Две жизни — страница 1 из 2

Корчагин ВладимирДве жизни

Часть первая

Глава первая

Выпускной вечер близился к концу. Молодые геологи, только что получившие дипломы об окончании горного института, все еще сильно возбужденные, слегка выпившие, шумно поднялись из-за банкетного стола и, разбившись на небольшие группки, с жаром обсуждали полученные назначения.

— Нет, Сергей, зря ты не отказался от предложенного тебе места. Был же выбор! И почему ты, именной стипендиат, должен киснуть в этих хоженых-перехоженых вдоль и поперек местах? — наперебой выражали свое недоумение трое выпускников, обступив высокого голубоглазого паренька с пышной копной непослушных светло-русых волос и тонко очерченным, словно девичьим, лицом. — И что ты не видел там, в этой Рязанщине? То ли дело Урал, Кавказ, Забайкалье!

— Ну, это еще как сказать… — задумчиво произнес Сергей. — Урал, Кавказ, конечно, интересны, но и платформы таят в себе еще столько неизведанного! Побольше, может быть, чем так полюбившиеся вам геосинклинали. А потом… Только вы не смейтесь, пожалуйста! Как-то раз мне приснилось, что я обязательно должен побывать, пожить именно на рязанской земле.

— Ну ты даешь! Приснилось… С каких пор ты стал в сны верить? — искренне удивился лучший друг Сергея Семен Дымов.

— Но это был совершенно особенный сон, таких, наверное, никто никогда не видел.

— Что же это был за сон? — живо отозвался другой приятель Сергея — Гриша Инопланетянин, прозванный так за пристрастие ко всякого рода уфологическим явлениям.

— Трудно даже сказать… Я, понимаете, не столько увидел, сколько почувствовал, да, именно почувствовал, что где-то там, в Рязанской области, я должен встретиться с чем-то совершенно необычным, невероятно важным. И даже место уточнялось: в бассейне какой-то речки Ермишь. До этого я и названия такого не слышал. А потом посмотрел на карте — есть такая речка. И как раз в Рязанской области.

— Вот здорово! — воскликнул Гриша Инопланетянин. — У меня, знаете, тоже…

— Да нет, — перебил его Семен, — слышал ты, наверное, когда-нибудь об этой речке или прочел где-то, вот и приснилось.

— Да и неважно — слышал, не слышал. Это же сон! — вступил в разговор самый трезвомыслящий и наиболее прагматичный из друзей Дмитрий Ковалев. — Мало ли что во сне увидишь или услышишь. А тут — выбор места работы, может быть, на всю жизнь. Как можно принимать во внимание какие-то сновидения!

— Нет, сон — это так, между прочим, — смутился Сергей. — Просто меня давно привлекают платформенные отложения. А тут, в центре Русской платформы…

— Ладно, ребята, выпьем за Русскую платформу! — взял со стола рюмку Семен. — Эй, люди, кто еще остается здесь, на Русской платформе! За нее, матушку, пьем!

К нему тотчас потянулись ребята и девчата со всего зала:

— За Русскую платформу грех не выпить!

— Дай бог ей еще лет миллионов двести здравствовать!

— Да и нам вместе с ней!

— Что, тоже двести миллионов?

— Ну хотя бы просто двести!

Смех, шутки, звон бокалов — все смешалось в один ликующий гул. А из динамиков полились уже чарующие звуки вальса. И первые пары закружились меж столов.

Сергей отошел в сторону. Ему почему-то захотелось побыть наедине с собой. Но к нему уже пробирался Гриша Инопланетянин.

— Слушай, Серега, — зашептал он в самое ухо, — я опять о твоем сне. Ты сказал, что не столько увидел, сколько почувствовал необходимость побывать на этой твоей Ермиши. Как это понимать — почувствовал?

— Ну, как тебе сказать… Мне показалось, там, во сне, показалось, что еще задолго до того как увидел этот сон, я уже знал, что мне надо побывать на рязанской земле, хотя прежде, до сна, и не осознавал этого. И лишь во сне — понимаешь, во сне! — почувствовал, что это уже было, осознание необходимости побывать там было… Но я, наверное, окончательно тебя запутал.

— Да нет, я все понял. Ведь у меня тоже было нечто подобное. Я не раз видел во сне, что, будучи уже взрослым, работаю. Живу будто где-то в другом месте, совсем не таком, как здесь, а работаю… Ты не поверишь, служу… священником.

— Священником?!

— Да-да! И снилось мне это во всех деталях, со всеми подробностями: и риза будто на моих плечах, и кадило в руках, и свечи кругом, и толпа молящихся. Да если бы раз такое приснилось, ну два, три… Так нет же, что ни ночь — я снова в церкви. И церковь, понимаешь, все время одна и та же, словно я всю жизнь в ней провел, все уголки там облазил. Но главное я, так же, как и ты, все время чувствовал, именно чувствовал, что я что-то не доделал, не закончил там, что мне надо обязательно вернуться туда, что-то разыскать там, что-то завершить в церковных делах.

— Только в церковных?

— Если б только в них! — вздохнул Гриша.

— Что же еще?

— А еще… — друг заметно смешался, но тут же решительно рубанул рукой воздух. — А-а, говорить так — все! Так вот, свершаю будто я однажды в своей церкви службу, кругом, как всегда, толпа молящихся. А толпа, сам знаешь, толпа и есть: я в ней и отдельных лиц не различаю. И вдруг вижу — глаза. Огромные, красивейшие девичьи глаза! И такая в них ласка, такой призыв, что я чуть голоса не лишился. И сама она, поверишь, будто ангел небесный… Ну, да мало ли, думаю, всяких прихожан. Пришла она и уйдет. Мое дело — Богу служить. А только с тех пор, что ни день, только ее одну и ищу в толпе. А она ни одной службы не пропускает и тоже вроде глаз с меня не сводит. Словом, лишился я всякого покоя. Но кто она — ума не приложу. И спросить никого не смею, ведь как-никак священник. Ну, думаю, придет на исповедь, сама все скажет. И вот вижу, наступил такой день. Подходит она ко мне ни жива ни мертва. И сам я будто дрожу как в лихорадке. Но все стараюсь делать чин чином. И только хочу произнести первые слова молитвы, как — хоп! — сон проходит. В другой раз — то же самое. И так без конца: стоит ей подойти ко мне, как сон долой! Так мы и не обмолвились ни единым словом. Я понимаю, все это ерунда, конечно, но вот засела у меня в голове идиотская мысль: кажется мне, что эта дивчина где-то есть на самом деле. И должен я ее обязательно разыскать. Но где все это происходит, где эта самая церковь, в деревне ли в какой, в городе, я так и не знаю… Тебе больше повезло. Мне бы эту твою Ермишь! А то еду вот в Уренгой. А зачем еду, и сам не знаю. — Он чуть помолчал. — только ты никому не говори о том, что я рассказал, а то снова начнут хихикать: знаем мы, мол, этого Инопланетянина.

— Нет, Гриша, все это останется между нами. Тем более что оба мы столкнулись, по-видимому, с чем-то очень схожим. Поэтому давай условимся не терять друг друга из вида, писать время от времени, ты мне — в Рязанское управление, я тебе — до востребования, в Уренгой.

— Лады! Только… кажется мне, что ты не все рассказал о своем сне.

— Да там все было так неопределенно…

— Ну что ж, тогда до свидания. Я тоже не засижусь здесь.

Друзья обменялись прощальным рукопожатием, и Сергей вышел из душного гудящего зала. За спиной его еще грохотала музыка, слышались раскаты веселого смеха. Но все это казалось уже в прошлом. Впереди было что-то совсем другое, новое, еще неведомое, жадно манящее, хотя и полное неожиданностей и тревог.

Глава вторая

Да, Сергей не все сказал Грише о своем сне. Не сказал, пожалуй, самого главного. И прежде всего, что сон был не один. В первый раз Ермишь эта приснилась ему еще зимой, когда он вдруг увидел себя в небольшой сельской кузнице, и не в роли стороннего наблюдателя, а мальчишкой-подмастерьем, отданным в обучение к кузнецу — крепкому, кряжистому старику с пышной, окладистой бородой и седой гривой волос, перехваченной узким кожаным ремешком. И было ему в том сне всего каких-нибудь четырнадцать-пятнадцать лет, одет он был, как положено, в холщовую рубаху-косоворотку и пестрядинные штаны, заправленные в онучи, обут в полу стоптанные лаптишки, подпоясан видавшим виды кожаным фартуком. И все это казалось совершенно естественным, не вызывало ни малейшего удивления, как и то, что в руках его были длинные тонкие щипцы, которыми он привычным движением удерживал на наковальне раскаленную докрасна железяку, по которой кузнец бил тяжелым молотом, выковывая то ли подкову, то ли дверную скобу. И что было удивительным, так это то, что в открытую дверь кузницы, стоящей на берегу небольшой речки, было видно, как почти к самому берегу подплыли две большие белые птицы с грациозно изогнутыми шеями и гордо поднятыми головами.

— Глянь-ка, дядя Егор, отколь это такие птицы на нашей речке?

— А это лебеди, сынок. Я их не раз видел здесь на Ермиши. Видно, с господских прудов. Надоело им там в неволе сидеть, они и рады-радешеньки вырваться на волю. Я пробовал даже их хлебушком прикармливать. Да где там!.. А ты вот что — возьми-ка ведерко да принеси свежей водицы.

— Со Святого ключа?

— Не из речки же.

— Так это я мигом!

— Ступай-ступай, а я посижу покурю малость.

Святой ключ с притулившейся к нему часовенкой был неподалеку: стоило подняться на пригорок и перейти дорогу — тут и родничок. Но едва Сергей напился сам и наполнил водой ведерко, как издали послышался шум приближающейся повозки. Шум быстро нарастал, и по мягкому шелесту колес и мерному цокоту копыт можно было заключить, что едут господа.

Стоило ли лишний раз мозолить им глаза! Сергей отставил ведро в сторону и отступил в тень часовни.

Слух никогда еще не обманывал его. И точно, не прошло и нескольких минут, как из рощи, подступавшей к самой реке, вырвалась на мост тройка резвых рысаков, впряженных в роскошный легкий экипаж.

Сергей попятился к часовне. Да и было отчего: съехав с моста, тройка пулей промчалась по-над самым родником, обдав его облаком пыли. Однако он успел рассмотреть, что в экипаже, кроме кучера, сидела молодая, красивая барышня примерно одних с ним лет, и барышня эта, кажется, не без интереса взглянула на него и даже улыбнулась из-под белой соломенной шляпки.

А Сергей как стоял, прижавшись к холодному камню часовни, так и остался стоять, забыв, зачем он сюда пришел и что ему надо делать. Что-то вдруг ёкнуло у него в груди, и щемящий озноб пробежал по всему телу. Как он хотел бы снова, еще хоть раз, взглянуть на очаровательную барышню. Но уносивший ее экипаж уже растаял в знойном мареве, и все потонуло в сплошном сером тумане, сквозь который явственно проступал… переплет окна изрядно поднадоевшей комнаты студенческого общежития. Сон закончился…

Стоит ли говорить, что весь тот день юноша ходил под впечатлением только что приснившегося. И дело было не столько в том, что он самым невероятным образом увидел себя чуть ли не в позапрошлом веке, сколько в том, что девушка, неожиданно одарившая его улыбкой, была определенно знакома ему. Он когда-то уже встречался с ней. Но где?!

Тщетно перебирал Сергей в памяти все когда-либо виденные в реальной жизни женские лица — ни одно из них даже отдаленно не походило на лицо привидевшейся барышни из далекого прошлого.

И все это так бы и забылось, как забывается постепенно увиденное во сне. Но этой весной он сильно простудился, схватил воспаление легких и чуть не с неделю провалялся с сорокаградусной температурой в больнице, едва узнавая окружающих. А когда болезнь немного отступила, ему вновь приснилась старая прокопченная кузница, белые лебеди на тихой, заросшей кувшинками реке, одинокая часовня над бьющим из земли родничком. Правда, виделось теперь все это в каком-то хаотическом, быстро меняющемся калейдоскопе вперемешку с другими невиданными ландшафтами, чужими, незнакомыми лицами, серыми шеренгами солдат, увязшими в грязи лафетами пушек, пылающими крышами деревенских хат.

А в конце этого сумбурного сна, в котором он без конца что-то искал, пытался что-то вспомнить, старался что-то понять, разобраться в чем-то чрезвычайно важном, от чего может зависеть вся его последующая жизнь, но что так и осталось непонятым, он вдруг увидел залитое слезами женское лицо. ЕЕ лицо! Оно возникло как-то сразу, неожиданно, без всякой связи со всем увиденным. Возникло так, как показывают иногда в кино лицо актера крупным планом, когда становится заметной каждая морщинка, каждый волосок на голове, каждая слезинка в сетке ресниц. И стало ясно, что это лицо человека, перенесшего страшное несчастье, потому что в глазах женщины, полных нерастраченной еще любви и нежности, застыла смертельная тоска, а губы исказились от едва сдерживаемых рыданий.

Она не произнесла ни звука. Но в голове Сергея уже звучал ее голос — до боли знакомый голос! — и отчетливо слышались слова:

— Я рада, что ты вспомнил обо мне. Твои чувства не обманули тебя. Тебе надо, обязательно надо побывать здесь. Все это было, было…

— Что было? Где побывать? — не понял Сергей.

— Да здесь же, здесь, на нашей Ермиши. Я жду тебя… — лицо девушки вдруг отодвинулось, заволоклось туманом, голос ее прервался.

— Но где эта Ермишь? Как ее найти? — Сергей рванулся вслед ускользающему видению и… проснулся.

Над ним склонилось лицо знакомой медсестры. Она отерла пот с его лица, пригладила рассыпавшиеся по подушке волосы:

— Вам приснилось что-то страшное? Вы так кричали. Может, дать чего-нибудь успокаивающего?

— Нет-нет! Просто я… Просто мне приснилось, что я столкнулся с чем-то не совсем понятным.

— Это естественно в вашем положении. Но теперь дело пошло на поправку. Еще день-два, и вы забудете о ваших ночных кошмарах. Хорошо, что вам удалось сейчас быстро проснуться.

Юноша лишь молча покачал головой. «Хорошо, что проснулся»… Куда уж лучше! Ведь он так и не узнал, что хотела сказать ему приснившаяся незнакомка. Да и незнакомка ли? Только теперь, окончательно проснувшись, он до конца осознал, что эта плачущая девушка и та феерически ворвавшаяся в его недавний сон красавица, вихрем промчавшаяся в роскошном экипаже по-над Святым ключом, — одно и то же лицо, а главное, он снова, как и в тот раз, не мог отделаться от мысли, что знал эту женщину, встречался с ней не раз, слышал ее голос, только не мог вспомнить, где и когда это было.

Но как объяснить все это? Он всегда, с юношеских лет, отличался завидной памятью. Да и как можно было, раз увидев, забыть эти огромные, бездонные, как небо, глаза, этот тонкий, словно выточенный из чистейшего сердолика, овал лица, этот нежный, чарующий голос. И тем не менее, память упорно отказывалась подсказать, кто она, эта таинственная гостья его снов.

Единственным, что могло пролить хоть какой-то свет на это загадочное обстоятельство, было неоднократное упоминание о некой речке Ермишь. Но где она, такая река? И существует ли вообще в природе? Эти вопросы не давали Сергею покоя.

Сразу же по выходе из больницы он взял в библиотеке Большой географический атлас и тут же обнаружил, что — о чудо! — такая река есть и течет она почти в центре Европейской России, в восточной части Рязанской области.

