Помни только крепче, что нет дел мелких. Веди Левушку скорее. Мы уйдем вперед, я постараюсь подождать тебя и его у сторожки. Там будет и Мулга, вы ему оставите птицу. Старайтесь навести лоск скорее, — прибавил И. нам вдогонку.
На этот раз Ясса не пришлось возиться со мною. Я не испытывал никакой усталости, был свеж и бодр, точно и не совершал дневного путешествия по пустыне. Когда Ясса подал мне платье с золотым шитьем, в каком ходил И., я посмотрел на него с таким изумлением, что он расхохотался.
— Уж не думаешь ли ты, Левушка, что я вторично могу неточно выполнить приказание И.? Надевай без сомнений — это тебе подарок Владык мощи. И чтобы ты не забыл о своей вековой связи с ними, Владыка-Глава передает тебе перстень, что найдешь в кармане платья. Я надел прекрасное платье, подумав, как ко многому оно обязывает, и с благоговением вынул перстень Владыки-Главы. Необычайное волнение наполнило мое сердце. В золото был вправлен бело-розовый камень, на котором была выгравирована лаборатория стихий. На внутренней стороне камня были вырезаны слова: "Радостный носит Жизнь живую и мчит в Ней каждого встречного. Живи так до новой встречи".
Когда мы подошли к сторожке, Мулга и новый сторож приняли от нас Эта, а в дверях трапезной нас поджидали И., Раданда и все мои товарищи по обучению в лаборатории стихий. Двери трапезной широко раскрылись, и первое лицо, которое я различил в море голов, войдя в трапезную, было темное лицо великана Дартана.
Раданда усадил всех нас за своим столом, предложил занять места так, как мы сидели за этим столом в первый приезд. Снова, по знаку настоятеля, братья стали подавать еду; снова царила торжественная тишина в огромном зале; и снова Раданда делал вид, что усердно ест из своей полупустой мисочки. Как много огромного, не передаваемого словами, произошло в моей жизни и в жизни всех здесь сейчас сидящих и раньше сидевших людей! И я снова здесь, точно не существовало времени, отъездов, событий, незабвенного посещения обители матери Анны.
Анна… Это имя вызвало в моей памяти другое прекрасное лицо, другой неповторимый голос, Константинополь, Ананду и новое обязательство по отношения к матери Анне — обещание привезти к ней ее заместительницу и освободительницу…
И. слегка прикоснулся ко мне, и я понял, что надо войти всей глубиной сердца в это летящее «сейчас», а не в то, что будет. Я улыбнулся И., признав себя проштрафившимся не менее Эта.
Есть я положительно не мог. После бобов Владык мне казались необычайно тяжелыми молоко и хлеб у матери Анны, и трудно было привыкать к ним. Но горячая похлебка, казавшаяся мне не так давно роскошным и изысканным блюдом, возмущала мое обоняние, и я не мог притронуться к ней. Мои товарищи были более благополучны и удачно делали вид, что едят с аппетитом. Как и когда-то, прислуживавший за нашим столом брат взял у меня похлебку и подал мне смесь из разных фруктов, за что я его от всего сердца поблагодарил и принялся есть их усердно без всякого притворного аппетита.
Случайно встретившись взглядом с И., я получил из его глаз целый заряд юмористических искр, но, когда посмотрел в его чашу, ответил ему тем же: в его чаше было точно такое же фруктовое месиво, как у меня…
Я посмотрел на Дартана, сидевшего за ближайшим от нас столом, лицом ко мне. Я ли изменился или изменился этот великан? Его лицо, показавшееся мне в первое знакомство каменным и непроницаемым, лицо, охранявшее внутренний мир от постороннего взгляда, как каменный панцирь, казалось мне теперь прозрачной, точно из коричневого мрамора вазой, где светились все мысли и била могучая радостность. Дартан, дедушка Дартан, вековой дуб, казался мне сейчас молодым. Я не видел его внешней судьбы, я читал его Вечное. По всей вероятности, и он смотрел на меня иными глазами, так как в них не было покровительственной защиты, с которой он смотрел на меня в своем оазисе, а была радость, точно он слал мне победный клич.
Трапеза окончилась; братья убрали последнюю посуду. Раданда встал, поклонился И., и его тихий внятный голос раздался в еще большей тишине, хотя она и без того казалась предельной.
— Ты посетил нас вновь сегодня, Учитель. И это посещение твое несет многим из нас освобождение. Многих когда-то привез ты сюда, но еще больше людей взял и еще возьмешь ты отсюда в далекий и широкий мир. Благоволи сам сказать, кого и как назначаешь ты себе в помощники и сотрудники.
Раданда сел, И. встал, и опять, но на этот раз в гораздо большей степени, весь зал озарился светом, бежавшим от него лучами.
— Друзья мои, вы ждали моего возвращения, как ждут «чудес». Вы и сейчас ждете, что я буду вас «выбирать», увезу тех, кто мне понравился, кого я сочту «готовым» к новой жизни, вернее к новой форме труда. Ваш настоятель много раз старался объяснить вам, что зов Учителя не есть выбор. Готов ученик — готов ему и Учитель. Готов дух человека, созрел он — готова и новая форма труда и деятельности для него. Никто не может «вести» человека. Он сам идет. И в зависимости от того, как он сам идет. Учитель может ему ответить, освещая — с той или иной силой — горизонт его духовного пути. Если кто-либо из вас еще горит какой-то страстью, как бы она ни была завуалирована, он не может ехать со мной в тот широкий мир, где пламенем, под вуалями и без них, горят страсти. Потому что его личная страсть, не имеющая явных внешних признаков, но еще тлеющая в глубине сердца, немедленно вспыхнет, как только соприкоснется с окружающим пламенем.
