Дедушку определили в палату. Доктора хотели несколько часов понаблюдать за его состоянием.
Никто из них не сказал, почему.
Я открыла записную книжку и увидела прикрепленные к ней билеты на шхуну «Клиппер-Сити».
Я забыла о встрече с Дэшем.
«Ничего страшного! – написал мне Дэш. – Для пострадавшей роговицы нет ничего лучше хлестких ветров Гудзона».
«Прости».
«Не извиняйся. Мне только что предложили подработать барменом в «Добыче пиратов».
«Потому что у тебя пиратская повязка на глазу?»
«Нет. Потому что я тут единственный трезвый».
18.00
Разрази меня гром!
Ура, ура, ура!
Обратно в «Стрэнд» пора.
Будем искать книги о старых морских пройдохах и портовых крысах.
И, запертые на цокольном этаже, мы… но об этом тсс!
Туда я тоже не попала.
И написала: «Прости. Снова!»
«Не извиняйся. «Стрэнд» в период закупочного хаоса перед самым закрытием магазина – как по мне, так самое расслабляющее место в мире. Твоя любовь ко мне безгранична!»
«Ты донимаешь покупателей, пытающихся вернуть купленные книги и получить за них деньги обратно?»
«Нет. Я развалился в кресле секции «Мы здесь, мы не такие, как вы» и собираюсь немного вздремнуть. Поэтому не извиняйся. Как дедушка?»
Кардиолог сообщил новости, когда дедуля спал.
– Я рекомендую вам устроить его в пансионат для пожилых с медицинской помощью.
Как вежливо он избежал ужасающих слов: «дом престарелых».
– Вздор, – отреагировала миссис Бэзил. – Я могу обеспечить ему необходимую помощь.
– У вас дома есть лестницы? – спросил доктор Лицо-Кирпичом.
– У меня пятиэтажный особняк. Конечно, есть.
– Еще одно падение он может не пережить. Вы готовы установить в своем доме кресельные подъемники? Подобные нововведения плохо сказываются на старых манхэттенских особняках.
– Я могу подготовить для него комнаты на первом этаже.
– Вы готовы к постоянно проживающей вместе с вами сиделке? Необходимо строжайшим образом следить за его реакцией на антикоагулянты. Судя по синякам на его лице, есть риск микроинсульта. При его состоянии лестницы представляют наибольшую опасность. Я уж молчу про лестницы в пять этажей.
Выражение лица мамы было мрачным, но покорным.
– Мы знали, что этот день придет. Будем смотреть правде в глаза или отворачиваться от нее, рискуя ухудшением его состояния лишь для того, чтобы встать перед тем же выбором несколько месяцев или год спустя?
Умом я понимала, что так будет лучше для дедушки. Но также знала, как ненавистна ему эта мысль, как сильно он будет сопротивляться, и сердце сжималось от боли. Рекомендации доктора означали увеличение продолжительности и улучшение качества жизни дедушки, однако для него самого они были равносильны смертному приговору.
Я ожидала, что миссис Бэзил начнет спорить с мамой, но она со вздохом согласилась:
– Вы правы.
– Стоит отменить рождественскую вечеринку? – спросил дядя Кармин.
Отменить пятидесятилетнюю семейную традицию. Кощунство! Ее отмена – верный знак конца света.
– Нет, – ответила миссис Бэзил. – Вечеринка будет. Этот праздник нужен нам теперь, как никогда прежде.
И тут я сорвалась.
19.00
Они называют эту комнату как-то по-другому, но фактически меня поместили в изолятор для душевнобольных: небольшое комфортное помещение с белыми мягкими стенами, мягкими креслами и отсутствием любых острых и жестких предметов, куда отводят горюющих по своим любимым людей, чтобы они могли выплеснуть все скопившееся на сердце дерьмо. Да, я так и сказала. ДЕРЬМО.
Ситуация – дерьмо.
Рождество – дерьмо.
Все дерьмово.
Меня сопровождала миссис Бэзил. Кроме дедушки она единственный человек, способный меня успокоить, хотя именно она и спровоцировала мой нервный срыв предложением отпраздновать это темное Рождество.
Я визжала. Кричала. Умоляла.
– Пожалуйста, не отправляйте его в дом престарелых! Он всегда говорил, что оставит свою семью только в гробу.
Миссис Бэзил молчала.
– Скажи что-нибудь! – потребовала я.
Она молчала
– Пожалуйста, – тихо попросила я. Искренне.
– Мне это принесет не меньшую боль, чем ему, – наконец сказала миссис Бэзил. – Но семья солидарна по этому вопросу. Пришло время.
– Дедушка не согласится.
– Ты знаешь его не настолько хорошо, как тебе кажется. Он вспыльчив, но понимает, как будет лучше для его семьи. Он не хочет быть обузой.