Впрочем, это ни на йоту не приблизило его к разгадке таинственных сновидений. В Рязанской области он никогда не бывал и о речке Ермишь никогда ничего не читал и не слышал. И трудно сказать, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы в ночь перед распределением он снова не увидел себя во сне на этой Ермиши. И не просто на Ермиши, а опять у знакомой часовни над Святым ключом. Только оказался он там на этот раз глубокой ночью, и не один, а со старым кузнецом, который почему-то называл себя теперь его отцом. В руках Сергея была лопата, а кузнец держал небольшую, залитую смолой металлическую коробку и тихо, с тоской в голосе говорил:

— Вот тут я уложил и свой подарок — выкованный тебе кинжал, и то, что ты отдал мне на сохранение, стало быть, память о Настасье, сердечной. Я сохранил бы это в целости и сохранности. Но сам знаешь, какие мои годы, не ровен час, не дождусь тебя. Да и старуха моя недолго проскрипит. А больше у нас — никого. Только ты и был что свет в оконце. Думали еще и деток твоих поняньчить. Да Бог судил иначе. Когда ты теперь вернешься — одному ему известно. Царская служба — чуть ли не на всю жизнь. Вот я и удумал спрятать все это здесь, закопать возле часовни, — место приметное. И знать об этом будем только ты да я. Вернешься целым и невредимым, выкопаешь наш клад, вспомнишь и меня, и ее, горемычную. Ну а не вернешься — все останется тут, в матушке-земле сырой. На веки вечные…

— Так что же это — конец?! Совсем конец?! — с трудом разжал сведенные болью губы Сергей. — И я никогда больше не увижу ее, мою ненаглядную?

— Как Бог даст…

Старый кузнец осенил себя широким крестом. И в тот же миг черный полог ночи будто раздвинулся, седой, туманный полусвет поднялся над уснувшей рекой, и в этом призрачном сиянии явственно проступил образ той, что незримо стояла рядом с ними во все время их разговора. Она словно взмыла над притихшей землей, обратив к ним глаза, полные слез и горя. Печать немой скорби сковала прекрасные девичьи черты, в страстном порыве последней надежды взметнулись ввысь ее трепетные руки, возглас, полный любви и боли, вырвался из ее груди:?

— Вернись! Вернись ко мне! Я жду… жду… жду…

И тотчас все пропало. Сон кончился. Но долго еще стояли перед его мысленным взором заплаканные девичьи глаза, и долго еще звучали у него в душе ее призывные слова:

— Жду… жду… жду…

Это был последний привет оттуда, с Ермиши, последняя встреча с прекрасной ермишанкой.

Но разве можно было рассказать обо всем этом Грише или кому-либо другому из друзей. Сергей сам порой не верил, что все это видел в своих снах. Но когда на распределении председатель государственной комиссии предложил ему поехать в Рязанское геологическое управление, он не раздумывая согласился.

Глава третья

— Ну что же, рад был с вами познакомиться, — заключил главный геолог управления, закончив просмотр документов Сергея. — такие кадры нам нужны. Вообще нужны, а в данный момент — в особенности. Дело в том, что мы только что сформировали новую геосъемочную партию. Весь состав ее полностью укомплектован, а вот начальника партии пока не подобрали. Так что ваш приезд как нельзя кстати…

— Вы хотите назначить меня начальником партии?! — не поверил своим ушам Сергей.

— Почему бы нет? Все мы с этого начинали. А вам, как говорится, и карты в руки: партии предстоит работать в области развития мезозойских отложений, а вы, судя по этим бумагам, успели познакомиться с ними в полной мере и на производственной практике и в ходе работы над дипломным проектом.

— Так-то оно так, но…

— Никаких но! Считайте этот вопрос решенным. Сегодня же я подпишу приказ, и принимайтесь за дело. Тут вот проектное задание вашей Ермишской партии…

— Что?! — Сергей даже привстал от неожиданности. — Вы сказали — Ермишской партии?

— Да. А что вас так удивило? Задача партии — двухсоттысячная съемка бассейна реки Ермишь. Базу ее предполагается развернуть в райцентре Ермишь. Это вот здесь, — хозяин кабинета ткнул пальцем в висящую за его спиной большую карту Рязанской области. — Отсюда и название партии. Но вы чем-то определенно взволнованы. У вас были какие-то другие планы?

— Нет, просто я… Просто я слышал об этих местах.

— Места изумительные! — отозвался главный геолог. — Когда-то там располагались усадьбы знатнейших вельмож Российской империи. Теперь, правда, ничего этого не осталось… Природа там, скажу я вам, — райский уголок! Но мы отвлеклись немного. Так вот, о проектном задании партии, Геологическая съемка там уже проводилась, но на гаком уровне… Достаточно сказать, что все коренные отложения были определены как «просто мезозойские». Как вам это нравится — «просто мезозойские»?.. Так что ваша первейшая задача — расчленить их по крайней мере до яруса. Ну да все это вы прочтете в означенном задании. Теперь о партии. Весь состав ее, как я уже сказал, укомплектован. Машина на ходу. Буровой отряд, младшие геологи, коллекторы, радиометристы, топографы готовы хоть сегодня выехать в поле. Только вот старший геолог партии…

— Тоже пока не подобран?

— Нет, старший геолог давно подобран. И какой геолог! Правда, лишь со средним геологическим образованием и не столь большим опытом работы, но как специалист — такого поискать! А главное — мезозойские отложения для нее что открытая книга. Прошлогодний отчет ее по соседнему с вашим району получил высочайшую оценку. Начальники партий готовы были передраться из-за такого помощника. Но Софья Васильевна прямо заявила, что поедет только в составе Ермишской партии.

— Так это женщина?! — не мог скрыть своего разочарования Сергей.

— А вас это не устраивает?

— Нет, почему же, встречаются и среди женщин превосходные геологи.

— «Встречаются»! Да эта женщина трех мужиков стоит. И не только как геолог.

— Но вы выразили какое-то сожаление…

— Да, Софья Васильевна приболела немного. Перенесла небольшую операцию. По поводу аппендицита, что ли… Так что выезд ее в поле немного задержится. А вот вам надо спешить. Полевой сезон уже начался. Дорог каждый день. Даю вам неделю на сборы — и в путь!

Из кабинета главного геолога Сергей вышел полным самых противоречивых чувств. Это были и недоумение, и радость, и тревога, и ожидание чего-то совершенно необычного. Казалось, сама судьба толкает его на таинственную Ермишь. Что-то ждет его там?..

Впрочем, вся первая неделя его самостоятельной работы в управлении оказалась настолько заполненной всякого рода неотложными делами, связанными с подготовкой к выезду в поле, знакомством с коллективом партии, уточнением проектного задания, что он почти забыл о всех своих снах и предчувствиях и только в последний день вспомнил, сто надо бы навестить своего старшего геолога…

Путь к ее дому лежал через рыночную площадь, и поскольку Сергею предстояло знакомство с женщиной, да еще не совсем здоровой, то он решил, что неплохо будет явиться к ней с цветами и коробкой конфет. Правда, покупая букет роскошных полураскрытых тюльпанов, он невольно вспомнил слова главного геолога, что будущая помощница его трех мужиков стоит, и не мог мысленно не усмехнуться, представив высоченную, с плечами в сажень и огромными, здоровенными руками бабищу с ястребиным взглядом и громоподобным голосом. Но не на свидание же он шел к любимой девушке — коллег по работе в экспедиции заранее не выбирают. Да, может быть, и лучше, что рядом с ним в поле будет не какая-то кисейная барышня, а мужеподобная царь-баба, которой любые трудности нипочем. Такой он и ожидал увидеть старшего геолога Ермишской геосъемочной партии.

Но то, что в действительности предстало перед его глазами, было настолько неожиданным, что он готов был окончательно поверить в какое-то предначертание свыше. Когда, поднявшись на четвертый этаж огромного, многоквартирного дома он отыскал на полутемной площадке едва различимый номер указанной ему квартиры и несмело нажал на кнопку звонка, дверь открыла невысокая худенькая женщина в легком домашнем халатике и войлочных туфлях на босу ногу.

— Простите, пожалуйста, — обратился к ней Сергей, — я, видимо, ошибся номером. Мне нужно увидеть Софью Васильевну Рябинину.

— Нет, вы не ошиблись, — просто ответила женщина. — Софья Васильевна — это я.

— Вы?! — воскликнул Сергей, не в силах скрыть величайшего удивления и замешательства, вызванных таким неожиданным сюрпризом судьбы. Только теперь сумел он рассмотреть, что перед ним стоит совсем еще юная девушка с ясными серыми глазами, прелестнейшей фигуркой и удивительно милым, открытым лицом. Но главное — было в ней что-то от той загадочной незнакомки, которая являлась ему в недавних снах. Нет, она не была точной копией Ермишской барышни-дворянки, встретившейся ему на Святом ключе. Но что-то неуловимо похожее виделось в выражении ее глаз, характерном овале лица, изгибе тонкой, будто прозрачной, шеи, манере держаться и говорить. И голос ее, мягкий, нежный, как тихое журчание ручейка, был почти в точности такой, какой он слышал во сне.

— Да, что я, продолжала она, словно не намечая замешательства Сергея. А вы мой начальник Сергей Петрович Нестеров. Так ведь?

— Так, — кивнул он, все еще не придя в себя от такого открытия. — А как вы догадались, что это я?

— Ну, во-первых, я именно таким вас и представляла, — улыбнулась Софья. — А потом… не могли же вы не зайти ко мне перед тем как уехать в поле. Я ждала вас. Правда, то, что вы придете с тюльпанами, мне, конечно, не могло и в голову прийти. Это вообще, наверное, первый случай в истории русской геологии, когда начальник партии приносит своему старшему геологу цветы. Но я тронута. Тем более что… Да нет, это я так… — почему-то смутилась она. — Но что вы стоите, Сергей Петрович? Проходите, пожалуйста, я вас чаем напою.

— Чай — это хорошо. Я, признаться, даже пообедать забыл сегодня.

— Еще бы! Знаю я, как это бывает перед отъездом в поле. Сейчас я все организую. Взгляните пока на эти образцы ископаемой фауны, собранные мною в соседнем районе в прошлом году. Это нам очень пригодится. А я — мигом!

Действительно, не успел Сергей просмотреть и половины образцов, как Софья вскипятила чай, выставила на стол хлеб, колбасу, сыр, фрукты и даже переоделась в простенькое, но очень элегантное платье.

— Садитесь, Сережа, — неожиданно назвала она его просто по имени. — И не церемоньтесь, пожалуйста. У геологов это не принято.

Самым удивительным было то, что в ней снова не было заметно ни тени смущения, в то время как Сергей, даже сидя за столом, не мог отделаться от ощущения, что все происходящее нереально, почти продолжение его снов.

— Так что, вы так одна и живете? — спросил он первое, что пришло в голову, лишь бы не молчать.

— Так одна и живу, — просто ответила Софья, — вернее, наезжаю сюда время от времени, потому что дом для геолога — понятие довольно относительное. Он лишь гость в своих пенатах. А вы? Где вы оставили свой дом и семью?

— А у меня вообще нет ни того, ни другого. Выехал я из институтского общежития, приехал в здешнюю гостиницу. Ну а семья… Отца и мать я едва помню: война поглотила обоих. В детстве я жил с бабушкой. Теперь не стало и ее. Не осталось и других родственников.

— Так я и думала.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, потому, что сама пережила нечто подобное. Да вы, наверное, знакомы с моим личным делом. Обязаны были ознакомиться.

— Да, — не стал лукавить Сергей. Он действительно внимательно просмотрел дело своего старшего геолога и знал, что воспитывалась она в детском доме, закончила геологоразведочный техникум по специальности палеонтология и вот уже четыре года работает в Рязанском геологическом управлении, неизменно выезжая в поле в составе геосъемочных партий. — Да, я знаю о вас почти все. Не знаю только, почему вы решили войти в состав непременно Ермишской партии.

— Вам и это доложили! Что же, я отвечу на этот вопрос. Только не сейчас, а там, на Ермиши. Хорошо? — она как-то загадочно улыбнулась, и Сергей вновь поймал себя на мысли, что так могла улыбаться лишь та таинственная незнакомка, чей образ преследовал его теперь и днем и ночью.

— Хорошо. Тогда скажите, а вы уже были когда-нибудь там, на этой реке?

— Нет, еще не была. Но в прошлом году мы вели съемку в соседнем районе, и мне, естественно, приходилось иметь дело с геологической документацией бассейна Ермиши. Хотя, как вы, наверное, уже знаете, наши предшественники там такого наворотили!

— Да, я детально проштудировал проектное задание. Вы ведь тоже знакомы с ним?

— Знакома? Я один из авторов этой работы.

— Вот как! Тогда мне остается в будущем лишь не мешать вам работать.

— Ну не скажите. Работать будем вместе. И львиная доля достанется вам. Кстати, вы знаете, почему наши предшественники выдали на-гора такую липу?

— Нет, не знаю, — признался Сергей.

— А вы никогда еще не были в этих краях?

— Ни разу в жизни.

— И никогда ничего не слышали о тех, кто селился на берегах Ермиши в прошлые века?

— А что о них можно было слышать? — насторожился Сергей.

— Ну мало ли… Ведь там, говорят, проживали такие богатеи, каких во всей России можно было по пальцам пересчитать.

— Мне сказал что-то подобное Павел Петрович, главный геолог, при нашем первом знакомстве.

— А он не сказал, что, по местным поверьям, вся Ермишская земля буквально напичкана всякого рода кладами, которые якобы закопали эти богатеи?

— Нет, об этом речи не было, — ответил Сергей, невольно вспомнив свой последний сон.

— Так вот, наши предшественники, как я узнала, только и занимались поисками этих кладов, вместо того чтобы как следует разобраться в геологическом строении района. Слава Богу, что вы не наслышались таких сказок.

— Да я вообще до сих пор не слышал ни об этой Ермиши, ни о ее старожилах, — сказал Сергей, чувствуя, что краснеет от этой, мягко говоря, неточности в интерпретации своих снов.

— Так уж и не слышали! — мягко подколола его Софья.

«Она что, мои мысли читает?! — подумал в смятении Сергей. — Не хватает еще признаться ей в своих снах», а вслух сказал как отрезал:

— Да, не слышал.

— Может быть, может быть… — почему-то вздохнула Софья. — Ну а когда в поле? — явно постаралась она переменить тему разговора.

— Завтра утром выезжаем. Завхоза я еще позавчера выслал в Ермишь, чтобы заранее подготовил базу.

— Это резонно. Только хочу вас предупредить, Сережа, будьте осторожны с Яриным. Я уже работала с этим завхозом — опасный человек. Ни в коем случае не доверяйте ему никаких финансовых операций, не оставляйте у него в руках печать, не поручайте никаких договоров с рабочими.

— Спасибо, учту. А как другие работники партии?

— За всех других я спокойна. С ними я тоже работала. Младшие геологи Петр и Степан — отличные ребята. На топографов также можно положиться. Ну а коллекторы и радиометристы — студенты нашего геофака, с ними еще проще.

— Зато буровики, наверное…

— С буровым отрядом я просто незнакома. Его сформировали совсем недавно и отправили своим ходом в Ермишь.

Так они проговорили часа полтора и могли бы говорить еще и еще. Но впереди было уйма дел. Сергей поднялся из-за стола:

— Мне пора, Соня.

— Я понимаю. — Она проводила его в прихожую. — До встречи в поле.