Работа в условиях мирской жизни, из которой вы все ушли когда-то, преследуемые собственными страстями, может быть плодотворна снова только тогда, когда уже не надо думать о себе, когда интерес к частице «я» потерян и гудит радостная энергия в сердце, что можно теперь жить освобожденным, легко и просто, в любых условиях, заботясь только о труде, к которому дает указание Единый Владыка Земли. Каждый человек, входящий в сотрудничество с людьми земли в ее огромных, густонаселенных городах, может и должен развернуть в своей психике совершенно новую страницу деятельности, в которой нет пониманий обывательского «счастья» от полноты исполнения тех или иных своих желаний, собственных, личных возвышений и завоеваний. Тот, кто становится истинным человеком, то есть несет раскрытый дух по векам — что и отражено в слове «человек», то есть "чело, идущее в веках", — тот уже не может не видеть, что все человечество идет к совершенству, что сила всех удесятеряется от стремлений каждого к добру и общему благу. Такой человек входит в единение только с сутью в человеке; и умение находить только этот способ единения с ближними есть первый дар, который завоевывает человек, освободивший свой дух от личных страстей и порывов. Он всем сознанием объемлет всю Вселенную и строит Общину мира для нее. Вы — те, кто хочет ехать со мной служить людям ступенькой в их духовном прогрессе, — вы не только «человеки», вы еще и ученики. Для вас уже обязательно не только единение в даре доброты; для вас уже нет иного пути, как радость понимания, что вы — двигатели, новые духовные моторы для разрушения человеческих предрассудков в их привычном цикле пониманий. Устремленность к дальним мирам — обычный и привычный способ вашего мышления. С первых же шагов в неведомом вам еще современном культурном обществе вы столкнетесь с двумя тяжелейшими предрассудками эгоизма: одиночеством и требовательностью к людям. Сознаете ли вы, как широко, как твердо, без всяких колебаний, должна жить в вас Живая Радость, живое сознание, что для вас, учеников, нет и не может быть одиночества? Ежесекундное творческое слияние с Единым так заполняет сердце ученика, что в нем нет места мыслям и чувствам о себе, а есть только одна мысль: всякое мое дело есть дело Пославшего меня на землю. Мой путь — Его движение, и если «я» схватило меня в эту минуту за сердце — Его путь через меня прекратился… Проверьте себя в эти последние дни.
Откройте глубже свои духовные сокровища, отройте все остатки личных чувств и самолюбий и вникните в мои слова: не я вас «выбираю», но вы идете на зов сердца, где нет иных побуждений, как быть слугою Бога. Тот, в ком шевельнулась хотя бы самая маленькая мысль: "Он награжден вниманием Учителя или людей больше меня"; тот, кто подумал: "Трудно жить на земле одинокому"; тот, кто развернул перед собой горделивую панораму: "Буду помогать человечеству", — все останьтесь, не ходите со мной в пламя крови и страстей людских, так как вы еще не сбросили личины «я». Только утвердясь в живой Любви, то есть неся ее всякому, человек перестает быть одиноким, так как это понятие исчезает из его духовного кругозора. Идя в этой психике среди людей, можно разбивать в каждом его предрассудок одиночества и вводить его в круг радостных новых пониманий, заменяя ими прежний цикл идей, в которых жил страдающий от одиночества человек. Первым следствием нравственной узости, когда человек чувствует себя одиноким, бывает нравственное уродство — требовательность к другим. Требовательность прежде всего к тем, кто старался или согласился разделить его одиночество. Если это дружба — то дружба эта имеет глубоко запрятанные когти ревности, желания быть «всем» для друга. Если это любовь, то любовь, идущая вразрез с самым элементарным человеческим пониманием, что она есть отдача света и мира, а не жажда взять все лучшее, ибо чувство хозяина — первый стимул закрепощенного в страстях человека.
Страх, в тысячах и тысячах самых разнообразных видов и мыслей, пугает человека и путает его ежедневное единение с другом, с общественностью, с сотрудниками, выставляя всюду условные пугала, существующие только в собственном сознании каждого: «потеряю», "увлечется", "мне не достаточно отдает", «заболеет», "переутомится", «покинет», "потеряю опору и карьеру". Страх сжимает все духовные силы внутри человека и не менее крепко сжимает кольцо вокруг человека. Никакое общение невозможно для вас с Учителем и для Учителя через вас, если вы допустили страх в свое сердце. В тех городах, где предстоит вам трудиться на пользу и благо людей, почти все люди побеждены страхом и не умеют действовать в своем труде, стоя в Вечности. Сейчас, здесь поймите, какую величайшую освобожденность должны вы сознавать в себе, чтобы можно было о вас сказать: "Эти люди готовы к труду Учителя, их дух не может ни смутиться, ни замутиться от общения с закрепощенными людьми. Они владеют даром распознавания, их «доброта» есть умение видеть в каждом Единого… Отряхните с себя не только уродливые мысли о застенчивости, но и всякие мысли о разнице ме