Впрочем, Ивлиеву хватило ума, чтобы понять — в чем тут дело. Он бывал в приемных и кабинетах у этих людей, он встречал их в президиумах конференций, он получал от них отказные письма… И это всегда было общение ответственного должностного лица и мелкой, никому не нужной мошки — последнего звена в питательной цепочке сильных мира сего… Между ними всегда лежала непреодолимая пропасть разницы возможностей, положений, отношений к деньгам, власти, могуществу… Но сейчас положение было другим: в сравнении с тем, чей приход ожидается, все они — от академиков и министров, помощников, советников и технического состава, до каких-то самонадеянных изобретателей — одинаково жалкие мошки, бесправно находящиеся в самом низу питательной цепочки Самого… Непреодолимая пропасть временно исчезла, ибо одно движение волшебной палочки, функцию которой может легко выполнить авторучка, низвергнет любого на зловеще белеющие камни в глубоком ущелье опалы, минутной неприязни или продуманного плана омоложения… Они все сейчас в одинаковом положении, а потому выказывают радушие, ни к чему не обязывающее и ничего не стоящее… Это не более, чем видимость — демонстрация временного равенства мошек и показного демократизма, который так любят на Олимпе власти, видимость, которая мгновенно исчезнет, как только они благополучно выйдут отсюда и вновь займут свои ступени табеля о рангах…
Постепенно кольцо вокруг новичков рассосалось: продемонстрировав демократизм и радушие, собравшиеся снова разбились на группки по интересам, и о чем они шептались теперь можно было только догадываться. Ивлиев остался наедине со своими подчиненными.
— Что за потерянный вид? — тихо спросил он, оглядев с ног до головы обречённо ссутулившегося Николая Мамыкина. — Вас самих впору витализировать, господа хорошие! Смотрите, не спустите дело в унитаз!
— Ну, Серёжа, до твоего прихода атмосфера тут была совсем другая, — ответил так же тихо Володя Дроздов. — Мы толклись, как бомжи в приемной мэрии по квартирному вопросу…
В зале тем временем сгустилась полная тишина. Все участники совещания расселись за столом и погрузились в благоговейное ожидание. Круглые стрелочные часы на стене показывали пятнадцать тридцать — настало время, назначенное для встречи, но все три двери, ведущие в зал, были закрыты.
— Займите свои места! — раздался за спиной Ивлиева мягкий, но строгий голос. Он уже забыл про Юрия Борисовича, но тот, похоже, никогда ничего не забывал. Ивлиев сделал знак рукой, и подчиненные быстро уселись на свободные стулья с табличками фамилий перед каждым.
Никто больше не вступал в разговоры, изредка сидевшие рядом обменивались короткими фразами — шёпотом, склоняя головы поближе друг к другу. Камил Бигава рисовал в своём листке вереницу хищных рыб — каждая следующая больше предыдущей, плывущих одна за другой с распахнутой зубастой пастью. В тягучем ватном молчании прошло около получаса. Наконец, дверь в западной стороне зала бесшумно отворилась, и в нее быстро вошёл Сам с небольшой свитой за прямой спиной.
Раздался скрип отодвигаемых стульев.
— Сидите, сидите, — махнул рукой Президент и, упруго раскачиваясь из стороны в сторону, стремительной спортивной походкой двинулся к торцу стола. Ивлиев подумал, что даже опытный боец Юрий Борисович вполне мог попасть к нему на бросковый прием и улететь в другой конец комнаты.
За Самим следовали два советника, в последнее время укрепившие свои позиции в Ближнем Круге — политолог Семён Мельник и востоковед Дмитрий Жигунов. Особой многословностью они не отличались и выступали только для того, чтобы объяснить, разъяснить и истолковать слова Самого. «Ну, вот и настаёт момент истины, Серёга», — успел подумать Ивлиев. Он не ошибся.
— Изучил вашу докладную записку, Сергей Дмитриевич, — обратился президент к Ивлиеву через стол. — И коллеги мои тоже…
Он кивнул на советников, рассаживающихся слева и справа от него.
— Перспективы, конечно, заявлены фантастические. В хорошем смысле, — Президент приподнял и сдвинул уголки бровей. — Но кто долго живёт, тот помнит, сколько обыденных вещей совсем недавно представлялись совершеннейшей фантастикой. И наоборот — сколько блестящей фантастики оказались скучнейшей и никчемной обыденностью! Я уже не говорю о расхваленных на весь мир проектах, которые лопнули, как мыльные пузыри! Впрочем, не будем тратить времени!
Тут же из-за драпировки над окнами опустился экран, окна скрылись под светонепроницаемыми шторами, плавно погасли лампы в люстрах, и зажглась скрытая в плинтусах и за потолочными панелями подсветка.
Ивлиев взял с ажурной подставки, напоминающей пюпитр, пульт и нажал «пуск».
— Я буду говорить мало, — сказал учёный. — Вы все увидите. А на вопросы я с удовольствием отвечу.
