В связи с явной перенаселенностью столицы властям приходилось принимать драконовские меры – например, в принудительном порядке выселять квартирантов, если число таковых превышало пределы разумного для данного жилища. Некоторым представителям «избыточного населения» предлагалось перебраться на жительство в провинцию. Однако подобные методы борьбы с перенаселением были малоэффективны, а более интенсивная жизнь в Лондоне привлекала все новые толпы людей.
Скученность ощущалась и во дворцах вельмож. Даже в королевских резиденциях отдельные помещения предоставлялись лишь самым высокопоставленным придворным. О том, как ценилась «жилплощадь», свидетельствует тот факт, что фрейлинам королевы разрешалось держать во дворце не более одной комнатной собачки – прочие дамы такой привилегией не пользовались.
Придворные нравы тех лет поражают причудливой смесью изысканной утонченности и примитивного варварства. Например, в 1598 г. было издано распоряжение, запрещавшее «кому бы то ни было» (т. е. не только проказливым левреткам) «загрязнять своей мочой и прочими испражнениями лестницы, коридоры и прочие дворцовые помещения». Примерно в это же время при дворце появился первый в мире ватерклозет, однако изобретение не прижилось – возможно, потому, что предложивший его придворный Джон Харрингтон умудрился навлечь на себя немилость Елизаветы.
Лондон, как и всякий средневековый город, вобравший в себя несколько малых городов и деревень, не имел четкой планировки. Его грязные улицы нередко совершали немыслимые повороты, а иногда были до того узки, что прохожий, разведя руки, мог одновременно коснуться стен противоположных домов. Вторые этажи зданий зачастую нависали над первыми. Нетрудно догадаться, что в городе было немало улиц, которые никогда не освещались солнечными лучами.
В столице были свои трущобы (Марк Твен не преувеличивал, описывая в «Принце и нищем» «Двор отбросов»), но были и яркие достопримечательности, главной из которых являлся каменный мост через Темзу, сплошь застроенный домами и казавшийся идущему по нему продолжением улицы. В домах, стоявших на старом Лондонском мосту, не только торговали, но и жили. Лондонский мост был величайшим чудом строительной техники и единственной в те времена сухопутной переправой через Темзу. Он опирался на двадцать один каменный бык, разделяя реку на узкие протоки, через которые бурно неслась вода.
Главной достопримечательностью Лондонского моста были стоявшие на его южном, Саутваркском, конце Мостовые ворота, исполнявшие функцию башни позора. Ворота были увенчаны частоколом пик, на которые насаживались головы казненных преступников. Иногда таких страшных свидетельств свершившегося правосудия можно было насчитать несколько десятков одновременно. Если верить старинным гравюрам, ворота напоминали подушечку для булавок. Северная часть моста вела к Сити. Мост был таким высоким, что не только англичане, но и иностранцы считали его одним из чудес света.
Дворец елизаветинской эпохи
Среди прочих достопримечательностей Лондона этого периода следует отметить Тауэр, королевский дворец Уайтхолл, квартал юристов Темпл, дворец фаворита Елизаветы I графа Лестера.
В 1588 г. была напечатана знаменитая гравюра Уильяма Смита, изображающая открывающуюся с Темзы панораму Лондона. На рисунке видно, как много в городе было церквей, – в небо поднимаются около трех десятков шпилей и башенок, среди которых самой крупной является колокольня старого собора Св. Павла. Величайший английский поэт XVI в. Эдмунд Спенсер также обратил внимание на этот устремленный ввысь силуэт города: воспев реку Темзу в виде прекрасного юноши в бледно-голубом струящемся одеянии, он увенчал его голову диадемой «с сотней башенок». Для поэта слава Лондона складывалась не только из его внешней красоты – величественной Темзы, дворцов, церквей, зеленых холмов и полей, подступавших прямо к городским зданиям. Столица поражала ощущением могущества, напряженной интеллектуальной жизнью, стимулирующей творческой и деловой атмосферой.
Романы Елизаветы
Хотя Елизавета на протяжении всего царствования подчеркивала свою девическую непорочность, в Англии, да и при иностранных дворах, шептались о том, что у королевы есть возлюбленные. Поводы для этих сплетен давала сама атмосфера, царившая в окружении Елизаветы: она не жаловала женщин и любила находиться в мужском обществе. Королева была ревнива и стремилась, чтобы окружавшие ее аристократы видели в ней не только монархиню, но и красивую женщину. Сквозь призму желания первенствовать можно рассматривать и отношения между Елизаветой и Марией Стюарт: английская королева была весьма наслышана о красоте своей соперницы и о том, какой популярностью она пользуется у мужчин. Жажда поклонения и славословий сохранилась у Елизаветы до последних дней жизни. Даже в глубокой старости она старалась молодиться, носила парики, скрывавшие седину. Чем старше становилась королева, тем пышнее, словно бросая вызов времени, делались ее туалеты.
Льстивые царедворцы охотно подхватывали игру, навязываемую им королевой. В атмосфере двора возрождались порядком подзабытые куртуазные традиции беззаветного служения Прекрасной даме. Рыцарями Елизаветы были аристократы и мореплаватели, драматурги и поэты, путешественники и торговые люди. Однако, играя роль повелительницы сердец и по политическим соображениям не имея возможности выйти замуж, королева имела в жизни несколько сильных привязанностей.