— Надеюсь, это будет не к концу сезона.

— Я постараюсь не задерживаться, — она протянула ему обе руки, и он не придумал ничего другого, как прижаться губами к ее тонким пальчикам.

— Ну, это уж совсем не по-геологически, — впервые зарумянилась от смущения Софья.

— Так мы еще не в поле.

— Да, в поле будет не до этого.

Глава четвертая

Нынешний полевой сезон был, разумеется, не первым для Сергея. Он, еще будучи студентом, выезжал на практику по геологической съемке и после второго, и после третьего, и после четвертого курсов. Но одно дело быть практикантом-коллектором или младшим геологом и совсем другое — возглавлять геологическую экспедицию. В полевых условиях начальник партии обладает практически неограниченной властью, но на плечах его лежит и колоссальная ответственность: помимо выполнения плана и соблюдения качества проводимых работ, он отвечает и за расходование финансовых средств, и сохранность машин и оборудования, здоровье и безопасность персонала, обеспечение необходимых бытовых условий, организацию рационального отдыха и даже моральный дух коллектива.

А состав инженерно-технических работников партии бывает крайне неоднородным, не говоря уже о сезонных рабочих, нанимаемых обычно на месте проводимых работ и потому не связанных никакими обязанностями перед управлением. Так что начальнику партии приходится выступать иной раз и в роли судьи, и в роли беспристрастного арбитра, и в роли пастыря-духовника, выслушивающего самые невероятные исповеди своих подчиненных. Все это Сергею пришлось испытать с самого начала работы в поле, и трудно сказать, как бы он справился со всеми этими делами, если бы не его старший геолог.

Она приехала уже через неделю после начала полевых работ, едва он успел сделать несколько рекогносцировочных маршрутов, и сразу с головой окунулась во все дела и заботы партии. Живая, общительная, на редкость неутомимая, она успевала и проложить маршруты съемочным отрядам, и дать задание буровикам и топографам, и проследить за отправкой образцов на анализы, и проконтролировать работу радиометристов, и даже позаботиться о качестве питания работников партии. А главное — она с самого начала взяла в свои руки всю стратегию съемочных работ.

Куда подевалась, где осталась та хрупкая, худенькая девушка с загадочной улыбкой, которая встретила его при первом знакомстве? Здесь, в поле, одетая в потертый, видавший виды энцефалитный костюм, грубые кирзовые сапоги, старый, выцветший на солнце берет, с неизменно нахмуренными бровями и упрямой складкой на лбу, она являла собой образец полевого геолога, и Сергей навсегда запомнил тот первый день, когда она, едва спрыгнув с машины и забросив нехитрый багажишко в приготовленную для нее боковушку в арендованном под базу доме, сразу же прошла в камералку и принялась просматривать полевые дневники его первых маршрутов. А он стоял перед ней, как нашкодивший первоклашка перед строгой учительницей, боясь хоть словом нарушить затянувшееся молчание.

— Да, этого следовало ожидать, — произнесла наконец Софья, перевернув последнюю страницу, — во всех обнажениях одно и то же: монотонная толща серых глин и мергелей. Но почему вы ограничились лишь описанием открытой части разрезов, не попытались углубиться в осыпь?

— Так там пришлось бы столько копать…

— Придется копать, Сергей Петрович. К тому же я не вижу описания галечного материала в тальвегах ручьев.

— Но это были рекогносцировочные маршруты.

— Все равно. И потом… Все эти толщи вы проиндексировали как готерив-барремские?

— Да, вы не согласны с этим?

— Согласна. Совершенно согласна. Иначе и быть не может. Но где кончается готерив и начинается баррем?

— А это… — развел руками Сергей. — Это придется еще решать.

— Как же вы собираетесь это решать? И вообще — каковы ваши планы на будущее?

— Я полагаю, пора разбиться на отряды и начать систематическую съемку. В ходе нее и прояснится вопрос о границе готерива и баррема.

— А если не прояснится? Ведь вы, как я поняла, объехали уже все наиболее перспективные обнажения.

— Но я лишь поверхностно ознакомился с ними. И при более детальном изучении…

— Вот-вот! С этого и начнем. Давайте-ка отправимся завтра поутру вот в эту точку, — указала она карандашом на карте. — Здесь, я вижу, только видимая мощность разреза — шестнадцать метров. А если углубиться в осыпь… Словом, возможно, это обнажение и станет опорным разрезом, поэтому захватим с собой геологов, коллекторов, топографов и там на месте продумаем весь ход дальнейших работ. Должно же что-то подсказать такое громадное обнажение.

— Да, тут есть над чем поразмыслить, — не мог не согласиться Сергей. — И конечно, лучше всем вместе. Вадим Федорович, — обратился он к завхозу, — подготовьте все необходимое для маршрута и предупредите всех, что выезд завтра ровно в семь утра.

— А можно и я поеду с вами? — неожиданно попросил Ярин. — Вы там, наверное, весь день пробудете, так я бы и обед сварганил.

— Поехали, места в машине хватит, — ответил Сергей. — Вы не против, Софья Васильевна?

Но та лишь махнула рукой:

— Решайте сами.

На следующий день утром на просторном дворе базы собрались почти все работники партии. День обещал быть погожим. Легкий туман, нависший было над рекой, быстро рассеивался. Яркое солнце весело играло на стеклах чердачных окон. Воздух звенел от десятка возбужденных голосов. Во всем чувствовалось ожидание чего-то важного, значительного.

Младшие геологи снова и снова просматривали свои планшетки, коллекторы и радиометристы подгоняли рюкзаки, проверяли горные компасы, эклиметры, радиометры, пробовали прочность насадки своих молотков. А самые нетерпеливые уже заглядывали в кузов машины, примериваясь, как быстрее занять лучшие передние места.

Но вот из камералки вышли Сергей и Софья, и все столпились вокруг них. Шум сразу стих.

— Итак, друзья, — начал Сергей, — сегодня мы едем в первый рабочий маршрут. Едем все вместе, поэтому все четыре отряда будут решать одну задачу: тщательное документирование и идентификация обнажения по ручью Чистый.

Конкретные задания каждый из отрядов получит на месте. А сейчас — грузиться в машину и в путь!

Все тотчас сорвались с места и начали дружно карабкаться в кузов, где уже важно восседал с туго набитым рюкзаком завхоз Ярин.

Сергей открыл дверцу кабины:

— Пожалуйста, Софья Васильевна.

Та лишь упрямо повела плечом:

— С какой стати? Не я веду маршрут.

— Но вы женщина, Софья Васильевна.

— Здесь нет ни мужчин, ни женщин, здесь все — геологи, — отрезала Софья. — А рядом с шофером — место начальника партии. — Она ловко ухватилась за борт кузова машины и, подхваченная десятком рук, вихрем взлетела над землей.

Сергею ничего не оставалось, как пожать плечами и забраться в кабину к шоферу.

Через минуту машина выехала со двора и покатила по плотно укатанной проселочной дороге. Сергей пристроил на коленях планшет и до предела опустил боковое стекло кабины. В лицо ударил бодрящий утренний холодок.

Дорога вилась вдоль самой Ермиши, так что слева от нее расстилались обширные луга с блестящей от росы травой, а справа, по другую сторону реки, высилась небольшая гряда холмов, сплошь поросших молодым березняком и орешником.

Сергей привычно переносил на планшет все встречающиеся на пути геоморфологические детали рельефа, невольно прислушиваясь к доносившемуся из кузова гомону молодых, задорных голосов и беспрерывным взрывам веселого смеха.

Но вот и знакомый поворот у небольшого хуторка, а чуть дальше — грубо сколоченный бревенчатый мостик, ведущий в узкую расселину, по дну которой струится хрустально-чистый ручеек. Он так и называется — Чистый. Ни малейших следов мути не заметно в его прозрачной, как слеза, воде. А между тем именно он пропилил такую глубокую брешь в толще коренных пород, слагающих высокий берег реки, и это ему было обязано появлением обширное обнажение, состав которого должен был пролить свет на геологическую историю здешних мест.

— Всё, Федя, приехали! — кивнул Сергей шоферу.

Тот загнал машину в тень большого, развесистого дуба и заглушил мотор. Все высыпали из кузова и окружили Сергея.

— Так вот, друзья, — сказал он, — раскройте ваши планшеты и скорректируйте их на местности. Обнажение, которое нам предстоит изучить, находится в долине этого ручья, метрах в трехстах выше по течению. Видимая мощность коренных пород в нем — шестнадцать метров. Это большая удача. Но каков их геологический возраст — неизвестно. Предварительно я оценил его как готерив-барремский. Попробуем определить более точно, нащупать границу этих ярусов, поискать ископаемую фауну, посмотрим, как меняется состав пород вверх по ручью, — я там еще не был. Идем пока все вместе.

— Сергей Петрович, а можно мне остаться здесь? — соскочил с машины Ярин. — Вы ведь, наверное, долго будете там копаться. Так мы бы с Федей костерок сообразили, картошечки сварили, чаек и вообще…

— Ладно, оставайтесь, на обнажении вам делать нечего. Остальные — за мной!

Сергей перебрался через реку и быстро зашагал вверх по ручью. Но его сразу остановила Софья:

— Сергей Петрович, а вот на это вы не обратили внимания? — она нагнулась над ручьем и подняла со дна несколько темных округлых камешков.

— А-а, это? Должно быть, кремневая галька.

— Нет, это не кремень. И вообще не галька. Такому ручейку никогда не окатить кремень до подобного совершенства. Это фосфоритовые желваки.

— Фосфоритовые желваки?! Но откуда?

— А вот это надо посмотреть. Насколько мне известно, на границе готерива и баррема иногда наблюдаются небольшие прослои и линзочки глауконитового алевролита с фосфоритовыми желваками. И если бы мы смогли найти такие прослои…

— Но в этом обнажении я ничего подобного не заметил.

— Не будем торопиться с выводами. Посмотрим еще. Пройдем вверх по ручью. Попробуем углубиться в осыпь.

Они подошли к обнажению.

— Да, разрез шикарный! — не могла скрыть чувства восторга Софья. — Но вы правы — сплошная толща глин и мергелей. И все-таки не с неба же свалились фосфоритовые желваки. И потом… Смотрите, смотрите! — она склонилась над ручьем. — Это же зерна глауконита поблескивают там, на дне! Значит… Давайте сделаем так: Петя со своим коллектором еще раз просмотрят весь разрез. Ну и отберут образцы. Почаще! Минимум через каждые полметра. А Степан пройдет вверх по оврагу, посмотрит, нет ли там других обнажений. Мы же с вами займемся дном ручья. Установим, где именно начинают появляться в нем фосфоритовые желваки и глауконит.

Софья с Сергеем двинулись вслед за Степаном, вглядываясь в бегущий водоток. Но не прошли и нескольких сот метров, как издали послышался шум бурлящей воды и радостный возглас младшего геолога:

— Есть! Сергей Петрович, Софья Васильевна, есть! Прямо в русле ручья — зеленый алевролит с фосфоритами.

— Да что ты говоришь! — Софья чуть не бегом бросилась на голос Степана.

Сергей поспешил за ней, и уже через минуту взору их предстало нечто такое, о чем можно было только мечтать: в небольшой рытвине, образовавшейся в русле ручья, темные глины прорезались зеленовато-серым слоечком плотной тонкозернистой породы с черными округлыми включениями, которые и были, должно быть, фосфоритовыми желваками. За счет этого слоечка, значительно более прочного, чем вмещающие его глины, и образовался заметный уступ в тальвеге оврага, давший начало рытвине, где водный поток бурлил как самый настоящий водопад.

— Вот она, граница ярусов! — радостно воскликнула Софья, подставив ладошку под тугую струю падающей воды. — Я этот алевролит еще в прошлом году на соседней площади обнаружила.

— Значит, больше никаких сомнений: все, что под ним, — готерив, все, что над ним, — баррем?

— А вот это предстоит еще доказать, подтвердить ископаемой фауной.

— Что же доказывать? И так все ясно.

— Мне ясно. Вам тоже, может быть, ясно. Но те, кто будут принимать наш отчет, потребуют фактических данных. Им подай основные формы! Образцы ископаемой фауны! Но будет и фауна. Лиха беда начало! А теперь так… Степа, возьмите коллектора и с помощью эклиметра перенесите эту точку на наше обнажение.

— Все ясно, Софья Васильевна. — Степан встал на уровень алевролитового уступа и махнул рукой своему помощнику.

Через минуту они скрылись за поворотом ручья. Сергей с Софьей остались одни.

Он легонько коснулся ее плеча:

— Вы — гений, Соня.

— Я геолог, Сережа. Просто геолог.

— Но для меня вы…

— И для вас я только старший геолог партии. Тем более что вы меня еще совершенно не знаете. Пойдемте, нас ждут. — Она ловко отколола образец алевролита и легким, упругим шагом заспешила вниз по склону, так что Сергей еле успевал за ней, перепрыгивая через бесчисленные рытвины и груды осыпавшейся земли, загромождавшие тальвег оврага.

Между тем ребята уже подошли инструментальным ходом к обнажению, и Степан уверенно вонзил свой молоток в свежевыделанную расчистку:

— Вот здесь, Софья Васильевна.

Она внимательно осмотрела отмеченное место разреза:

— Да-а, все-таки одни глины… Видно, эти прослои алевролита действительно имеют лишь линзовидный характер. Попробуем углубиться внутрь пласта. Давай, Петя!

Тот принялся усердно работать молотком. Но из-под него все так же летели лишь осколки плотной глины.

— Нет ничего, Софья Васильевна.

— А чуть в сторону, левее или правее? Степа, подключайся и ты. Ребята, и вы присоединяйтесь! — махнула она рукой коллекторам.

Все начали дружно крушить неподатливую глину. Но все было тщетно.

— Ладно, ребята. Придется признать, что эти прослои встречаются не так уж часто, — вздохнула Софья. — Пора возвращаться к машине.

— Нет, я так легко не сдамся! — упрямо возразил Сергей. — Дайте-ка мне лопату.

Он взял лопату и, отойдя метров на двадцать в сторону, принялся с силой разгребать обрушившиеся сверху комья земли.

— Оставьте, Сергей Петрович, всю осыпь не перекопаешь. Со временем пришлем сюда рабочих, и тогда, может быть…

— Сейчас, сейчас, вот уже глины пошли. Только очень твердые почему-то… О, черт! Так это же алевролит. Тот самый, с фосфоритами. Только другого цвета.

К нему подскочила Софья:

— Да, тот же прослой алевролита. И на том же уровне, что пометил Степан. Я чувствовала, что осыпь хранит под собой немало интересного. И вот, видите… Теперь можно не сомневаться — граница проходит здесь. Ну все, друзья, пошли к машине. Ярин обещал горячей картошкой угостить.

— А как же на других обнажениях, где не будет этого прослоя? — подал голос Степан.

— Там будем идентифицировать породы по комплексу терригенных минералов. Недаром я попросила Петю отобрать тут как можно больше образцов. Сегодня же отправим их на иммерсионный анализ, и станет ясно, что представляет собой такой комплекс в подалевритовых готеривских и надалевритовых барремских слоях.

— Значит, везде будем танцевать от этого обнажения?

— Да, пока оно будет опорным разрезом. Кстати, Иван Афанасьевич, — обратилась она к топографу, — завтра же определите абсолютную отметку подошвы алевролитового прослоя. Лучше там, на перепаде ручья. Степа покажет вам.

