На заре эпохи Возрождения книги, которые читали миряне, становились все более занимательными и менее назидательными. По-прежнему огромной любовью пользовались легенды о короле Артуре, но постепенно и они начали вытесняться забавными или поражающими воображение страшными историями из обыденной жизни. Вот одна из любимых в то время новелл, опубликованная в 1561 г. сэром Томасом Хоби, который сделал ее вольный перевод с итальянского:
Как-то раз, оказавшись в Апулии, в одной и той же гостинице остановились трое славных людей; двое были уроженцами Пистойи, а третий – из Прато. После ужина, как это обычно бывает, они уселись сыграть в карты. Вскоре один из пистойцев, проигравшись в пух и прах, так, что у него и фартинга не осталось, принялся ругаться, браниться, сыпать проклятиями и богохульствовать самым ужасным образом и, испытывая таким образом терпение Всевышнего, отправился на боковую. Остальные еще немного поиграли, а затем сговорились разыграть того, кто улегся спать.
Убедившись, что он уснул, проказники задули свечи, загасили огонь в очаге и подняли страшный шум, как и было ими задумано. Первый кричит: «Ты подтасовывал карты!» Второй отпирается: «Тебе померещилось.
Давай перемешаем». И они продолжают громко сыпать картежными терминами, да так, что спящий проснулся. Услышав, что у друзей игра в самом разгаре, словно они видят карты, он слегка приоткрыл глаза. Увидев, что в комнате кромешная тьма, он сказал: «Какого дьявола вы тут шумите всю ночь напролет?»
Перевернувшись на другой бок, он снова улегся спать. Два приятеля ничего ему не ответили, но продолжали свое дело до тех пор, пока тот не проснулся окончательно, а когда увидел, что в комнате точно нет света, а они с увлечением продолжают играть, сказал: «Как же вы видите карты без света?» Один ему в ответ: «Должно быть, ты потерял зрение, как прежде – деньги. Неужто не видишь, что у нас две свечи горят?» Тот, кто лежал в кровати, приподнялся на локтях и сердито говорит: «Либо я пьян или ослеп, либо вы лжете». Оба заговорщика поднялись со своих мест и в полной темноте пошли укладываться спать, смеясь и делая вид, что воспринимают его слова как шутку. Он снова говорит: «Я правда вас не вижу». Те якобы очень удивились, и один говорит другому: «Боже милостивый, я верю, что он говорит правду. Дай мне свечу, посмотрим, что мешает его зрению».
Тут уж бедняга и вовсе поверил, что ослеп, и, горько рыдая, воскликнул: «Ох, Господи, я ослеп» – и начал призывать на помощь Пресвятую Богородицу, и просить у нее прощения за то, что бранился и божился, проиграв свои деньги.
Однако те двое принялись утешать его, приговаривая: «Не может быть, чтобы ты нас не видел. Ты просто вбил это себе в голову». «Боже милостивый, – откликается несчастный, – ничего я не придумываю, но не вижу совсем, словно у меня и глаз-то нету!» «Взор у тебя ясный», – хором говорят шутники. А потом один, обращаясь к другому, замечает: «Обрати внимание, как хорошо у него открываются глаза и какие они красивые, кто бы подумал, что он незрячий?» Бедняга разрыдался пуще прежнего, призывая к себе милость Божию. В заключение они сказали ему: «Смотри же, соверши паломничество к Богоматери Лоретской, да иди босиком, ибо это лучшее средство от слепоты. А мы тем временем отправимся в Аквапенденте и другие соседние города, поищем врача и поможем тебе всем, что в наших силах».
И тогда бедный простак встал на кровати на колени и весь в слезах и горьком раскаянии за свое богохульство дал обет пойти босиком на покаяние Богоматери Лоретской и пожертвовать ей два глаза из серебра, и не вкушать мяса по средам, яиц по пятницам, каждую субботу поститься на хлебе и воде во славу Богородицы, если она смилостивится и вернет ему зрение. Два шутника, выйдя в другую комнату, зажгли свечу и вернулись назад, от души потешаясь над простаком, который, даже избавившись от напасти, был настолько взволнован и ошарашен пережитым ужасом, что не мог не то что смеяться, но и слова произнести, а два других постояльца продолжали подначивать его, говоря, что он обязан сдержать все те обеты, за которые ему были дарованы те милости, о которых он просил.
Карнавальное шествие
Да, в старой доброй Англии любили и ценили хорошую шутку, недаром розыгрыши часто становились сюжетным ходом веселых комедий, шедших на сценах лондонских театров. Вспомним шекспировского Мальволио из «Двенадцатой ночи», которого наказали озорные камеристки Оливии!