На экране появился черно-белый кадр заставки с названием доклада: «Витализация. Контролируемое временное оживление». Далее следовал ролик: на морском берегу догнивают останки дельфина — фаланги плавников кое-где высыпались на гальку, белеет обнажившаяся челюсть… в кадре появляются молодые люди, в которых можно узнать Сергея и Николая Мамыкина, они в обтягивающих легководолазных костюмах и перчатках, аккуратно расставляют возле дельфиньих останков какой-то прибор, аккуратно помещают их в гибкую камеру из тончайшей сетки, уходят… через некоторое время останки животного начинают покрывать тонкие светящиеся линии, скоро они образуют объёмный рисунок, который складывается в очертания живого дельфина… сетчатая камера сливается с материализующимся в ней существом… волны накатывают, световая паутина начинает приобретать натуральную окраску и блеск… ещё немного, и дельфин шевелится, бьёт хвостом… Двое молодых людей подтаскивают клетку к морю, открывают дверцу и дельфин красивым броском уходит в набегающую волну. Подводная камера фиксирует его движение под водой, резкий рывок на поверхность, очередной нырок… Звучит наложенная на видеоряд мажорная музыка, экран гаснет.
— Это наши первые опыты, им уже больше семи лет! А вот последние эксперименты!
Сергей нажал на кнопку пульта, на экране появился следующий ролик: вся научная группа в белых халатах у каких-то приборов, явно в лабаратории.
— Итак, мы действительно научились возвращать в материальное псевдо-витальное состояние некротические, в том числе глубоко разложившиеся биологические объекты, — комментировал Ивлиев происходящее.
А на экране последовательно оживали помещённые в сетчатую камеру дохлая кошка, воробей, рыжая коренастая дворняга… Они принимались прыгать, клевать, есть, мяукать, — словом, делать то, что делают все не обремененные интеллектом живые твари.
— Все документальные свидетельства, подробно описанные результаты экспериментов, вся теоретическая база представлены в развёрнутом приложении, которое было направлено по инстанции, — говорил Сергей. — У нас тысячи метров подтвержденных записей!
— Так они что, действительно оживают?! — спросила Галушкина с детской непосредственностью, несколько удивительной для доктора медицинских наук.
— Не совсем, — ответил Сергей. — Это витализация. Имитация жизни, полученная восстановлением информационных полей погибшего объекта. Поля всех, когда-либо живших на Земле существ насыщают экосферу планеты. Теоретически можно найти информационное поле любого человека и… И витализировать его! Обновленный объект будет вести себя так же, как его живой предшественник!
— Какие будут мнения, коллеги? — спросил Президент. Он, без сомнения, уже видел все записи и, очевидно, по его запросам Ивлиев несколько раз писал подробные пояснительные записки.
— Гм, ну, раз эксперименты проверены, то я считаю, мы имеем дело с величайшим… во всяком случае, с заслуживающим внимания открытием, — веско сказал академик Суетин.
— А вы, товарищ Багава, какого мнения?
— Совершенно согласен с Юрием Карловичем!
— Кто еще согласен? — Президент обвел всех взглядом.
Ученые зашумели и принялись поднимать вверх руки, как при голосовании, и даже аплодировать. Но Президент чуть насупился, и наступила полная тишина.
— А ведь все вы многократно давали отрицательные заключения на эту разработку и затормозили ее минимум на три года? — в голосе первого лица прозвучали стальные нотки, и это было очень, очень плохим знаком. — Чем это объяснить? Недальновидностью, некомпетентностью или…
— Нет, нет, ни в коем случае не «или»! — замахал ладонями Суетин, как будто отгораживался от самой мысли, которая могла прозвучать вслед за многоточием. — Недальновидностью — может быть! Но ведь это совершенно невероятное открытие, в него даже трудно поверить!
— Почему же сейчас вы поверили? — настаивал Президент.
— Потому что Вы лично приняли участие в обсуждении! — единым выдохом прозвучал коллективный ответ. — Значит, все уже проверено, все выверено, взвешено и подтверждено!
— А без меня вы не могли разобраться? Ведь у вас целые институты, сотни ученых высочайшей квалификации.
— Не могли! Боялись совершить ошибку! — выкрикнул Суетин. — Но теперь мы все наверстаем!
— Я надеюсь! — Президент кивнул советнику.
Медленно загорелся свет, экран поднялся и скрылся за драпировкой.
Потянулась пауза.
Президент, плотно сдвинув брови, смотрел вниз в напряжённом раздумье.
Ивлиев положил пульт на подставку.
— Молодец, — сказал Президент. — Не ждал, не оглядывался на начальство, а работал, не жалея сил. Есть вопросы к Сергею Дмитриевичу?
Президент поправил часы под рукавом пиджака.
Все молчали. Было понятно: никто из членов консилиума не станет просить слова и не рискнет высказываться. По существу, работа одобрена, а значит, лезть с вопросами — все равно, что из любопытства совать голову под гильотину: «А как там, интересно, у вас внутри все устроено?» И было понятно, что вопросы и ответы будут, но только между двумя людьми: молодым феноменально одарённым и работоспособным учёным и руководителем огромной страны, который сумел сконцентрировать в своих руках всю реальную власть, стать наиболее влиятельным мировым политиком.