Полчаса спустя они перебирались по шаткому бревенчатому мостику обратно на луговой берег Ермиши, вдыхая божественный запах свежесваренной картошки, заправленной тушенкой.

Ярин тут же принялся раскладывать ее по металлическим мискам. Но как только к костру подошел Сергей, он отозвал его в сторону и затащил в кабину машины.

— Что еще случилось? — насторожился Сергей.

— Ничего не случилось. А давайте вот, с устатку. — Он вынул откуда-то из-за сиденья бутылку водки и два стакана.

Кровь бросилась в лицо Сергея:

— Да как вы можете такое?! Я понял бы еще, если бы вы предложили это всем там, у костра. А так вот, тайком от всех! Уберите сейчас же это с глаз моих! И чтобы никогда больше не было ничего подобного. Слышите — никогда! — Сергей хлопнул дверцей кабины и… чуть не сбил с ног оказавшуюся рядом Софью.

— Вы?! Вы слышали?

— Да, я догадывалась, зачем он вас позвал. И если бы вы согласились…

— Что было бы тогда?

— Ничего не было бы. Зато теперь я убедилась, что не ошиблась в вас. — Она улыбнулась ему теплой, ласковой улыбкой, и он снова скорее почувствовал, чем увидел, что так могла улыбаться лишь та, что приснилась ему в недавних снах.

Глава пятая

К концу следующей недели съемочные работы в партии вошли в привычный деловой ритм. Четыре отряда, руководимые Петром, Степаном, Софьей и самим Сергеем, все увереннее продвигались вниз по течению Ермиши, ежедневно покрывая восемь-десять квадратных километров карты. Из управленческой лаборатории пришли и результаты иммерсионных анализов, свидетельствующие о том, что комплексы терригенных компонентов готерива и баррема существенно отличаются друг от друга, что позволило надежно использовать их для идентификации глинистых толщ. К тому же опорный горизонт с прослоями фосфоритсодержащих алевролитов встречался уже не в одном обнажении правого берега реки.

Словом, все складывалось как нельзя лучше, если бы не участившиеся стычки с Яриным. И дело было не только в том, что он все чаще появлялся на работе под хмельком и даже пытался спаивать некоторых работников.

Однажды утром, когда Сергей и Софья, сидя в камералке, намечали маршруты отрядов на предстоящий день, он бесцеремонно подсел к их столу и сказал не терпящим возражений голосом:

— Буровикам надо выдать деньжат.

— Каких деньжат? — отозвался Сергей, не поднимая головы от карты. — Разве вы не знаете, что, согласно трудовому контракту, зарплата всем работникам партии выдается лишь в конце месяца?

— Мало ли что там записано, в этом контракте. А ребятам деньги нужны. И я обещал.

— Позвольте, а почему буровики обратились к вам, а не ко мне? И кто дал вам право что-то обещать?

— Почему обратились ко мне?.. Потому что я ближе к рабочему человеку, чем вы все с вашими дипломами и контрактами. А обещал и буду обещать, поскольку я тоже не последняя спица в колеснице, — все хозяйство на мне.

— Ну вот что, Вадим Федорович, — как можно мягче сказал Сергей, — может, вы и ближе к рабочему человеку, чем мы с Софьей Васильевной, и хозяйство у вас действительно немалое. Но все финансовые вопросы позвольте решать мне самому. Что же касается ваших намерений и впредь кому-то что-то обещать, то потрудитесь обещать лишь то, что в вашей компетенции. А сейчас идите и работайте. С буровиками я сам поговорю.

— Хор-рошо! Я уйду. Уйду… Но имейте в виду, что, пока ребята не получат денег, буровые станки будут стоять на базе.

— Вот как! Вы еще и забастовкой грозите. От имени этих ваших «рабочих людей». Не слишком ли много вы на себя берете? И отдаете ли отчет своим словам?

— Я-то отдаю. Не первый год ишачу в этих проклятых партиях. А вот вы… — он дохнул на Сергея винным перегаром. — Вот вы…

— Ну ладно, ладно, идите, не мешайте работать. А вечером поговорим, — вновь попытался Сергей урезонить перепившего завхоза. Но тот еще ниже склонился к столу:

— А я вот сейчас хочу поговорить. И вообще… — пьяное лицо Ярина почти вплотную приблизилось к лицу Сергея, и он не знал уже, что делать в такой кошмарной ситуации, как вдруг Софья, до сих пор не произнесшая ни слова, вихрем взвилась над столом и, смерив Ярина взглядом, полным презрения и ненависти, крикнула во всю силу своих легких:

— Вон! Вон отсюда, мерзкая харя! И чтоб духу твоего больше не было в камералке. — Лицо ее исказилось от гнева, глаза метали молнии. И пьяный верзила, вобрав голову в плечи, попятился к двери.

— Простите, Сергей Петрович, не сдержалась. Видеть не могу это животное, — проговорила Софья, когда дверь за Яриным закрылась. — Я понимаю, что слишком вспылила, но…

— А иначе мы от него не отделались бы. Я могу лишь поблагодарить вас. Но вот с буровиками придется разбираться. Пойду поговорю с ними.

— Не-ет, лучше пойду я. У меня это проще получится. — Софья сейчас же выскользнула в дверь, а Сергей снова уже в который раз возблагодарил судьбу за то, что ему так повезло со старшим геологом. Признаться, он совершенно не представлял, о чем и как говорить с буровиками: деньги управление им еще не перечислило, а буровые скважины нужны были позарез.

Сергей не отходил от окна, мысленно переживая за свою помощницу: как она уладит это непростое дело?

Так прошло несколько томительных минут. Он был готов уже бежать вслед за Софьей, как вдруг увидел, что стоявшие в дальнем углу двора буровые станки взревели моторами и медленно, один за другим, потянулись к воротам базы.

Сергей с облегчением вздохнул. Словно гора свалилась у него с плеч. Вскоре на месте стоянки буровых осталась лишь маленькая воздушно-легкая фигурка его старшего геолога.

Горячая волна благодарной нежности охватила Сергея.

— Бесценная ты моя! — прошептал он, не спуская глаз с возвращающейся Софьи. — Чем я смогу отплатить провидению за то, что оно дало мне возможность встретиться с тобой в самом начале моей первой, так непросто сложившейся работы? Что заставило тебя поехать именно в Ермишскую геосъемочную партию? А может, это ты и приснилась мне задолго до того, как я вообще узнал о твоем существовании? Нет, это, конечно, верх фантазии. И все-таки… — Он готов был сейчас же признаться в любви этой чудесной девушке, сразу ставшей для него самым дорогим человеком на земле.

Однако, возвратившись в камералку, Софья, как всегда, даже не взглянула на него, а, лишь бросив на ходу что-то вроде «все в порядке, станки выехали на точки», взяла в руки карандаш и склонилась над картой.

Сергею ничего не оставалось, как последовать ее примеру, — через полчаса съемочные отряды должны были выйти на маршруты.

С Яриным в этот день они больше не встречались. Никак не проявил он себя и в последующие дни. И все могло бы со временем войти в более или менее спокойную деловую колею, если бы в начале следующей недели не произошло событие, донельзя возмутившее всех работников партии.

А все началось с дождя, который лил с утра до вечера, отчего все, кто был на маршрутах, вернулись на базу промокшими до нитки. И тут оказалось, что кое-кому даже не во что переодеться.

— Как же так? — удивилась Софья. — Разве Ярин не выдал до сих пор новые энцефалитные костюмы, плащи, сапоги и все, что положено полевикам?

— Я в первый раз слышу об этом, — ответил Сергей, — даже не знал, что нам положена какая-то спецодежда.

— Ну как же! — всплеснула руками Софья. — И эти костюмы, и плащи и все прочее я сама отбирала на центральном складе. И полагала, что Ярин давно доложил вам об этом.

— Пока не докладывал. А ну-ка, Степан, пригласите сюда Вадима Федоровича.

— А-а, вон вы о чем! — махнул завхоз рукой, выслушав Сергея. — Так всего этого у меня нет.

— Как нет?!

— Сам не знаю, как это получилось. Может, на складе недодали, может, при отправке куда-то запропастилось. Это бывает. Да вы не расстраивайтесь, Сергей Петрович, я все давно списал.

— Как списали? Почему списали?

— В ваших же интересах списал. Ведь, не спиши я это барахло, вам же пришлось бы и отвечать за него. Чего доброго, в конце сезона и из зарплаты могли бы вычесть его стоимость. А раз списано, то и делу конец!

Сергей не нашелся даже что ответить наглому прохвосту. А Софья так и вспыхнула от охватившего ее негодования:

— Ну вот что, товарищ завхоз, эту свою байку вы расскажете кому-нибудь другому. А сейчас проводите-ка нас в свою кладовку.

— Это еще зачем?

— Посмотрим, как вы устроились на новом месте, как хранятся у вас хозяйственные ценности.

— Это что, обыск?! — взвился Ярин. — Не имеете права!

— Сергей Петрович, объясните этому правоведу права и обязанности начальника партии.

— Да, Вадим Федорович, я просто обязан поинтересоваться, в каких условиях содержится имущество партии.

— Тогда только вы! — сдался Ярин. — Вы один!

— Ну уж позвольте мне самому решать, с кем я пойду. Степан, Петя, Софья Васильевна, пойдете со мной.

— Ладно, пошли, — махнул рукой Ярин. — Но учтите — никаких перестановок, никакого перекладывания вещей я не допущу. Не для этого наводил там порядок.

Порядок в кладовке Ярина был действительно образцовым: все разложено по полочкам, все расставлено по местам. Только в дальнем углу высилась большая груда сложенных друг на друга ящиков с керном. К ней и подошла Софья:

— Что же вы так небрежно керн храните?

— А я его не храню! — с вызовом ответил Ярин. — Керн не моя, а ваша забота. Давно пора соорудить специальное кернохранилище. Пока же я просто пошел навстречу буровикам, разрешил на время забросить сюда их лотки. Представляете, что было бы сейчас с ними под дождем.

— Да, об этом мы не подумали. Кернохранилище, конечно, необходимо. А пока… Ребята, уложите-ка все это поаккуратнее.

Степан и Петр дружно взялись за верхние лотки. Но к ним сейчас же подскочил Ярин:

— Не сметь! Я здесь хозяин. И мне доверили буровики эти ящики.

— Ну, это, положим, не просто ящики, а ценнейший геологический материал, и нам, геологам, лучше знать, как он должен храниться. Давайте, давайте, ребята, переложите все это вон к той, свободной, стене, да так, чтобы были видны и номера скважин, и значения интервалов и чтоб каждый образец был целехонек.

— А, чтоб вас… — Ярин грязно выругался и тяжело плюхнулся на скамью, не спуская глаз с Софьи, которая с живейшим интересом просматривала содержание каждого лотка.

— Та-ак… Это все та же глинистая толща, — провожала она глазами коробки с керном. — Это — то же самое. А вот это… Это уже что-то совсем другое! Похоже на валанжинский конгломерат. Завтра надо будет посмотреть получше… А это что?! — вдруг вскрикнула она. — Ну-ка, ну-ка! Сергей Петрович, взгляните-ка сюда!

Сергей глянул через плечо Софьи и едва сдержал возглас изумления: на полу кладовки, под последним рядом ящиков, лежали плотно упакованные пачки плащей, энцефалитных костюмов, полевых сумок, совсем новеньких рюкзаков, стопки постельного белья, связки сапог и ботинок и даже коробки с походными аптечками.

— Так что же вы… — обратился он к Ярину.

Но тот уже сам подскочил к Сергею, выдавил на лице самую что ни на есть благостную улыбку и радостно всплеснул руками:

— А, ч-черт! Вот, оказывается, где все это барахло! А я думал, оно в Рязани осталось. Совсем забыл, что при разгрузке его сюда сбросили. А эти проклятые буровики, будь они неладны, все завалили своими ящиками. Спасибо, ребята, что помогли раскопать пропажу. Так что же, Сергей Петрович, может, теперь сразу все это и раздать людям? Вот радость-то какая! — на лице его было написано одно сплошное умиление. И только в самой глубине глаз притаилась, как хищный зверь, готовый к прыжку, жгучая ненависть, ненависть пойманного вора.

Глава шестая

Это было тем более приятно, что явилось полной неожиданностью. Письмо от Гришки Инопланетянина!

В сутолоке последних дней Сергей забыл и думать о нем. И уж тем более о том, что они обещали писать друг другу. А Гриша не забыл. Вот она, настоящая мужская дружба!

Как-то он там устроился, в своем Уренгое? Сергей вскрыл конверт и углубился в чтение.

Письмо было небольшим. Вначале Гриша коротко описывал, как его встретили в нефтепоисковой экспедиции, куда он был направлен старшим геологом разведочного бурения, пожаловался на бытовую неустроенность. А под конец написал то, что сразу заставило Сергея вспомнить все свои сны и все, что было с ними связано.

«…А теперь, — писал Гришка, — самое главное. По пути к месту работы проезжал я через Екатеринбург, там пересадка была и целых шесть часов между поездами. Ну, закомпостировал я билет и пошел побродить по городу. Вышел на какую-то площадь, смотрю — церковь. Церковь как церковь. Я сначала и внимания на нее не обратил. Потом глянул попристальнее, и словно озноб меня прошиб — та это церковь, какую я во сне видел! Те же окна, двери, купола, паперть. А ведь в Екатеринбурге я никогда не был. Ну да мало ли бывает совпадений. И все-таки решил зайти внутрь. Дело в том, что в церкви, где я служил во сне, была одна примечательная вещица: в самом дальнем углу бокового притвора, как раз под единственным его окном, небольшая часть стены слегка порушилась, и на сколе камня образовалось нечто похожее на девичий профиль. Я еще тогда, во сне, не мог не подивиться на такую игру случая. Стоит ли удивляться, что и теперь, зайдя в екатеринбургскую церковь, я первым делом направился в этот притвор. Нет, я вовсе не ожидал снова увидеть удивительный феномен. Скорее я пошел туда, чтобы убедиться, что там ничего нет. И что же ты думаешь? На том самом месте, под тем самым окном, в такой точно выколотке в стене отчетливо вырисовывался изящный профиль женской головки, словно специально выбитый на камне. Я остолбенел. Повторяю, в Екатеринбурге я никогда не был и ни о чем подобном мне никто никогда не говорил. Так что же это? Следствие того, что называют реинкарнацией? Воспоминание о моей прошлой жизни? Никакого иного объяснения я просто не нахожу, хотя, честное слово, до сих пор абсолютно не верил ни в какие прошлые жизни, ни в какие переселения душ, и уж если на то пошло, только разговор с тобой (помнишь, на выпускном вечере?) и заронил в меня искру сомнения. И вот эта история с екатеринбургской церковью… Неужели все это действительно было когда-то в моей прошлой судьбе? Неужели человек в самом деле проживает несколько жизней? Ты сам-то как думаешь? И вообще — слышал ли ты об этой реинкарнации, в соответствии с которой душа человека после смерти не погибает, а рано или поздно вселяется в тело другого, только что рожденного, человека, который, естественно, и не знает об этом? И лишь кое-какие воспоминания об этой прежней жизни проявляются у некоторых людей хотя бы в виде снов или каких-то иных ощущений? И может быть, так было и с тобой в твоих снах о неведомой тебе Ермиши. Кстати, жду не дождусь узнать, не нашел ли ты уже каких-то подтверждений своим предчувствиям на столь желанной тебе рязанской земле? Что подкинула тебе твоя Ермишь?

