— Это дарит вам, своей подружке, Наль. А вот это мой подарок, — и на шее Алисы засверкал изумрудный крест, усыпанный мелкими бриллиантами.
— Часы, дорогой сэр Уодсворд, прошу принять от моей дочери, — и он подал пастору золотые часы с цепочкой, — а этот перстень примите от меня, — и надел ему крупный изумруд с бриллиантом на левый мизинец.
— Вас, лорд Мильдрей, прошу принять этот браслет от меня, в обмен на тот, что вы дали моей дочери. Разница та лишь, что здесь зелёные камни, а там топазы. Я не сомневаюсь, что вы уже поняли, что самое чудесное в вашей жизни ещё впереди. А это кольцо вас просит принять моя дочь. — И на мизинце лорда Мильдрея засверкало такое же кольцо, что и у пастора.
— Это ещё не всё, Алиса. Мой зять просит вас принять в память о сегодняшней музыке это жемчужное ожерелье, и он сам наденет его.
К смущённой Алисе подошёл Николай и ловко застегнул на ней точно такой же жемчуг, что был на Наль.
— Теперь надо, — сказал Флорентиец, — звать наших дам, не переносящих музыки, а также их кавалера, лишившегося её. Но я надеюсь, Алиса, вы не откажетесь его, беднягу, вознаградить в дальнейшем, споете и сыграете ему?
— Я ваша ученица, лорд Бенедикт, как прикажете, так я и поступлю. Только… — Она замялась, взглянула на опустившего глаза отца и, гораздо тише, печально продолжала: — Когда я играю Сандре, это всегда вызывает ревность Дженни и раздражает маму.
— Мы постараемся избежать этого, — рассмеялся Флорентиец и отправился за своими отсутствующими гостями.
Лица дам, когда они вошли в комнату, были довольно кислы и стали ещё кислее, когда они увидели осыпанных подарками Алису и пастора. Флорентиец, взяв со стола самый большой футляр, подошёл к пасторше и подал ей чудесное ожерелье из опалов и бриллиантов, такие же серьги и брошь.
— Примите этот дар моей дочери, — поклонившись, сказал хозяин.
— Но это царский подарок. Как мне вас благодарить, лорд Бенедикт?
— Я здесь ни при чём. Это дарит вам моя дочь, — чрезвычайно любезно, но холодно ответил хозяин.
Пасторша подошла к Наль, рассыпаясь в благодарностях и уверяя, что опалы — её любимые камни. Наль любезно помогла ей надеть драгоценности. Тем временем Флорентиец подал Дженни такой же золотой пояс, как у Алисы, только из сапфиров, — от дочери, а от себя брошь из жемчуга и бриллиантов. Дженни сияла не меньше матери, но зависть мелькнула в её глазах, когда она увидела на шее сестры драгоценный жемчуг.
— Ну, Сандра, остался ты один. Вот тебе часы от Наль, о которых ты мечтал.
— Неужели с боем? — по-детски наивно и радостно вскрикнул Сандра, чем всех насмешил.
Флорентиец нажал пружину, и часы пробили восемь раз с таким приятным звоном, что Сандра не выдержал, подпрыгнул, перевернулся и поцеловал часы. Наль хохотала, Алиса аплодировала гимнастическим кульбитам, пастор даже сел в кресло от смеха, — только Дженни и мамаша вторично почувствовали себя шокированными.
— Это ещё не всё, Сандра. Вот тебе кольцо от меня. А это, — он взял точно такой же крест, как у Алисы, — это тебе за усердие при выполнении всех моих заданий. И специально за язык пали, — и он собственноручно надел ему на шею крест.
Сандра, казалось, всё забыл. Лицо его совершенно изменилось. Он стал серьёзным, тихим, словно сразу повзрослел. Он прильнул к Флорентийцу, горячо целовал его руки и говорил: — Я буду стараться стать достойным вашего доверия. — Не волнуйся, сын мой. Только никогда не спеши давать людям повод к неверным заключениям. Будь осторожен с женщинами. Ты прост и дружелюбен, но твой товарищеский тон может быть истолкован неверно, что вовлечёт тебя в какую-нибудь несносную драму.
— Ваши слова, лорд Бенедикт, как всегда, будут мне законом.
— Ваши часы, лорд Уодсворд, с таким же боем, как у Сандры. Позвольте, я покажу вам, как нажимать пружину.
Часы пастора пробили восемь и затем — совсем иначе — ударили ещё один раз.
— Ой, и четверти отбивают, — не удержался от восторженного восклицания Сандра, снова по-детски радуясь, чем опять вызвал смех.
На лицах рыжих пасторши и Дженни, стоявших друг против друга, черноглазых и чернобровых, сейчас мелькало что-то неприятное, даже отталкивающее. У пасторши даже проступили багровые пятна, лишив её моложавости. А Дженни, казавшаяся такой красивой за обедом, стояла хмурая, злая, надменная, презирая всех и вся в этой комнате, где её, бедную девушку, сейчас по-царски одарили.
— Дружок Алиса, — раздался голос Флорентийца. — Сегодня мой зять преподнёс тебе жемчуг за тот восторг и отдых, которые ты подарила всем нам своей музыкой. С согласия твоего отца я беру тебя в ученицы. Ежедневно, в двенадцать часов, я буду присылать за тобой экипаж. И здесь, у меня, ты будешь оставаться до вечера. Вечером отец будет приезжать за тобой, и после обеда вместе с ним ты будешь возвращаться домой. В память о нашей первой встрече в музыке — прими этот браслет и кольцо от меня. Завтра жди лошадей в двенадцать. — И он подал Алисе браслет и кольцо из таких же изумрудов, как её пояс.