Титаны английского Возрождения
Экономический и политический подъем, расширение международных контактов в тюдоровскую эпоху благоприятствовали развитию английской культуры. Несмотря на религиозные распри, протестантские страны не могли избежать влияния со стороны ренессансной культуры католической Италии, которая еще с XIV столетия начала играть роль общеевропейского культурного лидера. В XVI в. многие молодые англичане побывали в этой прекрасной стране, приобщились к ее культуре и по возвращении постарались укоренить итальянские веяния в среде своих соотечественников. Печатники начали массовый выпуск переводов произведений итальянских авторов, и эти книги в Англии стали подлинными проводниками гуманистической идеологии. Ориентируясь на экспортированный из Италии гуманистический идеал человека, англичане начинают крайне серьезно относиться к проблемам образования. Всестороннее, гармоничное развитие личности соответствовало и практическим потребностям развивающейся промышленности и торговли. В подобной благоприятной атмосфере пышно расцветает английская культура. В восприятии наших современников Возрождение в Англии – это прежде всего эпоха Ф. Сидни, У. Шекспира, Э. Спенсера.
Согласно популярнейшему в елизаветинской Англии этическому трактату итальянца Бальдассаре ди Кастильоне «Придворный» (1528), в котором излагаются беседы блестящего окружения герцогини Елизаветы Гонзага, супруги герцога Урбино, о качествах, необходимых идеальному придворному, одним из признаков истинного джентльмена является умение сочинять стихи и песни для развлечения изысканного общества. Поэтому не приходится удивляться тому, что при дворе Елизаветы I блистало множество вельмож-поэтов.
По своему социальному положению Филип Сидни (1554–1586) действительно принадлежал к числу придворных поэтов, однако по уровню мастерства и литературного дарования он намного превзошел не только образцовых джентльменов, но и большинство тех современников, которых можно было бы назвать истинными поэтами.
Один из достойнейших представителей английской ренессансной литературы, Сидни вошел в историю не только как поэт и романист, но и как автор трактата «Защита поэзии», являющегося одним из самых глубоких литературно-критических сочинений XVI столетия.
Филип Сидни
Филип Сидни был сыном сэра Генри Сидни, одного из видных военачальников и государственных деятелей времен Елизаветы, которого впоследствии королева трижды назначала генерал-губернатором мятежной Ирландии. Мать Филипа Мэри была дочерью высокородного Джона Дадли, герцога Нортумберленда, который фактически являлся некоронованным королем Англии в течение девяти дней 1553 г., когда после смерти юного Эдуарда VI он попытался возвести на престол свою невестку леди Джейн Грей. Судьба заговорщиков была плачевной: леди Джейн Грей, ее супруг и герцог Нортумберленд сложили голову на плахе – последнего не спасли от смерти ни публичное покаяние, ни переход в католическую веру.
Однако монархи прошлого умели не только карать, но и проявлять великодушие. Филип Сидни, родившийся 30 ноября 1554 г., появился на свет всего через несколько месяцев после гибели деда, дяди и тетки и был крещен по католическому обряду, причем его восприемником стал ревностный католик Филипп II Испанский, недавно женившийся на королеве Марии I. Однако с воцарением в 1558 г. Елизаветы I семейство Сидни, всегда симпатизировавшее реформированной церкви, отреклось от католицизма и оказалось в еще большем фаворе, особенно благодаря стремительной карьере дяди Филипа – Роберта Дадли, ставшего в 1564 г. графом Лестером. Впрочем, Филип Сидни, погибший в 1586 г., не увидел случившихся позднее самых мрачных дней в жизни своего выдающегося родственника и покровителя.
При таких родственных связях перед Филипом открывались самые широкие перспективы, становившиеся еще более радужными потому, что юноша получил блестящее образование. Азы наук он постигал в грамматической школе в Шрусбери. В этот период жизни он постоянно получал письма от отца, столь серьезные по содержанию, что они скорее подошли бы более взрослому адресату. Впрочем, по свидетельству биографа Сидни Фулка Гревилла, лорда Брука, дружившего с ним с юных лет, Сидни никогда и не был ребенком: «хотя я жил с ним и знал его с детства, я всегда знал его только как взрослого человека». Эта взрослость проявлялась в сдержанности, твердости убеждений, жажде знаний – маленький Сидни «даже в играх стремился обогатить свой ум». Завершив академическое образование в Оксфорде, где он провел три года, в 1572 г. Сидни отправился в путешествие по Европе.
Первой остановкой на этом пути познания мира стал Париж. Юноша жил в английском посольстве как частное лицо, не имеющее дипломатического статуса. Однако родственные связи, ум и личное обаяние сделали его желанным гостем при французском дворе, а Карл IX приблизил его к своей особе до такой степени, что фактически сделал его своим постельничим.
В Париж семнадцатилетний Сидни попал накануне драматических событий Варфоломеевской ночи, став ошеломленным свидетелем которых он еще больше укрепился в приверженности реформированной церкви. С этого момента Сидни начал воспринимать католицизм как силу, враждебную гуманизму и цивилизации. Однако в дальнейшем религиозные взгляды не мешали Сидни объективно судить о людях, он не стал религиозным фанатиком, терпимо относясь к убеждениям других; среди его друзей даже остались паписты, например, поэт Генри Констебль.