Р.5. Ну а с мечтой моей мне придется, видимо, расстаться: разве можно разыскать в таком огромном городе, как Екатеринбург, какую-то дивчину из моих снов? Хотя, признаюсь тебе, в той церкви я проторчал все время, что оставалось до отхода поезда, все надеялся увидеть в толпе молящихся свою фею. Да где там…».

Сергей дважды перечитал заключительную часть письма и потер ладонью лоб. О реинкарнации он, конечно, слышал. Но то, что сны его — всего лишь воспоминания о какой-то прошлой его жизни, даже думать не думал. Не хотел думать! Все это было бы слишком тривиально. И уж во всяком случае не вызвало бы навязчивого стремления во что бы то ни стало поехать в Рязанскую область, побывать на загадочной Ермиши.

Нет, он ожидал встретить здесь нечто значительно большее, чем подтверждение какой-то идеи реинкарнации. Впрочем, и это отошло на второй план. Теперь для него значительно важнее был вопрос, что все-таки связывает Софью с его таинственной незнакомкой из сновидений? А в том, что какая-то связь существует, он убеждался все больше и больше. Хотя бы потому, что девушка явно что-то искала здесь, в чем-то старалась разобраться, помимо чисто геологической обстановки. Вот хоть вчера: почти целый вечер провела в районном архиве, отыскивая сведения о помещиках, чьи усадьбы располагались по реке Ермишь.

Он и сам был бы не прочь познакомиться с этими сведениями, ведь девушка, с которой он встретился во сне у часовни над Святым ключом, была, похоже, дочерью какого-то местного вельможи. Но ей-то, Софье (…) К тому же она сама сказала, что во что бы то ни стало хотели поехать именно в Ермишскую партию, обещала даже рассказать ему, почему. Но пока это так и осталось тайной за семью печатями. Как подтолкнуть ее на откровенность? С чего начать? Не с рассказа же о своих удивительных сновидениях!

Однако все свершилось само собой. В этот вечер они с Софьей, как обычно, намечали в камералке маршруты и уже почти кончили, когда в дверь осторожно постучались и в комнату вошла хозяйка арендуемого подворья:

— Здравствуйте, люди добрые. Простите, что я в столь поздний час…

— Ничего, Евдокия Алексеевна, проходите, садитесь, пожалуйста, — отозвался Сергей. — Чем можем быть полезны?

— Не знаю уж, как и сказать… — замялась хозяйка. — зашла сейчас ко мне Настасья, жена Пашки Хромого, что на соседней улице живет, и говорит: завхоз-то ваш, ну, Ярин этот… В общем, напились они с Пашкой опять вдрызг, и этот Ярин возьми да и ляпни: удавлю, говорит, я эту курву, стало быть вас, Софья Васильевна. Удавлю, говорит, или красного петуха подпущу к ее боковушке. Вот ведь страсти какие! А что если в самом деле погубит он вас или, чего доброго, поджог устроит. Как тогда я?.. Вот думала я, думала и хочу просить вас съехать отсюда, снять другое подворье, от греха подальше.

— Ну что вы, Евдокия Алексеевна, мало ли что скажет пьяный человек! — попытался успокоить ее Сергей.

— Так ведь что у трезвого в голове, то у пьяного на языке, — не сдавалась хозяйка. — Боюсь я его. Ой как боюсь! Мужа-то у меня нет, а без мужика, сами знаете…

— Но у нас-то мужчин больше чем достаточно. Не оставим мы в беде ни Софью Васильевну, ни вас. А чтобы не произошло ничего не предвиденного, организуем ночные дежурства, будем по ночам по очереди сидеть вот здесь, в камералке, и следить, чтобы никто ничего не натворил.

— Ну если так… — немного успокоилась хозяйка. — А все-таки вы бы построже с ним, с Яриным-то. Не ровен час… — Она поправила на голове платок и пошла к двери. Но ее остановила Софья:

— Евдокия Алексеевна, давно собираюсь вас спросить: не слышали ли вы, что где-то здесь у вас еще в позапрошлом веке жили богатые помещики Мишульские?

— Как не слышать. О них, почитай, по всей Ермиши до сих пор вспоминают. Ведь в именье-то у них, говорят, чего только не было. И ели из золотой посуды, и ездили в золоченой карете. А уж само-то именье — что тебе царский дворец!

— Где же оно было, это именье?

— Чего не знаю, того не знаю. Где-то далеко отсюда, чуть ли не в самых низовьях Ермиши. Я там не была, тех мест не видела. Да там, говорят, и видеть-то теперь нечего. Даже камней от фундаментов не осталось — всё мужики из соседних мордовских сел повывезли.

— Но рядом с такими именьями были обычно какие-то большие деревни.

— А как же. И там так было. Да не деревня, а целое село. И называлось оно Благовидово.

— Как вы сказали — Благовидово? Но у меня на карте нет ничего подобного, — пожала плечами Софья.

— Так когда ее рисовали, эту карту-то вашу? Совсем недавно, поди. А Благовидово-то лет сто назад сгорело. Дотла сгорело. Люди и отстраивать его не стали. Разбрелись кто куда. Кто в Сибирь подался, на свободные земли, кто тут, у родственников, пристроился. Осталось одно название. И то если бы не господа… Ну, я пойду, пожалуй, не серчайте, что помешала вам, — спохватилась хозяйка.

— До свидания, Евдокия Алексеевна. И не беспокойтесь, пожалуйста. Все будет в порядке.

— Дай-то Бог… — Она живо перекрестилась и выскользнула в дверь.

А Софья снова склонилась над картой:

— Благовидово… Да, было такое село, сама вчера видела в одном из документов прошлого. Но где оно было? Где располагалась усадьба этих господ Мишульских? — она потерла лоб ладошкой, явно стараясь разобраться в какой-то навязчивой неопределенности.

Сергей тронул ее за плечо:

— Соня, помните, вы обещали рассказать мне, почему решили ехать непременно в Ермишскую партию. Это связано с тем, что когда-то здесь жили господа Мишульские?

— Да, с ними, точнее, с усадьбой этих господ. Я давно уже дала себе слово посетить эту усадьбу, чтобы отдать дань памяти одному… Не знаю даже, как сказать… Словом, речь идет об одном маленьком мальчике, который был похоронен там. И хотя это было давным-давно… Но вы слышали, что сказала Евдокия: от усадьбы не осталось и следа.

— Да, вот и на карте нет ничего подобного. А ведь я тоже что-то слышал об этих господах Мишульских. И тоже что-то в высшей степени экстраординарное.

— Тоже слышали? — живо обернулась к нему Софья. — Где? Когда? Что именно слышали?

— Сейчас уж и не вспомню. Но что-то уж больно знакомая фамилия — Мишульские.

— Так, может, кто-то из ваших родных или знакомых упоминал ее? Ваш отец, мать, бабушка?

— Отца с матерью я вообще не помню, я уже говорил вам. А вот бабушка, может, и упоминала. Она любила поговорить о старине.

— А эта ваша бабушка не бывала в здешних краях?

— Нет, она и слышать не слышала ни о Ермиши, ни о чем таком вообще.

— А ее родители?

— О своих родителях она почему-то не любила вспоминать, а вот деда своего — моего, стало быть, прапрадеда чтила как святого. Помнится, она рассказывала о нем часами, могла без устали восторгаться его подвигами.

— Кем же он был, ваш прапрадед?

— Он был военным.

— В больших чинах?

— Какое там! Он был простым солдатом. Но не в каком-то там задрипанном тыловом гарнизоне, а в войсках самого Багратиона и отличился не где-нибудь, а в знаменитом Бородинском сражении, да так отличился, что был удостоен Георгиевского креста. А получить Георгиевский крест простому солдату, сами понимаете… Словом, рассказам бабушки о нем не было конца. И так они запали мне в душу, что — верите? — я даже во сне стал видеть себя солдатом Багратиона. Честное слово! Будто и марширую под бой барабанов, и ядра к пушкам подтаскиваю, и в штыковую атаку хожу. Даже награждение меня Крестом приснилось.

— Вас?!

— Да, будто стою я перед строем солдат и сам Багратион прикалывает мне к мундиру Георгия. И так явственно все это вижу, словно на самом деле было. Но это еще не все! В одном из снов я видел даже свою смерть…

— Смерть?!

— Да, это произошло, похоже, когда мы уже гнали французов из России. Снова был бой. Бой жестокий. И я будто ясно увидел направленный на меня ствол ружья. Помнится, я еще инстинктивно зажал лицо руками, ничего другого просто не оставалось делать. И в тот же миг — яркая вспышка, тупой удар в грудь, острый приступ боли. И сразу вслед за тем — полное безразличие и покой, точнее, какое-то блаженное умиротворение и ощущение стремительного падения то ли в бездонный колодец, то ли в бесконечный, круто наклоненный тоннель. Позже я много читал об ощущениях, какие описывали люди, пережившие клиническую смерть. Похоже, я пережил нечто подобное. Но ведь я был абсолютно здоров. Неужели, наслушавшись рассказов бабушки, я так живо представил себе прапрадедушкину смерть?

— Но ведь ваш прапрадед умер не в бою.

— Кто знает…

— Как кто знает? — рассмеялась Софья. — Иначе не было бы ни вашего прадеда, ни деда, ни вас самого. Нет, ваш прапрадед здесь ни при чем, вы пережили смерть другого человека, того, кого видели во сне в Бородинском сражении.

— Но это и был мой прапрадед.

— С чего вы взяли?

— Так сама бабушка…

— Бабушка-то рассказывала о прапрадеде. Но это только оживило вашу память. А видели вы во сне, похоже, самого себя. Таким, каким были в вашей прошлой, давно прожитой, жизни.

— Так вы тоже верите в эти прошлые жизни, эту так называемую реинкарнацию?

— Как вам сказать… Все это можно только предполагать. Здесь еще слишком много неясного. Хотя мне самой иногда кажется…

Софья надолго замолчала.

— Что кажется? — насторожился Сергей.

— Да нет, все это лишь на уровне подсознания. А кстати, вы не задавались там, во сне, вопросом, откуда был родом снившийся вам солдат?

— Нет, я даже не задумывался об этом, просто ни к чему было. Хотя… Хотя еще в том первом Бородинском сражении мне вспомнилась однажды небольшая часовенка над ключом…

— Часовня над ключом?! — вскричала Софья.

— Да. А что это вас так поразило?

— Нет, ничего… Просто вы так подробно описываете свои сны, что я будто сама начинаю видеть все вам приснившееся: и ваше награждение Георгиевским крестом, и картину вашей смерти, и вот теперь эту часовенку… Но продолжайте, прошу вас.

— Так вот, вижу, будто исчезли вдруг все блиндажи, редуты, пушки и вместо них — крохотная часовня над ключом, и все вокруг нее такое близкое, родное. Возможно, это и было воспоминанием о родине…

— Очень может быть. Только это-то уж определенно не со слов вашей бабушки.

— Кто знает… — начал было Сергей, и вдруг словно молния пронзила его. Все батальные сцены, в которых он якобы участвовал, вся его солдатская жизнь могли присниться и под влиянием бабушки. Но часовня-то над Святым ключом — как о ней могла знать бабушка! Это же та часовня, у которой он встретил в недавнем сне барышню Мишульскую.

Да, теперь Сергей вспомнил и то, где слышал эту фамилию: то была фамилия той девушки-дворянки, непременной участницы всех его снов. И стояла та часовня не где-нибудь, а на берегу Ермиши, и скорей всего здесь и была родина снившегося ему солдата. Более того, тот паренек — подмастерье кузнеца и солдат Багратиона — одно и то же лицо, и это на царскую службу провожал старый кузнец своего названого сына, закапывая ночью у часовни какую-то реликвию и упоминая о какой-то несчастной девушке, возможно, той же барышне Мишульской, заплаканное лицо которой до сих пор стояло перед глазами Сергея. Тогда действительно рассказы бабушки тут совсем ни при чем, а все это — воспоминания о его собственной прежней жизни.

Но опять-таки при чем здесь Софья? Как она-то может быть связана со всеми его видениями, если они и были навеяны какой-то реинкарнацией? Почему ей так важно разыскать бывшую усадьбу господ Мишульских и отдать дань памяти какому-то мальчику, судьба которого ей явно не безразлична?;

— А почему вы так заинтересовались всем этим? — прямо спросил он.

— Чем «этим»?

— Ну, моими снами и… вообще.

— Я скажу вам, Сережа, только… Вы ведь не все еще рассказали мне. Так?

— Да, — признался Сергей, — потому что…

— Потому что не во всем еще сами разобрались?

— Да, — повторил он. — Вернее, совсем ни в чем не разобрался.

— Вот и я… Мне тоже надо о многом рассказать вам. Но я также до сих пор не могу собраться с мыслями. Не будем спешить. Предоставим самому времени расставить все по своим местам. Кстати, вы в Бога верите, Сережа? — Я хотел бы верить, только…

— Я понимаю. Даже в этом мы с вами схожи. Впрочем, один хороший и умный человек сказал: в Бога нельзя ни верить, ни не верить, Бога надо чувствовать.

— И вы чувствуете его?

— В последнее время, кажется… начинаю чувствовать.

Глава седьмая

Прошло еще несколько дней, до предела заполненных работой. Экспедиция все дальше продвигалась на юг, и вместе с тем все рельефнее вырисовывалась общая картина геологического строения района. Но не хватало главного — не было найдено остатков ископаемой фауны, а без этого невозможно было с полной определенностью судить ни о возрасте слагающих его толщ, ни о характере осадконакопления того времени.

Напрасно Софья часами просиживала на наиболее перспективных обнажениях, перебирая чуть ли не каждый сантиметр алевролитов и глин, — они были немы, как листы книги со стертым текстом. Не лучше обстояли дела и у Сергея с Петром и Степаном. Каждый раз, собираясь вечером в камералке, они лишь безнадежно разводили руками, все больше теряя надежду на успех.

Так было и сегодня вечером. Заполнив карту фактического материала и просмотрев полевые дневники отрядов, Сергей, отмахавший за день не один десяток километров, собрался уже пойти спать, как вдруг дверь раскрылась и в комнату вошел пожилой мужчина с рюкзаком, в котором угадывалось что-то очень тяжелое.

— Здравствуйте, молодой человек, — прямо от двери начал он, опуская рюкзак на пол. — Здесь, что ли, главный геологический начальник?

— Да, это я, — ответил Сергей. — А что вас привело ко мне?

— Да вот набрал я диковинных камней там, у нас на речке, а что они значат, в толк не возьму. Неужели, думаю, природа такое сотворила? — он развязал рюкзак и начал выкладывать на стол свою находку. А у Сергея аж дух захватило от волнения и радости. На стол ложились, поблескивая сколами зеленоватого перламутра, окаменелые раковины, напоминающие туго закрученные в спираль ребристые рукава, в которых он без труда узнал знакомые формы нижнемеловых аммонитов.

Это было как сон, как сказка, как нежданный дар судьбы.

— Где? Где вы взяли такое сокровище? — не переставал повторять он, любовно перебирая драгоценные реликвии.

— Да у нас на третьем перекате их полным-полно. Так прямо под обрывом на дне и лежат. Наши бабы болтают, что эти кренделя чуть ли не от барской усадьбы остались. А я так думаю, что они просто из обрыва выкатились, потому как видел в одном месте, что один такой камень прямо в глине торчит. Ну вот… А на днях шурин мой — он здесь, в райцентре, живет — увидел мои камни и говорит: «Нынче к нам геологи приехали, землю нашу изучают. Свез бы ты, показал им эти завитушки, может, и интересно это им будет». Завтра у него, шурина-то моего, как раз день рождения, вот я и приехал сюда. А заодно и камни эти прихватил. Хотя, может, и ни к чему они вам…

— Что вы! Что вы! Вы даже не представляете, какую услугу нам оказали. Спасибо вам огромное! Простите, не знаю, как вас зовут…

— Да что вам в этом… Ну, Маркел я, Маркел Иванович Гаранин. А камни, значит, стоящие?

