчики становились трубочистами. Трудно сказать, какая из этих работ была более тяжелой. В шахтах дети в буквальном смысле света белого не видели, зарабатывали профессиональные шахтерские болезни, получали травмы и увечья, и мало кто из этих маленьких тружеников имел шанс дожить хотя бы до зрелого возраста. Мальчиков-трубочистов также подстерегали традиционные для их ремесла легочные заболевания, многие из них погибали от рака. Ежедневно занимаясь каторжным трудом, ползая изнутри по закопченым дымоходам, несчастные дети содержались при этом впроголодь, ибо упитанный ребенок не подходил для такой работы.
С появлением машинного производства детям стали предоставлять работу на фабриках – их физических сил вполне хватало, чтобы управиться с обслуживанием станка. Но по окончании рабочего дня, длившегося как минимум двенадцать часов, у бедняг едва хватало сил добрести до дома, и нередко можно было увидеть, как измученный маленький труженик устраивался на ночлег прямо на улице, засыпая, что называется, на ходу. Сну не мешали ни сырость, ни стужа. Понятно, что последствия таких ночевок сказывались на здоровье маленьких рабочих, а о больничных листах в те годы даже не мечтали: кто не работает, тот не ест.
Зачастую дети трудились по шестнадцать часов в день наравне со взрослыми. Первый закон о сокращении рабочего дня до двенадцати часов для приютских детей был принят только в 1802 г., а в 1819 г. подобная «льгота» распространилась и на остальных занятых в промышленности малолеток (от девяти до шестнадцати лет), причем запрещалось принимать на фабрики детей моложе девяти лет. К несчастью, последнее ограничение зачастую обходили сами родители маленьких рабочих: нужда заставляла их умышленно прибавлять год-два к возрасту своих детей, чтобы те как можно раньше начинали трудиться на семью.
Однако даже двенадцатичасовой рабочий день был непомерно велик для подростков, и английские филантропы развернули кампанию за его законодательное сокращение. Среди самых горячих поборников нового фабричного законодательства следует упомянуть Ричарда Остлера (1789–1861) и Энтони Эшли Купера, графа Шефтсбери (1801–1885), возглавившего в 1832 г. движение за введение десятичасового рабочего дня. Был в Великобритании и человеколюбивый промышленник, на практике доказавший, что такое вполне возможно. По всей Европе и Америке ходили удивительные рассказы об образцовом рае для рабочих, созданном фабрикантом Робертом Оуэном (1771–1858) в городке Нью-Ланарк, расположенном неподалеку от Глазго.