Затем старушка прошествовала в маленькую кухню и заполнила их томатным соком.
– Для пятен, – объяснила она и вручила нам пистолеты.
Дедуля в кресле-каталке встал на карауле в дверях.
– Десять шагов, – велел нам мистер Вельвет.
Мы с Тибо мрачно встали спиной к спине и сделали шаг друг от друга.
Седоволосая старушка начала отсчет:
– Один. Два. Три. Четыре. Пять.
Мы все дальше удалялись друг от друга.
– Шесть. Семь. Восемь.
Я делаю это ради Лили.
– Девять.
Я не промахнусь.
– Десять.
Я резко развернулся. Стремительно нашел Тибо взглядом. И нажал на курок одновременно с ним.
Оба пистолета выстрелили слабенькой струечкой.
Кто-то позабыл дать им «Виагру».
– Грррррр! – взревел Тибо, кинувшись ко мне.
– Ааааааа! – заорал я, помчавшись прочь от него.
Я выскочил в коридор, протиснувшись мимо дедули в кресле-каталке.
Прогуливающаяся по коридору Ухмыляющаяся Сэди взвизгнула, увидев в моей руке пистолет. Я хотел, чтобы Тибо стрелял в меня на бегу и опустошил весь свой томатный запас. Однако он сохранял его для ближнего боя.
Не собираюсь стать его загнанной добычей.
– Во имя всего наилучшего и Лили! – провозгласил я, вставая в позу Юного Хана Соло и пульнув в Тибо струей.
На этот раз томатная струя вышла что надо.
К несчастью, своим возгласом я предупредил Тибо об атаке и дал ему время увернуться.
– Не так быстро, тряпка! – рыкнул он.
Я метнулся влево, ушел вправо. Тибо промахнулся.
В этот момент санитар по имени Калеб увидел летящую к нам и истошно вопящую Кровавую Мэри. Тибо снова пульнул в меня томатным соком. Я загородился оказавшимся под рукой подносом из столовой, в результате чего сам выстрелить не смог.
Тибо поднял пистолет. Ринулся вперед. И поскользнулся на томатной луже, которую сам же и сделал.
Из темных глубин моей души вырвалась фраза:
– Тебе крышка, Голубчик!
Тибо закричал. Закричал и санитар Калеб. Ухмыляющаяся Сэди заорала:
– Вера, ты должна это видеть!
Я прицелился. Тибо зажмурился. Я выстрелил.
В яблочко!
Тибо обтекал соком, а я поскользнулся. Он схватил меня за ногу. Я пошатнулся и упал.
Упал я прямехонько на него.
– Серьезно, – сказал я, придя в себя после падения, – я тебя победил.
– Ладно, ладно, – сдался Тибо. – И что ты хочешь от меня?
– Чтобы ты устроил вечеринку.
18 декабря, четверг
– Ты не видишь то, что прямо у тебя под носом, – обратился я к Лили. – Во-первых, на мне самый настоящий рождественский свитер. И то, что он не броский – без блесток, лампочек и большого свирепого оленя, – совсем не означает, что он не рождественский. Правду не обязательно афишировать. Правда просто должна быть правдой.
Лили выглядела такой потерянной.
– Что ты делаешь? Зачем ты это делаешь?
Наконец у меня появилась возможность сказать то, что я давно собирался сказать.
– Лили, это интервенция.
– Интервенция? – переспросила она, совершенно сбитая с толку.
– Божественная интервенция! – выкрикнул Бумер.
– Бумер хочет сказать, – объяснил я, – что мы все здесь собрались ради тебя. Ну, наверное, несколько дружков Тибо пришли сюда ради пива, но остальные хотели, чтобы ты хорошо провела время. Чтобы ты повеселилась. И так как, по-моему, тебе сейчас действительно хорошо – поправь меня, если я ошибаюсь, – то как может идти речь о расставании со мной?
Я посмотрел на Софию убедиться, что все делаю правильно. Она еле заметно кивнула.
Лили повернулась к Тибо:
– И ты в этом замешан?
– Меня, можно сказать, заставили это сделать под дулом пистолета, – попытался отмазаться он. – Но какая разница?! Как я однажды прочитал в туалетной кабинке: «Хочешь повеселиться, зови Эдгара». Твой в кавычках бойфренд не смог устоять.
– Еще раз поставишь не к месту кавычки, и мы будем дуэлиться на рапирах! – пригрозил я, слегка переоценив свои таланты фехтовальщика.
– У вас была дуэль? – поразилась Лили.
– Да. И если мы устроим еще одну, то это будет…
– МОЛЧИ! – закричал Тибо.
– Наша вторая дуэль, – удовлетворенно закончил я.
– Дэш! – влез Бумер. – Ты все не о том!
Я повернулся к Лили:
– Да. Все это не важно. Важно то, что я совершенно не хочу расставаться с тобой. Я хочу совершенно обратного.
– Вставаться! – предложил Бумер.
Нас с Лили обоих передернуло от словечка. Наверное, это добрый знак!
19 декабря, пятница
Днем мы встретились в парке, прогуляться. Утром я учился, а Лили пришлось тайком выбираться из дома: родители ее наказали, посадив под замок.