— Не только стоящие. Их только нам и не хватало. По ним мы теперь всю геологическую историю вашего края распишем. Только скажите, где он, этот третий перекат? Кстати, вы и о какой-то усадьбе упомянули.

— А как же! Как раз над этим самым обрывом стояла в прошлом веке усадьба господ Мишульских, были у нас такие богачи. Правда, сейчас-то от этой усадьбы ничего не осталось. Одна часовня над Святым ключом…

— Что?! — невольно воскликнул Сергей. — Часовня? Над Святым ключом?!

— Да. Вот ведь какая оказия: и усадьбу давно порушили, и от села Благовидово ничего не осталось. А часовня как стояла, так и стоит…

— А вы… Вы что, живете там неподалеку?

— Нет, живу я далековато от тех мест, а бываю частенько: рыбалка там хорошая. И потом… Тянет меня в те места, ведь предки-то мои в Благовидове жили. К тому же природа в тех краях — закачаешься!

— А вы не могли бы показать это место на моей карте?

— Давайте попробую, — Маркел Иванович склонился над планшетом. — Так… это, стало быть, наш райцентр… Это Михайлов хутор. Дальше… Это, похоже, поворот за Егорьевскими выселками, тут дорога все время идет лесом. Ну а в этой вот излучине… Да, тут и стояло Благовидово.

— Спасибо! Еще раз вам спасибо, Маркел Иванович. Завтра же выедем на эту точку.

— Ну, помогай вам Бог. Будьте здоровы.

— До свидания, Маркел Иванович. Да, — спохватился Сергей. — А сколько вам за эту находку?

Но Гаранин лишь махнул рукой:

— Ты что, смеешься, начальник? Нешто камни чего-нибудь стоят? Сгодятся они вам — и слава Богу! А я пошел, не то шурин еще в розыски ударится.

Сергей проводил гостя до самых дверей и вернулся к его находке. Она была поистине уникальной. Поражало не только многообразие форм, но и их замечательная сохранность. Раковины словно специально были подобраны для музейной выставки.

Нет, теперь было не до сна! И если Софья еще не спит…

Сергей схватил один из образцов и выскочил во двор.

В окнах боковушки горел свет. Он легонько стукнул в ставень, вполголоса назвал себя.

Окно тотчас раскрылось, и в нем показалось удивленное лицо Софьи:

— Сережа?! Я думала, вы давно спите.

— Спал бы, да вот, смотрите! — он протянул ей раковину.

— Ой! Симбирскитес верзиколор? Откуда это? Вы привезли с собой?

— Ничего я не привозил. Пойдемте-ка в камералку. Там вас ждет такое!..

— Сейчас иду.

Через минуту они снова перебирали драгоценные окаменелости, не переставая восторгаться невероятной удачей.

— Смотрите, Сережа, это же симбирскитес коронатиформис, — говорила Софья, любовно поглаживая одну из раковин. — А это — симбирскитес дешени, основная форма баррема. Как раз то, что нам нужно. А он, этот человек, сказал, где их отыскал?

— Конечно, вот я и на карте пометил. Но это еще не все. Он сказал, что это то самое место, где когда-то располагалось село Благовидово и усадьба господ Мишульских. Помните, вы расспрашивали о ней нашу хозяйку?

— Как не помнить! Усадьба Мишульских… Но ведь она сказала, что от нее ничего не осталось.

— И мой гость сказал то же самое. Одна часовня, говорит, стоит на голом берегу…

— Что?! Часовня?! — воскликнула Софья вдруг изменившимся голосом.

— Да, стоит, говорит, там уже лет двести, если не больше. Вот я и подумал, уж не та ли это часовня…

— Какую вы видели в своем сне времен Бородинского сражения?

— Да. Но тот сон не в счет. Я видел ее и в других снах, совсем недавно. И в этих снах… Я ведь не сказал вам прошлый раз самого главного — того, что эта часовня… — Сергей поднял глаза на явно чем-то встревоженную девушку и сразу смолк, словно лишившись дара речи, пораженный тем, что не столько увидел, сколько почувствовал при взгляде на своего старшего геолога вдруг просто женщину, слабую, беспомощную, ставшую беспредельно близкой, желанной, родной ему.

Нет, дело было не в том, что вопреки обыкновению она была сейчас не в грубом энцефалитном костюме, который не снимала в последние дни с утра до вечера, а в легком ситцевом халатике, который лишь подчеркивал ее тонкую, безукоризненно сложенную фигурку и стройные, изящно очерченные ноги, дело было в том, что в глазах ее, выражении ее лица, каком-то особенном повороте головы, изгибе шеи, вне всякого сомнения, угадывалась та, кого он видел в своих снах. И что-то потянуло его к ней — властно, неудержимо, так, что перехватило дыхание.

Но юноша лишь осторожно коснулся ее рук и легонько сжал тонкие горячие пальцы. И она не отняла их, не отстранилась от него, не произнесла ни слова. Она словно замерла в ожидании того, что он скажет дальше. А он по-прежнему не мог выдавить из себя ни звука, ощущая, как что-то вроде легких электрических разрядов стекает с кончиков ее пальцев ему в ладонь, доходя до самого сердца.

Так прошло несколько минут. Наконец губы ее разжались.

— Так что связано с этой часовней, Сережа? — тихо спросила она, не отнимая руки.

— Что связано с этой часовней? — словно очнулся Сергей. — Да, я не сказал вам тогда самого главного. И теперь не знаю, с чего начать. Скажу лишь, что я уже тогда, в своих снах, видел себя именно здесь, на Ермиши. Да, на Ермиши!

Это слово не раз звучало у меня во сне как наяву. Хотя я могу определенно сказать, что никогда не слышал, не читал об этой реке. И часовня эта… Я видел ее тоже только во сне, но всякий раз на берегу Ермиши. И вот там, возле этой часовни, я будто встретил одного человека… одну девушку… И эта девушка… Словом, только ради нее я и приехал в эти края. Она будто позвала меня сюда… Это трудно передать словами. Вы наверняка не поймете меня. Но это так. И еще. В одном из снов я видел, что как раз возле этой часовни меня ждет что-то вроде клада, также связанного с этой девушкой. Но и это не самое главное. Самое главное — я чувствую, понимаете, чувствую, что встретил вас не случайно, что вы тоже имеете какое-то отношение к тому, что я видел в своих снах, что эта девушка и вы… Нет, больше я ничего не скажу, иначе вы назовете меня просто сумасшедшим. А ведь вы стали для меня…

— Не надо, Сережа, — остановила его Софья. — Вы ничего еще не знаете обо мне. А между тем… Вот вы упомянули о часовне, и я… Но вы по-прежнему не хотите пока сказать всего. И наверное, правильно делаете. Скажите только, эта часовня, что вы видели во сне и о которой говорил ваш сегодняшний гость, действительно стоит на берегу реки, над ключом, который называют Святым?

— Что?! Вы сказали — Святым? Значит, вы тоже знаете о ней?

— Знаю, Сережа. И мне тоже нужно многое рассказать вам. Очень многое. Я тоже не случайно приехала сюда, на Ермишь, но… Пока мы действительно не готовы к такому разговору. Да и время уже… — она показала на часы. — Оставим все до завтра, до того как побываем на этом месте, посмотрим на эту часовню и вообще… Я тоже думаю, нет, почти уверена, что там откроется что-то очень важное для нас обоих. А пока — доброй ночи!

— Да разве я смогу теперь уснуть!

— Это нужно, Сережа. Нужно, дорогой мой человек. — Она нагнулась к нему и, неожиданно поцеловав в щеку, выскользнула в дверь.

Глава восьмая

На следующий день в камералке, где собрался почти весь состав партии, только и разговоров было что о неожиданно появившихся окаменелостях. Их осторожно перекладывали с места на место, внимательно рассматривали, передавая из рук в руки, не только геологи, но и коллекторы, и даже молодые рабочие, успевшие вжиться во все дела и заботы партии.

— Да это прямо музейные образцы! — не переставал восторгаться Степан, поглаживая крутые, ребристые бока аммонитов и любуясь причудливым рисунком их структурных линий.

— Что и говорить! Никогда бы не подумал, что все это так вот может вывалиться в реку из одного обнажения! — поддержал его Петр.

— А может, это в самом деле что-то вроде муляжей, — подал голос один из коллекторов.

— Нет, друзья, в том, что это натуральные окаменелые раковины аммонитов, причем прекрасной сохранности, нет никаких сомнений, — возразила Софья. — Но то, что все они из какого-то одного здешнего обнажения, надо, конечно, проверить. Слишком невероятно такое сказочное везение.

— Так поехали проверим! — раздалось со всех сторон. Всем, естественно, не терпелось сейчас же отправиться на место, где было якобы обнаружено такое богатство, чтобы удостовериться, что именно из ставших всем известными готерив-барремских глин были извлечены такие прекрасные окаменелости. Но Сергей сразу остудил их пыл:

— Нет, сегодня каждый отправится по своему маршруту, как было условлено вчера. Незачем пока менять график работы. Тем более что доля сомнения в достоверности рассказа моего вчерашнего гостя остается и у меня. Съездим туда сначала лишь мы с Софьей Васильевной, и если все окажется так, как мне рассказывали, то с завтрашнего дня мы, возможно, даже несколько изменим стратегию съемки: будем двигаться не с севера на юг, а с юга на север, взяв за опорное обнажение именно это кладбище аммоноидей, которое, если верить нашему визитеру, располагается почти у самой южной границы на карте. А сейчас так: доставляем на точку твой отряд, Степан, затем — отряд Петра, по пути забрасываем на тригопункт топографов и завозим на опорный разрез рабочих, а сами едем дальше на юг — попробуем отыскать это уникальное обнажение с аммонитовой фауной, если оно действительно существует. Коллекторов моих и Софьи Васильевны высадим на обнажении с рабочими, чтобы они сразу же задокументировали произведенную расчистку и, таким образом, покончили с этим разрезом, который теперь будет не столь уж важным. Всем все понятно?

— Все понятно, — ответил за всех Степан.

— Тогда грузимся и — в путь!

Все направились к выходу из камералки. Но в это время дверь раскрылась, и в комнату ввалились два подвыпивших мужика.

— Слышь, начальник, нам бы деньжонки получить, — заговорил один из них, едва переступив порог.

— Да, рассчитались бы с нами, пока не уехали, — подхватил второй. — Деньги — во-о как нужны.

— Какие деньги? За что? — не понял Сергей.

— А вот тут написано, — протянул ему смятый лист бумаги тот, что вошел первым. — за расчистку обнажения, значит.

— Какого обнажения? Софья Васильевна, Степан, Петр, вам знакомы эти люди?

— Нет, в первый раз их видим, — ответили геологи.

— Да кто вас нанимал, кто писал эту бумагу? — Сергей не знал, что и подумать.

— Дык этот… как его… завхоз ваш, Ярин.

— Ничего не понимаю! Степа, пригласи сюда Ярина. Тот не заставил себя ждать.

— Ну, что еще? — состроил он недовольную гримасу.

— Вадим Федорович, скажите, пожалуйста, что это значит? — протянул ему Сергей злополучную бумагу.

— Что, вы не видите? Акт о приеме работы.

— Какой работы? О каком обнажении идет речь?

— А вам что, сотни целковых казенных денег жалко?

— Я хочу знать, о какой расчистке здесь написано?

— Ну, слова «расчистка обнажения» — это просто так, для бухгалтерии. Ребята помогли мне кое в чем: бочки с бензином перекатили, ящики с образцами перенесли, еще кое-что… Но это же не напишешь в акте. Вот я и…

— Вот вы и расплачивайтесь за такую «работу». Я плачу только за то, что связано с геологической съемкой. Кстати, бочки с бензином как лежали под навесом, так и лежат. Все ящики с образцами коллекторы еще вчера перенесли в кернохранилище.

— Ну, может, не бочки и не ящики. Это я так, к слову сказал. Мало ли всяких дел по хозяйству! Всего не упомнишь… В общем, помогли мне ребята, и я, как человек…

— Понятно!

— Что вам понятно?

— Понятно, что вы за работник. Да и… что за человек.

— Вот оно что! — пьяно осклабился Ярин. — Я, стало быть, по-вашему и не человек. А вы… вы… Да я уж с десяток, если не больше, всяких начальников повидал. Но таких крохоборов и жмотов… — перешел он на крик.

— Перестаньте, Ярин, — попытался сохранить спокойный тон Сергей.

— Нет, не перестану! — продолжал кричать тот. — Вы вон своей крале за ее бесстыжие глаза отдельную боковушку выделили, а у меня, как у бездомного пса, даже своей конуры нет. Или вам с ней так удобнее всякие шуры-муры…

— Ну хватит! — оборвал его Сергей. — У нас — работа. Вечером поговорим.

— Нет, не вечером! — вмешалась в разговор Софья. — Сергей Петрович, всему должен быть предел. Или вы сегодня же, сию минуту, уволите этого негодяя, или мы, вся партия, пишем коллективное письмо руководству геологического управления. Больше так работать нельзя! Верно, ребята?

Все одобрительно загудели.

— Вы слышали? — обернулся Сергей к Ярину. — Мне просто нечего больше добавить. Пора нам действительно расстаться. Сегодня же я подпишу приказ. Подготовьте дела к сдаче.

— Вот, значит, как! — взорвался Ярин. — Одно слово этой вертихвостки, и вы уже — приказ? Но я вам покажу! Вы еще узнаете, кто такой Ярин! Вы еще…

— Ну всё, всё! — отмахнулся от него Сергей. — Поехали, товарищи!

Глава девятая

Ехали, как всегда, с шутками, с задорным смехом, и уже через час с небольшим подкатили к знакомому дубу у бревенчатого мостика, где предстояло высадить группу коллекторов и рабочих.

Сергей еще раз уточнил все, что следовало сделать им на обнажении, и, развернув планшет, готов был уже забраться в машину, как его окликнул один из коллекторов:

— Сергей Петрович, можно вас на минутку.

— Да.

— Только отойдем немного в сторону.

Сергей удивленно пожал плечами, но, не раздумывая, последовал за давно приглянувшимся ему пареньком. Тот был студентом-практикантом из института, где учился он сам, и это не могло не сказаться на его отношении к молодому, к тому же весьма незаурядному, коллеге по альма-матер.

— Так что у тебя, Володя? — спросил он, когда они отошли от машины.

— Ничего хорошего, Сергей Петрович. Я, как, может быть, вы заметили, вышел последним из камералки. А Ярин и эти двое остались еще там. Они не заметили меня за полуприкрытой дверью. А я все видел и слышал. Так вот, я увидел, как один из этих мужиков передал Ярину оружие. Огромный такой кинжалище! А Ярин сказал: «Сегодня же прирежу ее, сучку». Это он, видно, о Софье Васильевне сказал. А те двое, похоже, готовы помочь ему. От них что угодно можно ждать. Я их знаю. Один, говорят, только что из тюрьмы вышел, а второй до сих пор под следствием по какому-то уголовному делу. Бандюги, одним словом. Так что надо как-то обезопасить Софью Васильевну.