— Вроде бы, лорд Бенедикт, у Алисы есть мать, которая тоже имеет голос при решении судьбы дочери, — резко сказала пасторша. — Алиса нужна мне дома. Учиться ей довольно.
— Нет, леди Уодсворд. По английским законам, дочь зависит только от отца, если у матери нет личного капитала. Это законы юридические, у вас нет права решать судьбу дочери. Есть ещё иные, божеские законы, нигде, кроме сердца человеческого, не записанные. Это — любовь матери. Но ваша любовь заключалась в том, что вы изгнали дочь с её искусством в бывший сарай, где и сейчас холодно и сыро. Вы заставляете Алису обшивать себя и старшую дочь, печь вам кексы и убирать ваши комоды и шкафы, а сами лежите весь день с романом на диване или разъезжаете со старшей дочерью по гостям и театрам.
— Я всегда знала, что этот змеёныш осрамит меня. Эта лживая, избалованная отцом девчонка ввела вас в заблуждение, лорд Бенедикт.
— О мама, как могли вы подумать, что я кому-нибудь расскажу хотя бы часть того, что сказал вам сейчас лорд Бенедикт. — И слёзы ручьем потекли из глаз Алисы.
— Ну, значит твой идеальный отец, обожаемый пастор, оказался лицемером и сплетником, — шипя от бешенства, продолжала пасторша.
Взгляд Флорентийца укротил её, точно взбесившуюся львицу. Она, видно, потеряла всякое понимание приличия и желала вылить не один ушат на невинную голову пастора, но не смела или не могла больше выговорить ни слова. Игра камней на её шее не шла ни в какое сравнение с её горящими глазами, которые буквально сыпали искры. Наль, никогда не видавшая такой злобы в женщине, боязливо прижималась к мужу, как бы ища преграды между изливавшимся злом и собой.
Пастор подошёл к Алисе, стараясь успокоить её своей любовной лаской, и подвёл к Флорентийцу попрощаться.
— Простите нас, добрый лорд Бенедикт, за этот безобразный вечер или, вернее, его завершение. Я был и буду, вероятно, неисправимым мечтателем. Я ведь ещё и сегодня надеялся, что мои жена и старшая дочь, в общении с вами, поймут свои ошибки, которые тщетно старался я победить любовью в течение всей жизни. Я не победил, лорд Бенедикт. Венчая сегодня вашу дочь, я смотрел на ваше необычайное лицо. Я думал, ваши обаяние и сила, перед которыми никто не сможет устоять, победят Катарину и Дженни. Надеялся, что они встретили, наконец, ту великую силу, перед которой склонятся.
Дерзкий смешок Дженни вдруг оборвался. Она поперхнулась собственной слюной и закашлялась.
— Не беспокойтесь ни о чём, сэр Уодсворд, — ответил Флорентиец. — Завтра я буду иметь возможность поговорить с вами о дальнейшей вашей жизни. У подъезда вы теперь найдёте двухместный экипаж и уедете с Алисой. Сандра и лорд Мильдрей проводят вашу жену и Дженни. До свиданья, леди Катарина и мисс Дженни. Вы ни одним словом не огорчите Сандру в дороге. Кроме того, я приказываю вам, — он поднял руку, протянул её по направлению к обеим женщинам и как бы опустил на их головы, что при огромном росте Флорентийца, когда все казались маленькими и мелкими рядом с ним, при величии и обаянии его манер, произвело на всех впечатление непреложного приказа, а леди Катарина и Дженни точно присели под магическим действием этой руки, — я приказываю вам не мешать жить Алисе и пастору. Вы превратили их собственный дом в тюрьму, зная, что дед оставил его, по завещанию, Алисе. Зная, что в нём она госпожа, вы превратили её в прислужницу. Теперь вы обе будете трудиться для отца и Алисы, как они до сих пор трудились для вас. И ни одной ссоры до самой смерти пастора. Идите и помните о том, что я вам сейчас сказал, или в вашей жизни случится непоправимое, вами же самими сотканное зло, избавиться от которого ни я и никто другой уже не сможет вам помочь. Помните, вы должны трудиться или зло завладеет вами.
В сопровождении двух своих спутников, ни с кем не простившись, но крепко прижимая к себе футляры, точно боясь, что хозяин передумает и отнимет подаренные драгоценности, обе женщины вышли из комнаты. Они с ненавистью посмотрели на Наль, пожелавшую им доброй ночи. Смотреть на Флорентийца и Николая они боялись. Но всё равно почувствовали на себе взгляд Флорентийца и ещё раз точно присели перед самым порогом.
Пастор и Алиса, вернувшиеся домой раньше, прошли в свои комнаты, обменявшись горячим поцелуем.
— Мы нашли, Алиса, то, что всю жизнь искали. Теперь я умру спокойно.
— О нет, я гораздо больше эгоистка, чем ты думаешь, папа. Я хочу не только сама быть счастливой на новом пути, но и долго ещё наслаждаться твоим счастьем.
Утомлённые тяжкими переживаниями, но счастливые своей новой встречей, оба быстро и легко заснули, даже не услышав, как вернулись их домашние.
Глава 2
Дни Наль и Николая текли легко, разнообразно и радостно. К завтраку, в двенадцать с половиной часов, а до этого юная пара успевала осмотреть в Лондоне то, что с вечера назначал им отец, приезжала Алиса. Обычно только здесь в первый раз встречались молодожёны с Флорентийцем, всё более и более привязываясь к нему и не противясь могучему очарованию своего великого друга.