Мы прошли к пруду с утками в нижней части парка. Не забывая о том, какой автор (в каком-то смысле) свел нас вместе, я собирался сказать Лили, что мучаюсь вопросом, куда зимой деваются утки[17]. Ведь в это время года уток-то действительно нет.
Уток не было. Зато был лебедь. Одинокий ле- бедь.
18 декабря, четверг
Я взглянул на часы:
– Пора домой. – И улыбнулся. – Но ведь всегда есть время на последний танец?
Доверься Тибо, и он, конечно же, поставит самую глупейшую из новых рождественских песен – импровизацию «Santa Can’t Feel His Face» в жанре ар-н-би.
Так холодно и снежно, детка,
Даже Санта отморозил нос.
Так сильно дует ветер, детка,
Даже Санта отморозил нос.
Тибо усмехнулся. Дьявол в мелочах, как говорится. Но меня таким не смутишь. Я обнял Лили за талию. Свитер так обтягивал ее, что казалось, я касаюсь кожи, а не одежды. И наши тела сами нашли свой ритм.
– Ужасная песня. Хуже не придумаешь, – заметила Лили.
– Под такую можно танцевать только с тобой! – заверил ее я.
Узоры на окнах рисует мороз,
Даже Санта отморозил нос.
Но с пути своего он, нет, не свернет,
Снежно-белое Рождество грядет!
19 декабря, пятница
– Ты это видишь? – спросил я.
Разумеется, Лили видела лебедя.
Мы осторожно приблизились. Было достаточно холодно, и мы оба надели перчатки. Я взял руку Лили в свою.
– Что он здесь делает? – удивилась Лили.
– Потерялся? – предположил я. – Или, как и все, хочет полюбоваться витринами магазина Бергдорфа Гудмана на Пятой авеню.
Лебедь заметил нас. Он заскользил по поверхности незамерзшего пруда, разглядывая нас с холодным любопытством.
Лили высвободила свою руку, чтобы сделать снимок.
И тут лебедь запел.
18 декабря, четверг
Песня закончилась. Я не выпускал Лили из объятий. Во всяком случае, одно долгое мгновение. Пока не стало неловко от того, что Тибо не поставил новую песню.
– Беру свои слова обратно, – сказала Лили.
Прозвучало неуверенно.
Пусть так. Мне и этого достаточно.
Вот только есть небольшая проблема.
Когда что-то забираешь назад…
Это что-то никуда не девается. Оно по-прежнему где-то есть.
19 декабря, пятница
Лебедь начал петь. Он не гоготал, не клекотал, не кричал душераздирающе. Его песнь была нечто средним между погребальным плачем и осанной.
Когда он замолчал, я захлопал в ладоши. Перчатки заглушили звук хлопков.
На лице Лили отразилось беспокойство.
– Ты чего? – спросил я.
– Он умрет. Они поют свою красивую песню перед смертью.
– Это просто легенда, – заверил я ее.
Лебедь перестал обращать на нас внимание. Он продолжил плавать. И умирать не собирался.
20 декабря, суббота
На следующее утро Лили снова исчезла.
Глава 8. «Надой» Лили
20 декабря, суббота
«Ты снова куда-то пропала», – пришло сообщение от брата.
Я не ответила.
«Я сегодня ночую у Бенни. Мы планируем, как обставить новое жилье, и я не побегу тебя искать».
Я опять не ответила.
«Я вижу, что мои сообщения прочитаны».
Вот же сталкер.
«Это уже начинает раздражать, Медвежонок. Ты переходишь черту и из очаровательной превращаешься в несносную».
Говорит каждый взрослый каждому подростку. Всегда.
Брат готов переехать в собственную квартиру. Он теперь один из них.
Закатив глаза, я отключила мобильный.
Я не пропала.
Я потерялась.
До Рождества осталось пять дней. В душе должно нарастать радостное предвкушение, но я чувствую лишь одну безнадегу. Тем не менее мне придется испечь лебкухенские печенья, побродить по праздничному рынку на Юнион-Сквер и покататься на коньках в Центральном парке – то есть соблюсти три из своих любимейших рождественских традиций под номером два, шесть и восемь (у меня их десять), предшествующих наступлению Великого Обмена Подарками (эта традиция, конечно же, возглавляет десятку) двадцать пятого декабря. Я даже не составила список желаний. И не ходила по улицам, распевая рождественские гимны с группой, которую сама создала.
Меня настигла «Рождественская хандра»[18], которая все усугублялась.
Дедуля вместе со своим котом перекочевал в дом миссис Бэзил. Я не побежала за ним, умоляя остаться с нами или извиняясь за причиненное беспокойство из-за своей поездки на Статен-Айленд. Я даже не просила оставить мне его кота.
Я сама себя не узнавала.
Дэш знает, как тяжело мне видеть страдания животных, и все же я не сказала ему, как сильно расстроилась от встречи с лебедем. Я вроде оставила мрачные мысли на потом, но в конце прогулки, перед расставанием с Дэшем, сказала лишь: «Ну, до встречи». Не клеилось у нас с ним, и я больше не могла притворяться. Мне хотелось уйти.
«Ты все неправильно поняла». Слова Дэша назойливо крутились в голове, почему-то повторяемые голосом противного парня, который вечно орал бурундуку: «Элвииин!»