— Я подумаю об этом, Володя. Хорошо, что ты предупредил меня. Но, может, Ярин все это только с пьяных глаз брякнул?

— Если бы так! А нож? Такие люди на все способны. Во всяком случае если что, рассчитывайте на нас, мы их враз скрутим!

— Спасибо, Володя. Мы еще поговорим об этом. А сейчас — до вечера. Да, этот подлец действительно способен на все», — подумал Сергей с нарастающей тревогой. Но мысли о предстоящей встрече с чем-то загадочно-интригующим и манящим отодвинули на задний план все страхи и тревоги. Он проводил глазами перебирающийся через реку отряд и кивнул ожидавшему его шоферу:

— Теперь, Федя, прямо по дороге километров пятнадцать — двадцать. Никаких заметных ориентиров я назвать тебе не могу: судя по карте, на всем этом расстоянии ни одного населенного пункта. А чтобы мне самому было удобнее следить за всем, что встретится по пути, я переберусь, пожалуй, к Софье Васильевне в кузов. Когда надо будет остановиться, мы стукнем тебе. И еще: езжай, пожалуйста, помедленнее, чтобы нам легче было заметить то, ради чего мы предприняли сегодняшний маршрут. Ясно?

— Куда уж яснее, — буркнул шофер, забираясь в кабину.

И вот перед ними снова побежала змеящаяся лента накатанной дороги. Но по обеим сторонам ее вместо полей и лугов теперь потянулись веселые рощицы одетых в свежую листву деревьев, среди которых наряду с липами, березами и кленами можно было различить огромные давно одичавшие яблони и груши и даже целые заросли сирени и жасмина.

Все это осталось, по-видимому, как реликт когда-то бывших здесь роскошных садов и парков российской знати, какою славилась рязанская земля и сказания о которой до сих пор сохранились в памяти местных старожилов.

Стоит ли говорить, с каким волнением Сергей вглядывался в каждый мелькавший сквозь ветви деревьев изгиб реки в надежде увидеть что-то подобное часовне. Софья также не отрывала глаз от бегущих навстречу лесистых берегов. И хотя оба они не говорили почти ни слова, иногда обмениваясь лишь ничего не значащими замечаниями, все их мысли были поглощены предстоящей встречей с чем-то таинственным и труднообъяснимым.

Так они подъехали к тому месту, которое Сергей пометил накануне вечером на карте. Но как назло стена деревьев стала теперь еще плотнее — река почти скрылась за их пышными кронами.

— Может, остановимся и пойдем дальше пешком по берегу, — предложила Софья осипшим от волнения голосом.

— Проедем еще немного, — ответил Сергей, вглядываясь вдаль. — Там, впереди, кажется, просвет. Да и мой вчерашний визитер говорил, что часовня хорошо видна с дороги.

И действительно, не прошло и минуты, как машина вырвалась из лесистой теснины на широкий простор и перед глазами Сергея и Софьи предстала долина реки с луговым и противоположным почти голым, полого вздымающимся к далеким холмам берегом.

Весь тот берег был покрыт мелкощебенчатой осыпью, лишь местами зеленеющей скупыми пятнами разросшейся ежевики и редкими кустами шиповника. И вот на этом-то пустынном склоне, почти у самого уреза воды, притулилось то, что с известной долей воображения можно было назвать часовней. В действительности же это был крохотный сильно покосившийся столбик, сложенный из дикого, источенного временем камня, на верхушке которого сохранился погнутый проржавевший крест.

Неподалеку от часовни, чуть выше по течению, через реку был переброшен легкий дощатый мостик, а сразу за ним, в обход часовни, угадывалась старая, давно заброшенная мощенная булыжником дорога. Она начиналась от самой воды, что означало, что когда-то здесь был добротный деревянный или каменный мост, и поднималась на невысокий холм, подступающий к самой реке, который завершался крутым обрывом. Этот обрыв, видимо, и имел в виду Маркел Иванович, а дорога шла к некогда располагавшейся на холме усадьбе господ Мишульских.

Все это мгновенно словно отпечаталось в мозгу Сергея и Софьи, и они, как по команде, заколотили по крыше водительской кабины. Машина остановилась. Сергей выпрыгнул из кузова, помог спуститься на землю Софье.

— Ну, кажется, прибыли, — обратился к ней Сергей. — Тут и часовня, и обрыв, о котором говорил мой гость. Сразу пойдем на обнажение или… — он покосился на часовню.

— Во всяком случае, сначала переберемся на ту сторону реки.

— Да, конечно. Благо и мостик словно ждал нашего приезда.

— Здесь все словно застыло в ожидании, — заметила Софья, не спуская глаз с открывшейся им картины.

— И того и гляди — исчезнет, как в страшном сне.

— Или, наоборот, оживет, как в старой доброй сказке.

— Оживет не оживет, но, возможно, и откроет нам нечто такое, что я боюсь даже предположить. Но не будем пока ничего загадывать. — Сергей заглянул в кабину к шоферу. — Федя, ты устраивайся тут, отдохни с дороги. А мы пойдем посмотрим, что и как. Видишь вон тот обрыв? Это в нем были найдены, похоже, окаменелые раковины, что ты видел сегодня утром. Вот мы и покопаемся там.

— Так, может, подъехать к нему поближе?

— Нет, тут через реку не переправиться. Вон как она разлилась! Хорошо, что этот мостик соорудили добрые люди.

— Ну, с Богом! — Федор тотчас же развалился на сиденье. А Сергей и Софья, перейдя по мостику, подошли к часовне.

Здесь, вблизи, она имела еще более жалкий вид. Камни, из которых часовня была сложена, сильно потрескались, почернели, покрылись бурыми разводами лишайника. Земля вокруг нее поросла жесткой осокой, покрылась коростой окаменевшей пыли. И весь вид ее напоминал дряхлую согбенную старушку, скорбно склонившуюся над светлым, тихо журчащим родничком.

Чем-то далеким, давно прошедшим, напрочь забытым и в то же время до боли знакомым повеяло на Сергея от этой картины мрачного запустенья. Тугой комок подступил к горлу. Сердце сжалось в тоске по чему-то потерянному, навек утраченному, канувшему в небытие. И, подчиняясь какому-то внезапному, скорее подсознательному, порыву, он припал лбом к лицевой стенке часовни и замер, отрешившись от всего, что окружало его в этой жизни. В этот миг он забыл даже о Софье и, только оторвав лицо от холодного камня, увидел, что она также склонила голову перед древней святыней, уйдя в мир каких-то своих, одной ей ведомых, переживаний.

Так прошло несколько минут, в течение которых оба они не произнесли ни слова. Наконец Софья легонько коснулась его плеча:

— Ну вот и все, Сережа. Я знала, чувствовала, что часовня существует, верила в это как в чудо. И чудо свершилось. Я вернулась к ней.

— Вернулась?!

— Ну, может, я не так выразилась. Я хотела сказать, вернулась в своих мыслях, своих исканиях, нашла то, что жило где-то в глубинах моего подсознания, памяти. Да ведь и у вас, я знаю, с ней связано что-то не совсем обычное, вы тоже словно встретили здесь нечто давно знакомое.

— Да, именно ее, эту часовню я видел в своих снах. Помните, я говорил об этом? И значит здесь, под этой часовней или где-то вблизи нее, должен быть…

— Тот клад или что-то подобное, что было связано с девушкой, какая являлась вам во сне?

— Да, все это было определенно здесь. Теперь я словно узнаю не только часовню, но и эту широкую излучину реки, и этот ключ, и эту мощеную дорогу, которая вела к усадьбе господ Мишульских. Именно такая картина осталась в памяти после моих снов. Правда, вон там, на взгорье, чуть выше по течению реки стояло еще село — большое, красивое, с высокой белой церковью, базарной площадью, садами, огородами…

— То, что называлось Благовидовом?

— Там, во сне, я не слышал такого названия. Но, судя по тому, что рассказывал Маркел Иванович, видимо, так оно и было. Мне это село запомнилось главным образом тем, что виделось в нем что-то от милого сердцу тургеневского прошлого, от доброй, истинно русской старины. Об усадьбе Мишульских я уж не говорю — это было настоящее «дворянское гнездо» во всем его великолепии. А теперь… Вместо всего этого — сплошной голый пустырь. И если бы не часовня…

— Да ведь и ей досталось, еле стоит, горемычная, — вздохнула Софья. — А что, как вы думаете, было спрятано под ней?

— Не знаю… Тот, последний, мой сон был не очень отчетливым. Вспоминается лишь глухая полночь, черная, еле видимая во тьме часовня, смурый, убитый горем кузнец и небольшая просмоленная коробка у него в руках. Но что он вложил в нее, я так и не понял. Сказал, что там выкованный им в подарок мне кинжал и что-то еще. А что еще, я должен был, по-видимому, сам знать. Ясно было только, что речь шла о чем-то связанном с ней, той девушкой, которая мне снилась; что это она передала ему что-то для меня. Но что это могло быть? И почему она не могла передать мне сама? Я до сих пор теряюсь в догадках. Помню только, что был той ночью в жуткой тревоге, чувствовал, что случилось что-то страшное, какое-то кошмарное несчастье, что я не увижу ее больше никогда. В голове у меня до сих пор звучат последние слова кузнеца: «Выкопаешь наш клад, вспомнишь ее, сердечную…» И как апофеоз этого сна ее голос, только откуда-то сверху, будто с небес: «Вернись! Вернись ко мне! Я жду… жду… жду…». Что она хотела этим сказать? И что вообще значили мои сны, в которых я чаще всего видел ее залитое слезами лицо? Едва ли это лишь следствие реинкарнации, если она и существует. Тут что-то более глубокое, таинственное. Но что?! Ответ на это, может быть, и даст то, что спрятано здесь, под часовней. Вот почему мне так не терпится покопаться возле нее. Но, сами понимаете… — Сергей не стал продолжать, боясь даже лишним словом спугнуть робкую надежду на то, чего он ждал здесь найти, что могло бы объяснить все его душевные метания, все его непонятные переживания и предчувствия.

Да, теперь до разрешения загадки оставался один шаг. Но именно этот шаг было страшнее всего сделать. А если он ничего здесь не найдет? Если этой встречей с часовней все и закончится? К чему тогда вся эта нелепая история с поездкой сюда, на Ермишь, с работой на этом не бог весть каком интересном в геологическом отношении месте?

— Подождите, Сережа, — словно прочла его мысли Софья. — Я догадываюсь, что вы хотите сказать, но… ведь мы приехали сюда не только ради прошлого. Пора навестить и здешнее обнажение, взглянуть на этот уникальный обрыв. Кстати, там тоже может встретиться нечто, подобное часовне. А к ней мы еще вернемся. Впереди — целый день.

— Да-да, — обрадовался Сергей возможности отсрочить последний шаг к раскрытию тайны часовни. — Конечно, обнажение — прежде всего. Просто я увлекся немного.

Они спустились на бечевник и по еле заметной тропинке направились в сторону обрыва. Но в мыслях Сергей по-прежнему не мог отрешиться от своих снов.

— Так, значит, на этом месте, — указал он на возвышающийся над обрывом холм, — и стояла усадьба Мишульских?

— Да, видимо, так, — кивнула Софья.

— Но, похоже, там действительно ничего не осталось.

— Не может быть. Что-то должно сохраниться. Осталась же эта часовня.

— Часовня — святыня.

— А разве не может быть других святынь — святых, возвышенных чувств? Святой, беззаветной любви? Святой, вечной памяти?

— Но как все это может сохраниться?

— А вот посмотрим там, на этом холме, может, что и увидим, — она постаралась улыбнуться, но глаза ее почему-то наполнились слезами, а голос задрожал. — Я ведь тоже не случайно поехала на Ермишь.

— Да, вы говорили, но я так и не понял…

— Пошли, пошли! — заторопила она его. — У нас еще будет время поговорить. Пока мне самой не все ясно.

Они ускорили шаги. Но не прошли и нескольких десятков метров, как натолкнулись на груду битого кирпича, перемешанного с кусками угля.

— Это еще что такое? — не сразу понял Сергей.

— Что-то вроде развалин кузницы, — проговорила Софья.

— Кузницы?! Да, кузницы… — мгновенно вспомнил он. — как же без нее. Все мои сны вращались вокруг этой кузницы. Будто все детство и юность прошли в ней. А главное — именно здесь, неподалеку от кузницы, точнее, возле часовни впервые встретил я барышню Мишульскую.

— Барышню Мишульскую? Так это ее вы видели во сне?

— А вас это удивляет?

— Напротив, я так и думала, что это она вам снилась на Ермишских берегах.

— Постойте! А откуда вы-то знаете о барышне Мишульской?

— Ну, во-первых, из документов, с которыми я познакомилась недавно в райцентровском архиве. А потом… кто же еще мог заинтересовать вас, если ваши навеянные игрой случая сны перенесли вас в позапрошлый век и в эти самые края?

— Вы шутите! Какая там игра случая, если эти сны… эта кузница… эта часовня… — он перевел взгляд на искрящуюся солнечными бликами поверхность реки и — о чудо! — вдруг увидел, как две большие белые птицы с грациозно изогнутыми шеями подплыли к самому берегу и уставились на него черными бусинками глаз, а в ушах снова послышался стук колес и цокот копыт подъезжающей тройки.

Он живо обернулся назад, но в знойном мареве по-прежнему дрожало лишь унылое щебенчатое взгорье со следами давно неезженой дороги да узкий дощатый мостик, по которому едва мог пройти и пеший человек, а стучала, должно быть, кровь у него в висках от нахлынувших впечатлений. Да и было отчего стучать: он все больше узнавал и этот берег реки, и этот ведущий к обрыву бечевник, и сам обрыв, круто вздымающийся над водой. И уж почти не сомневался, что все это было. Было здесь. Было на самом деле. Но возможно ли такое? Уж не видит ли он и теперь все это лишь во сне?

Однако голос Софьи вернул ему чувство реальности:

— Да, я пошутила, Сережа. Ведь я и сама не могу прийти в себя от всего увиденного. Мне тоже знакомы и эта часовня, и эта кузница, и этот обрыв, хотя я также никогда не бывала здесь. Я также надеюсь найти в бывшей усадьбе господ Мишульских что-то такое, что утвердило бы меня в моих безумных предположениях, и также боюсь ошибиться в своих надеждах.

— Что вы говорите, Соня! Значит, вы… — он повернулся к ней и словно лишился дара речи: в лице Софьи, ее глазах, жестах определенно было что-то от той, что промчалась здесь в роскошном экипаже и ожгла его пьянящим взглядом. Так что же это все-таки — продолжение сна?

— Соня! — схватил он ее за руки. — Скажите мне наконец, кто вы? Я же вижу, что вы не та, за кого себя выдаете, что вы и барышня Мишульская…

— После, после, Сережа! — остановила его Софья. — Говорю вам, мне самой еще не все ясно. Вот сходим к обрыву…

— Да что обрыв! Разве сейчас до обнажения? Сколько мы их уже облазили.

— Но это не совсем обычное обнажение. Да и дело не только в обнажении. Мало ли что можно встретить там еще, у этого обрыва.

Сергей снова взглянул на реку. Два лебедя по-прежнему плавно скользили почти у самого берега. А узкая лента бечевника, казалось, плавилась в лучах полуденного солнца.

— Да, здесь действительно можно ждать чего угодно, — согласился он. — Ладно, пойдемте взглянем на обрыв.