Впервые Елизавета влюбилась, когда ей шел шестнадцатый год. Получившая доступ ко двору своего отца благодаря усилиям мачехи, юная принцесса привлекла к себе внимание генерал-адмирала Сеймура, который видел в возможности жениться на ней шанс получения власти. После смерти Генриха VIII Сеймур разбил сердце Елизаветы, сочетавшись браком с Екатериной Парр, что с его стороны было следствием все того же холодного расчета. Овдовев, Сеймур возобновил ухаживание за принцессой, потенциальной наследницей престола, но Елизавета уже знала ему цену и, видимо, довольно холодно относилась к человеку, единожды посмевшему сыграть на ее чувствах.
Особой привязанностью королева одарила Роберта Дадли (ок. 1532–1588), пятого сына герцога Нортумберленда. Дадли рано женился (ему было всего около восемнадцати лет), но, появившись при дворе королевы, стремился держать свою супругу Эми Робсарт подальше от Лондона, чтобы не вызвать опасную вспышку королевской ревности. Елизавета осыпала своего фаворита щедрыми дарами, а в 1559 г. пожаловала ему звание тайного советника. При дворе шептались, что если бы Дадли не был женат, то, вероятнее всего, стал бы супругом королевы.
Вскоре произошло трагическое событие, бросившее серьезную тень на связь Елизаветы с Дадли: погибла его жена. Обстоятельства смерти леди Дадли загадочны. Почему-то оставшаяся дома в воскресное утро, когда все без исключения отправились в церковь, она была обнаружена мертвой вернувшимися с богослужения. Тело покойной лежало у подножия лестницы. Смерть наступила от перелома шейных позвонков. Такую травму вполне можно было получить при падении со ступенек, однако все обратили внимание на то, что одежда и прическа погибшей были в полном порядке, чего вряд ли следовало ожидать в такой ситуации. Родственники покойной Эми были убеждены, что несчастный случай – всего лишь инсценировка, а на самом деле она погибла от руки наемного убийцы.
Естественным образом возникал вопрос: кому выгодна смерть леди Дадли? Подозрения падали на сэра Роберта: гибель жены делала его свободным и позволяла жениться на королеве. В равной степени устранение Эми отвечало интересам влюбленной Елизаветы. Тайна смерти леди Дадли так и не была раскрыта, несмотря на предпринятое тщательное расследование. Однако поскольку и Дадли, и Елизавета были серьезно скомпрометированы этой трагедией, их брачный союз оказался невозможным: вступив в него, они косвенно подтвердили бы имевшиеся против них подозрения. А Елизавета больше всего беспокоилась о собственной репутации.
Некоторое время Елизавета держала Дадли на расстоянии, но затем вновь вернула ему прежние милости, сделала его в 1564 г. графом Лестера. Однако, оставаясь долгое время доверенным лицом королевы, Лестер так и не смог подчинить ее своей воле – она ни с кем не желала делиться властью. В 1578 г. после почти двух десятилетий вдовства Лестер женился на Летиции, вдове графа Эссекса, что охладило королеву к своему давнему фавориту, но не лишило его прежних милостей.
Роберт Дадли
После смерти Дадли фаворитом Елизаветы стал Роберт Деверо, граф Эссекс (1566–1601), сын второй жены графа Лестера. Привязанность Елизаветы к этому молодому человеку была такова, что она простила ему даже «измену» – женитьбу на вдове блистательного поэта и племянника все того же Лестера Филиппа Сидни (1590). К тому же избранница Эссекса, Фрэнсис, была дочерью государственного секретаря сэра Фрэнсиса Уолсингема (1532–1590), одного из самых верных слуг королевы.
Как часто бывает в таких случаях, у вознесенного на головокружительную высоту молодого человека появились недоброжелатели, а его высокомерие превратило их в настоящих врагов. К числу недругов Эссекса принадлежали, например, сын лорда Берли Роберт Сесил и сэр Уолтер Роли (ок. 1552–1618). Последний из них в свое время пользовался большой симпатией королевы. Отличившийся еще в юные годы в военных действиях в Ирландии, молодой красавец Роли привлек внимание Елизаветы тем, что не задумываясь сорвал с себя дорогой плащ и накрыл им лужу, чтобы государыня могла пройти не замочив туфель и подола платья. Рыцарский поступок сразу ввел Роли в число приближенных Елизаветы.
Уолтер Роли
В 1580-е годы Роли отличился в «подпаливании бороды испанского короля». Он был одним из инициаторов основания первой английской колонии в Новом Свете – она получила название Виргиния в честь королевы-девственницы. Хотя предприятие Роли завершилось полной неудачей, он по-прежнему оставался в фаворе вплоть до 1592 г., когда королева узнала, что он тайно, боясь ее гнева, женился на одной из ее фрейлин, Элизабет Трокмортон. Роли с супругой были изгнаны из Лондона и поселились в Ирландии. Когда жизнь в тихом имении наскучила Роли, он отправился в плавание, надеясь найти легендарную страну сокровищ Эльдорадо. Впоследствии он еще неоднократно отличился в сражениях с испанцами. Благодаря всем своим заслугам Роли удалось до некоторой степени вернуть себе прежнее влияние в придворных кругах.