Скорей домой! Найти мобильный, позвонить Дэшу и забыть обо всей неловкости между нами. Увидеть его. Коснуться его. Обсыпать его имбирем, корицей и сахарной пудрой, а потом дышать им и целовать.
– Правда? Я неделями пыталась добиться нужных позиций.
– Они выглядят невероятно естественно, – признала Жанна.
– Спасибо! Ты весь день усердно трудилась и теперь заслуживаешь веселого задания. – Она протянула мне пакет с синей глазурью и указала на подносы с нерасписанными пряничными женщинами.
– Эти девушки работают в мужском клубе? – понимающе спросила Жанна.
– Никак нет! – воскликнула Мисс. – Они королевской крови. – Она убрала лист бумаги, закрывавший рисунок, пришпиленный к стене за подносами. На нем были изображены роскошные девы с длинными косами, выделывающие немыслимые вещи. – Сделай их похожими на них. На принцесс.
– Только не Эльза и Анна[9]! – вырвалось у Лили. Ей хотелось бежать домой и ни за что на свете не пересматривать «Холодное сердце», пока рисунок не сотрется из памяти.
– Узнала? Знаю-знаю, это хит продаж!
Лили явно пора линять. Как не хватает мобильного. И дома. И мамы.
И тут Мисс спросила:
– Попробуешь Супер-Майка[10]?
– Эм, да.
– Он из особенной партии, – подмигнула Мисс.
Я откусила кусочек от Супер-Майка, и, боже, этот мужчина был потрясающим. Я ожидала немного другого вкуса.
– Он такой из-за особенного ингредиента? – спросила я.
– Узнала его?
Жанна, наверное, знала, что это за ингредиент, а Лили – нет. Поэтому Жанна знающе кивнула:
– Потрясающе.
Я умяла пряник. Он был таким вкусным, что мне захотелось еще одного и еще.
А потом я вдруг стала такой расслабленной и счастливой, что мысли об уходе выветрились из головы. Я почувствовала себя страшно голодной. Захотелось пиццы и шоколадных пирожных. И Эльза с Анной на рисунке Мисс показались талантливой задумкой. Какой творческий потенциал! Да кто такая Жанна, чтобы отвергать их только лишь из-за того, что Лили – девственница-недотрога, обожающая Дисней?
Жанна вернулась к работе.
17 декабря, среда
Спавшую на матрасе Жанну разбудило солнце, пробивавшееся сквозь дыру в оклеенных бумагой окнах магазинчика-мастерской. Но это Лили увидела часы на стене и сразу запаниковала. 11.15 утра. Блин. Блин. Блин!
Мисс спала на полу.
Не помню, как вчера уснула и почему так и не вернулась домой.
Я выскочила за дверь и стремительно побежала до парома. Осознавая критичность ситуации, даже не заскочила за бубликом. Не знаю, чего я боялась больше: того, что мне сильно достанется, или того, что мои родные, как родители в фильме «Один дома», просто не заметили моего отсутствия.
Ответ на оба вопроса я увидела на экране телевизора в зале ожидания при пароме. Телевизор настроили на канал новостей. Звук был выключен, но на экране отражалась моя фотография, на которой я запечатлена в своей красной шапке с помпонами. За фото последовало прошлогоднее видео, сделанное моими однокомандницами по футболу после одного инцидента. Бегущая по экрану строка сообщала: «Разыскивается пропавшая девочка-похитительница-детей».
Глава 5. Дэш
17 декабря, среда
Во вторник, около восьми вечера мне пришло сообщение от Лэнгстона:
«Лили с тобой?»
«Нет», – ответил я.
Тогда он спросил меня:
«Ты знаешь, где она?»
«Нет», – снова ответил я.
Затем написал Лили: «Ты где?»
И получил ответ: «Если бы она взяла с собой мобильный, я что, по-твоему, писал бы тебе?»
Так я узнал, что Лили… пропала.
Если бы дело касалось любого другого подростка, нарушение установленного родителями комендантского часа выглядело бы ерундой. Это же практически обряд посвящения. Но Лили никогда не проявляла ни малейшего подросткового неповиновения, особенно зная то, как сильно будет волноваться дедушка, если она вечером не вернется домой.
Поэтому мы встревожились.
Я обзвонил друзей, но никто ее не видел. Лэнгстон, время от времени дававший знать, как идут их собственные поиски, сказал, что они обзванивают всех своих родственников.
В одиннадцать вечера от Лили все еще не было вестей.
В двенадцать ничего не изменилось.
«Кто такой Эдгар Тибо?» – написал мне Лэнг- стон.
«Придурок», – ответил я. Потом добавил: «А что?»
«Просто подумал: не знает ли он, где она».
«С чего это вдруг?»
«Да так. Ни с чего».
Мне это показалось странным. Я понятия не имел, что Лили продолжает общаться с Эдгаром, а сообщения Лэнгстона как раз это и предполагали.
Я не стал забивать этим голову.
0.30 – вестей нет.
1.00 – вестей нет.
Мне было трудно уснуть. Я дремал и выныривал из сна каждый час, чтобы прочитать сообщения Лэнгстона.
2.00 – вестей нет.
3.00 – полиция уведомлена.
4.00 – обзванивают больницы.
5.00 – вестей нет.