Они вернулись на бечевник и уже через несколько минут стояли у подножья огромного обнажения, взметнувшегося на высоту трехэтажного дома. У Сергея аж дух захватило от представшей перед их глазами картины. Трудно было не залюбоваться геологу столь редкостным чудом природы. Здесь не только, как на странице раскрытой книги, выстроились друг над другом все известные им горизонты готеривского и барремского ярусов, но и — что было особенно поразительным — почти каждый из них был просто-таки нашпигован остатками ископаемой фауны. Вся полоса бечевника была завалена обломками раковин и ядер аммонитов, белемнитов и пелеципод. Бесчисленные идеально отмытые прекрасно сохранившиеся формы были видны сквозь воду и на дне реки. Но поистине бесценными были, разумеется, образцы, залегающие в самих пластах.

— Вот это да! — воскликнул Сергей, охваченный геологическим азартом. — Так может повезти раз в жизни.

— Да, теперь мы решим все наши проблемы, — коротко заметила Софья.

— Но вы, кажется, не очень рады.

— Не в этом дело. Этот обрыв… Пройдем немного дальше, вот в этот ложок.

— А что там?

— Не знаю… Но, может быть… Пойдемте, пойдемте! — она взяла его за руку и нырнула в густые заросли орешника, сплошь заслонившие проход в небольшую расселину, полого поднимающуюся к вершине холма.

Впрочем, не прошли они и нескольких шагов, как плотная стена кустов раздвинулась и, к удивлению Сергея, под ногами у них проступили замшелые ступени полуразрушенной каменной лестницы.

— Это что, Соня, бывший парадный спуск к реке из усадьбы Мишульских? — невольно усмехнулся юноша.

— Постойте, постойте, Сережа. Пока ни о чем не спрашивайте, — остановила его Софья, явно стараясь справиться с охватившим ее волнением. — Сейчас мы, может быть… — голос ее прервался. И вдруг: — О Боже!!! — она рванулась вперед, и Сергей увидел, что лестница вывела их на небольшую каменную площадку, в центре которой лежала сплошь заросшая мхом мраморная плита с небольшим металлическим крестом, смутно поблескивающим сквозь моховой ковер.

— О Боже! — снова воскликнула Софья, задохнувшись в приступе рыданий, и как подкошенная повалилась на колени, уронив голову на могильную плиту.

Сергей с минуту смотрел на эту скорбную сцену, не зная, что и подумать о всем происходящем. Затем опустился рядом с Софьей и осторожно пригладил ее рассыпавшиеся по плечам волосы.

— Ну что ты, Сонюшка? Что с тобой? — ласково заговорил он, не заметив даже, что впервые обращается к ней на «ты». — Здесь похоронен кто-то из твоих родственников или близких?

— Не знаю… Не знаю даже, как назвать того, кто лежит под этой плитой, — прошептала она сквозь слезы. — Знаю только, что это был совсем маленький мальчик. Он умер трех месяцев от роду. А мать его… — Софья снова всхлипнула. — Она пережила сынка лишь на год с небольшим. Только, где ее могилка, не ведает никто.

— Но почему же ты…

— Почему я оплакиваю этих людей? Почему так рвалась в Ермишскую партию? Почему мне не терпелось увидеть это древнее надгробье в развалинах усадьбы Мишульских? Этого в двух словах не скажешь. Но теперь я смогу открыть тебе все, Сережа.

— Я слушаю, Соня.

— Нет-нет, не здесь! Мы поговорим об этом позже, может быть, уже сегодня вечером. Мне надо еще собраться с мыслями. Все это так неожиданно — то, с чем мы столкнулись сегодня.

— Я тоже не могу прийти в себя от всего увиденного. Одно дело — что-то пережить во сне. И совсем другое — встретиться с этим наяву.

— В том-то и суть, что твои сны — не просто сны, Сережа. Я поняла это сразу, как ты упомянул о них. Поняла и почувствовала, что мы связаны чем-то большим, нежели обычные человеческие отношения. И я догадываюсь, чем.

— Чем же, Соня?

— Вот об этом нам и надо будет поговорить. Я давно собиралась это сделать. Но боялась, что ошибаюсь в своих предположениях. А сегодня у часовни, потом у развалин старой кузницы и вот сейчас у этой могильной плиты окончательно убедилась, что это так.

— Я тоже чувствовал, что есть что-то необычное в том, что мы встретили друг друга. Словно сама судьба привела нас обоих в эти края. И тоже боялся прямо сказать тебе об этом. Но теперь…

— Теперь ты не удивишься даже тому, что найдешь в земле, под часовней.

— Ты уверена, что там действительно что-то есть?

— Почти.

— И знаешь, что это может быть?

— Я знаю все, Сережа.

— Но ведь мне снилось, что там были только мы вдвоем с кузнецом.

— Я говорю, что это был не просто сон, Сережа. И сейчас ты сам убедишься в этом, ибо раз действительно существует это надгробье, то должно существовать и то, что спрятано под часовней.

— Ну что же, осталось убедиться и в этом…

Часовня встретила их все тем же печальным запустением и тленом. Теперь, после свидания с древним надгробьем, это впечатление стало еще острее, еще тягостнее. И все-таки Сергея не оставляла надежда, что его ждет здесь что-то необычайно интересное и значимое.

Он обошел часовню со всех сторон и скоро увидел, что с одной стороны поверхность земли явно понижена, словно несет следы давнего проседания. Здесь, очевидно, и следовало попробовать покопать.

— Эх, жалко, лопаты нет! — посетовал он, поплевав на руки. — Но, может, молотком обойдемся.

— Едва ли. Да и что за нужда, — возразила Софья. — Машина-то вон, рядом. Сейчас я сбегаю туда. Федор без лопаты не ездит.

— Тогда я сам сбегаю, да, кстати, и ломик прихвачу, мало ли на что тут можно натолкнуться.

Но ломик оказался совершенно лишним. Не успел Сергей углубиться и на два штыка, как лопата уперлась во что-то твердое, и он извлек из земли плоский продолговатый предмет, тщательно обернутый прочной просмоленной холстиной.

Сергей размотал слежавшуюся тряпицу, сбил молотком окаменевший слой смолы и обнаружил под ним небольшую металлическую коробку вроде той, какую видел во сне.

Раскрыть коробку не составило большого труда: она не имела никакого запора — и перед глазами Сергея и Софьи предстало два небольших свертка из пергаментной бумаги. В одном из них они увидели красивый, искусно сработанный кинжал, в другом — изящно выполненную золотую табакерку. Открыть ее было труднее. А когда Сергей разгадал наконец секрет замка и крышка табакерки сама собой сдвинулась в сторону, то оказалось, что внутрь нее было вложено обручальное кольцо, локон светло-русых волос и свернутая в трубочку записка.

От всего этого исходил тончайший аромат каких-то дивных духов, напомнивший Сергею что-то давным-давно забытое, но бесконечно близкое, родное, связанное с самым дорогим, что было у него.

Тщательно расправив записку на ладони, Сергей впился глазами в сильно поблекший текст. В послании было всего несколько строк:

«Мой милый, дорогой, единственный! Лишь тебя одного любила я всей душой. И только тебя одного буду любить до конца жизни, что бы ни случилось с тобой там, на царской службе, и что бы ни сделал со мной мой постылый отец. Сам Бог обручил нас здесь, на земле. И лишь его милость соединит нас в царствии небесном.

Навеки твоя Анастасия.

P. S. Видит Бог, я не вынесла бы разлуки с тобой, наложила на себя руки, если бы не почувствовала, что во мне затеплилась другая, подаренная тобой жизнь. Разве я могу убить ее…»

Сергей сглотнул закипевшие в груди слезы. «Анастасия… Да, именно так звали барышню Мишульскую, — сразу вспомнил он, будто перенесясь в далекое прошлое. — Так вот почему она снилась мне в моих вещих снах! Вот почему казалась мне давно знакомой! Вот почему такой грустью были овеяны мои сны! А Софья? Как же она связана с нашим прошлым?»

Сергей обернулся к ней. Софья стояла опершись о стенку часовни бледная как полотно.

— Соня! — схватил он ее за руку. — Знаешь, что я вычитал сейчас в этой записке? Хочешь, прочту тебе?

Она покачала головой:

— Не надо. Я знаю это наизусть.

— Знаешь? Знаешь, что здесь написано?!

— Да. «Мой милый, дорогой, единственный! — медленно начала она дрожащим голосом. — Лишь тебя одного любила я всей душой. И только тебя одного буду любить до конца жизни, что бы ни случилось с тобой там, на царской службе, и что бы ни сделал со мной мой постылый отец. Сам Бог обручил нас здесь, на земле. И лишь его милость соединит нас в царствии небесном. Навеки твоя Анастасия…» — голос ее прервался, глаза наполнились слезами.

— А дальше? — не удержался Сергей.

— Дальше?.. Дальше речь идет о том, кто лежит под могильной плитой, которую мы только что видели.

— Значит, это сын Анастасии?

— Да! Я говорила: он прожил всего три месяца.

— Но тогда и Анастасия…

— Она тоже скончалась через год после его смерти.

— Но откуда ты все это знаешь? Она лишь коротко вздохнула:

— Мне ли этого не знать. Ведь я и Анастасия…

— Как?! Ты и Анастасия… — не смог закончить Сергей, задохнувшись от внезапно вспыхнувшей догадки.

— Да, так же как ты и тот, кем ты видел себя во сне.

— Невероятно! Сонюшка, дорогая моя… — он обхватил ее плечи, привлек девушку к своей груди. — Я так и знал, я чувствовал… Сразу, как только увидел тебя. И теперь…

Но в этот миг страшный удар грома раздался у них над головой. Огненный зигзаг молнии прочертил внезапно почерневший небосклон. Яростный вихрь взметнул ввысь тучи пыли. И крупные, с грецкий орех, градины запрыгали у них под ногами.

— Бежим в машину! — крикнула Софья, срываясь с места. — Быстрее!

— Постой. А как же это? — кивнул Сергей на содержимое вырытой коробки, бережно разложенное им на небольшом выступе часовни.

— Кидай все в полевую сумку и — ходу!

— А яма… Надо бы ее заровнять, а то…

— После, все после! Видишь, что творится?

— Беги, я — сейчас, — Сергей тщательно уложил в сумку дорогие реликвии, лихорадочно забросал землей место найденного клада и, подхватив лопату, пустился вслед за Софьей сквозь дождь и град, обрушившиеся с грохочущего неба.

Глава десятая

Густые сумерки сплошь затопили притихший двор базы, когда Сергей, разделавшись со всеми неотложными делами, смог наконец выбраться из душной камералки и вдохнуть всей грудью тугой, пьянящий воздух, настоенный на цветах только что распустившейся калины. Взгляд его сейчас же обратился на окна боковушки Софьи. Но в них почему-то не было ни малейших проблесков света.

«Странно… Мы же договорились вечером встретиться и поговорить», — мысленно посетовал Сергей. Но уже в следующую секунду заметил, что одно из окон распахнулось и в нем показалось что-то белое.

Он быстро пересек двор и подошел к раскрывшемуся окну. За ним стояла Софья.

— Заходи, заходи скорее, — прошептала она чуть слышно.

— Но почему ты без света? — удивился Сергей.

— Тише! Так нужно. Не стоит привлекать внимание других.

Он ощупью прошел через темные сени и осторожно раскрыл дверь. Софья взяла его за руку и, проведя в глубину комнаты, усадила на стул.

— Понимаешь, я еще засветло заметила, что из того вон сараюшка, что напротив, без конца пялит глаза на мои окна наш бывший завхоз, — высказала она свои опасения Сергею.

— Ярин?!

— Да. И с ним те двое, что приходили утром. Ну да Бог с ними. С тобой мне ничего не страшно. И все-таки не будем зажигать света.

— Да, так, пожалуй, даже лучше… — он нашел в темноте ее руку и легонько сжал тонкие, слегка вздрагивающие пальцы. — Так что ты хотела рассказать мне?

— Не знаю даже, как начать…

— Ты тоже видела какие-то вещие сны? — постарался прийти ей на помощь Сергей.

— Нет. Но мне с ранних лет, с тех пор, как я себя помню, казалось, что в моей памяти сохранилась какая-то совсем другая жизнь, что я уже была взрослой девушкой, воспитывалась в каком-то закрытом привилегированном заведении, была дочерью очень богатых, знатных родителей и в летние каникулы выезжала в их сельское поместье, являющее собою чудо садово-паркового искусства. Имение это располагалось неподалеку от крупного села над небольшой живописной речкой и было окружено сплошным каменным забором. Первое время мне было строжайше запрещено выходить за пределы этой ограды, но когда я подросла, стала почти барышней, строгий запрет отпал сам собой. Кстати, самые яркие проблески в этой непонятной, сверхъестественной памяти относятся как раз к этому, уже взрослому, периоду моей жизни. Ведь именно тогда, в то время я… Но не буду набегать вперед. Так вот, тогда я уже знала, что принадлежу к очень старинному дворянскому роду Мишульских, являюсь единственной наследницей огромного имения в несколько десятков тысяч десятин земли, а речка, что протекает мимо нашего родового имения, называется Ермишь, в честь одного из наших далеких предков Еремея Мишульского.

Не все картины этой прошлой жизни запечатлелись в моей памяти одинаково хорошо. Некоторые из них до сих пор проступают словно сквозь плотное туманное марево. Но отдельные сцены сохранились настолько отчетливо, будто происходили лишь вчера или несколько дней назад. И одной из таких сцен был мой приезд домой после окончания городского учебного заведения. Помню, ехали мы с кучером в открытом экипаже. Была весна. Воздух словно сгустился от запаха цветущей сирени. Река блестела, как пасхальная позолоченная риза. Два белых лебедя неслышно скользили по ее лону неподалеку от небольшой сельской кузницы.

Мы проехали через мост, обогнули убогую придорожную часовенку, и тут я заметила, что возле этой часовни, прислонившись спиной к ее каменной стенке, стоит мальчик-подмастерье, должно быть, подручный кузнеца. Мальчик был примерно моих лет, худой, бедно одетый, но с такими добрыми, ясными глазами, что я невольно обернулась к нему, наши глаза встретились…

— Боже мой, Соня, что ты говоришь! Ведь это… — Сергей больно сжал пальцы девушки. Но в тот же миг дверь боковушки затрещала под ударами чего-то очень тяжелого и о грохотом рухнула на пол, а тьму прорезал узкий луч карманного фонарика, в свете которого Сергей успел рассмотреть согнувшегося, как перед прыжком, Ярина и тонкое лезвие ножа, блеснувшего у него в руке.

Между тем луч фонарика описал широкую дугу и уперся прямо в лицо Софьи. Не было сомнения, что в следующее мгновенье убийца бросится на нее и нанесет ей смертельный удар. Все решали считанные доли секунды, и Сергей, не раздумывая, ринулся на зловещую фигуру с ножом, вложив в этот бросок всю силу, на какую был способен.

Ярин был выше и сильнее Сергея, но, по-видимому, не ожидал ничего подобного, и оба они тут же повалились на пол. Теперь главное было — выбить из рук убийцы нож. Но силы были слишком неравны.

Оправившись от неожиданности, Ярин сильным ударом прижал противника к стене, и прежде чем Сергей мог вскочить на ноги, грудь его пронзила острая, режущая боль.

Последнее, что он услышал, был топот быстрых ног в сенях и голос коллектора Володи:

— Сюда, сюда, ребята! Эти бандюги уже тут. Я выследил их. Держите их, держите! Четверо — к окнам, остальные — за мной!

«Дорогие вы мои», — пронеслось в помутившемся сознании Сергея, и он провалился в черную зияющую бездну.

Часть вторая