6.00 – зацепка! Статен-Айленд.
6.01 – я написал Лэнгстону: «Едем туда?»
6.01.30 – «Да».
Одеваясь, объясняя сонной маме, почему пропущу сегодня занятия в школе, выходя из квартиры и направляясь к парому, я думал лишь об одном: «Наверное, это я виноват». Хороший бойфренд предотвратит исчезновение своей девушки. Хороший бойфренд не даст своей девушке ни единой причины для исчезновения. Он не устроит на ее рождественской вечеринке пожар. Он поймет, что у нее на душе, даже если она пытается от него закрыться.
«Где ты, Лили?» – билась в голове мысль.
– Это я виноват, – безрадостно сообщил мне Лэнгстон. Он выглядел удрученным, но, кажется, нуждался в этом признании.
– С чего ты это взял? – удивился я.
Несмотря на холод, мы вышли на палубу парома. Тот разрезал воду, удаляясь от причала и отрезая своих пассажиров от города. Мы с Лэнгстоном чувствовали себя так, словно у нас сели батарейки. В Манхэттене сошло много народу, приехавшего на работу в небоскребы, а вот в Статен-Айленд в этот час направлялась всего горстка людей. У нас с Лэнгстоном все будто задом наперед.
Лэнгстон так долго молчал, что я уже начал подумывать, не послышались ли мне его слова, не впал ли я от волнения в состояние бреда, в котором мне чудятся воображаемые разговоры? Но потом он поднял правую руку, показывая золотое кольцо на мизинце.
– Мы с Бенни решили перевести наши отношения на серьезный уровень. Он означает совместное проживание. Что в свою очередь означает переезд из дома, в котором я прожил почти всю свою жизнь. Я вчера сказал об этом Лили, и она тяжело восприняла новость. Я знал, что ей будет нелегко, но надеялся на лучшее. На то, что она поймет. Но куда ей понять?
– Ей не понять, поскольку у нее не такие долгие отношения, как, скажем, у вас с Бенни?
Лэнгстон покачал головой.
– Не все, что я говорю, является упреком тебе, знаешь ли.
– Нет. Но это недоупрек. А когда ты повторишь его четверть часа спустя, то это уже точно будет упреком.
Лэнгстон присвистнул и уставился вдаль, будто ожидая от статуи Свободы сочувствия, что вынужден торчать тут со мной.
– Самое забавное то, – сказал он, не отводя взгляда от залива, – что из всех знакомых мне людей только Лили так же восприимчива и чувствительна ко всему, как ты. Ты ведь обожаешь все обдумывать? Иногда это довольно мило, а иногда – крайне изнурительно.
Непохоже на Лэнгстона – признать, что мы с Лили в чем-то схожи. Я решил считать его слова комплиментом. И одновременно решил не продолжать разговор на эту тему.
Я, как и Лэнгстон, устремил взгляд на воду. На остров Эллис. На устроившиеся на побережье и удаляющиеся здания-гиганты. У любого, кто прожил на Манхэттене много лет, сердце не на месте при расставании с ним. Вырваться на свободу на время приятно. Но тебя все равно не оставляет тягостное чувство, что ты оставляешь позади всю свою жизнь и смотришь на нее издалека.
Хотелось, чтобы Лили сейчас была рядом со мной. Знаю, это бессмыслица, поскольку если бы она была рядом со мной, я бы ее не искал, и в то же время в этом есть большой смысл. Лили – та, с кем я хочу разделить свою жизнь, и в такие мгновения я особенно остро ощущаю это.
Не знаю, думал ли Лэнгстон о Бенни, о Лили или вообще ни о ком не думал. Я не мог поделиться своими мыслями и ощущениями с Лили, но мог поделиться с ним. Если бы мы продолжали говорить. Если бы перекинули мост между чувствами, которые одолевали в это мгновение его, и чувствами, которые одолевали в это мгновение меня.
– Хочешь услышать нечто странное? – спросил я, повысив голос, чтобы быть услышанным на ветру. – Я никогда еще не ездил на пароме в Статен-Айленд. Всегда хотел, но как-то не получалось. Все не до того было. Где-то в пятом классе ездил на школьную экскурсию до статуи Свободы. На этом мое знакомство с водой закончилось.
– А я когда-то встречался с парнем из Статен-Айленда, – отозвался Лэнгстон. – Первое свидание мы провели с его родителями. И второе. И третье. Поэтому этот остров ассоциируется у меня с парнями, которые никак не могут отлепиться от своей семьи. К сожалению, к нашему четвертому свиданию я уже сам хотел отлепиться от его семьи.
– Расставаясь с ним, ты не сделал ничего радикального? Не сжег его елку, к примеру?
Лэнгстон не улыбнулся.
– Какой псих такое вытворит?
– Влюбленный?
Теперь он улыбнулся… слегка:
– А это, сэр, интересная мысль.
– «Мы всегда сжигаем тех, кого любим…»
– «Тех, кого сжигать ни за что не должны»[11].
– Точно.
И все. Конец разговору. Вперед по ветру и волнам. Теперь статуя Свободы позади: не приветствует нас, а провожает с таким видом, словно мы бросили ее на произвол судьбы в ожидании парня, с которым она познакомилась по интернету и первыми словами которого будут: «На своей фотке в профиле ты кажешься меньше».