– Дедушка не обуза! Как ты можешь такое говорить?
– Да, он не обуза. И мне повезло пройти по жизни рядом с таким человеком, как мой брат. Но если его состояние продолжит ухудшаться, он будет чувствовать себя обузой. У него и так из-за этого тяжесть на сердце. Почему он и решил переехать ко мне. Он знал, что этот день наступит, невзирая на все его сопротивление.
Я чувствовала себя глупой, эгоистичной и безответственной. Дедулю обрекли на жизнь в доме престарелых – на то, чего он больше всего боялся. После его инфаркта я тряслась над ним, заботилась о нем, практически перестала жить своей жизнью ради него, чтобы избежать такого исхода. Ради чего?
Ради того, чтобы мы вместе провели рождественский сезон и он успел пообщаться с моим чудесным бойфрендом?
Моим чудесным бойфрендом! Которого я целый день гоняла за призраками!
Я расплакалась. И миссис Бэзил не стала утешать меня, обнимая.
– Поплачь. Дай волю слезам, – сказала она.
– Почему ты сама не плачешь? – спросила я ее, шмыгая носом.
– Потому что мне от этого легче не станет. Мы должны встряхнуться, натянуть улыбки и двигаться дальше.
– Куда?
– По жизни. Во всем ее горько-сладком великолепии.
21.00
Чудо наконец случилось.
Пошел снег. Светлой, пушистой, нежной пеленой. Я шла в одиночестве домой к миссис Бэзил – выгулять своего пса, покормить кота дедушки, позаботиться о собаках клиентов, – чтобы потом вернуться в больницу. Кружащие в воздухе снежинки согрели мое заледеневшее сердце. Я высунула язык попробовать их. И в самом деле, горько-сладкие. Отрадный признак нормальной жизни. Но обычно этот день предшествует самому радостному дню в году. Так что ничего не правильно. Ничего не нормально.
Дэш сидел на крыльце дома миссис Бэзил. Дэш! Мой мобильный сел час назад, и у меня больше не было возможности осыпать его извинениями.
На нем была пиратская треуголка. Снежинки усеяли повязку на глазу. Рядом сидел Борис. Никогда не видела более прекрасной картины.
– Йо-хо-хо! – Дэш притянул меня к себе. – Борис выгулян, Ворчун накормлен, – шепнул он мне на ухо. – И обо всех твоих сегодняшних двуногих клиентах позаботились.
«Прости», – молча извинилась я, а вслух произнесла:
– Я тебя так сильно люблю.
Больше мы ничего не сказали друг другу. Просто обнимались. Я положила голову ему на грудь, обтянутую новым пиратским камзолом, и Дэш нежно поглаживал меня по волосам.
Карман камзола оттопыривала книжка, и я знала, что там лежит записная, впустую протаскавшая сегодня Дэша по разным местам. Из множества людей, которые в прошлое Рождество могли найти эту записную среди миллионов книжных миль «Стрэнда», ее нашел именно Дэш. Так было суждено. Не знаю, что случится между нами в будущем (хотя, конечно же, надеюсь на лучшее), но одно знаю совершенно точно: записная оказалась в руках Дэша, потому что его место рядом с нами.
С его семьей.
Глава 13. Дэш
25 декабря, четверг
Бумер был в печали.
Родные Софии настояли на праздновании Рождества в Испании, поэтому он остался один. Покинутый и несчастный, он пришел ко мне, чтобы мы вместе отправились на вечеринку миссис Бэзил.
– Не волнуйся, – утешал я его, запирая дверь. – Глазом моргнуть не успеешь, как все закончится.
– На то, чтобы моргнуть, нужна всего лишь секунда, – отозвался Бумер и тут же продемонстрировал мне это. – Видишь?
Я уже собирался сообщить ему, что использовал фразеологизм, но тут он продолжил:
– Но ведь моргание хорошая вещь? Ведь если не моргать, то будешь все время куда-то смотреть. Глаза заболят. Выходит, моргать хорошо, если ты сказал это метафизически.
– Наверное, ты имел в виду «метафорически», – поправил я друга.
– Нет, – со всей серьезностью ответил Бумер. – Я имел в виду «метафизически». Как оно и есть. Ты моргнул, и все осталось так же, как и было… с небольшими изменениями. Но без моргания никак не обойтись. Оно необходимо.
Всю оставшуюся дорогу я обдумывал слова друга. Может, мы с Лили тоже прошли через так называемое «моргание»? Ненадолго закрыли глаза и снова их открыли. (Хотя я открыл один глаз… но это уже больше в медицинском смысле, чем в метафорическом или метафизическом.)
Я тащил рождественский подарок Лили: заказал самые лучшие противени для выпечки, какие только нашел в интернете, и оплатил деньгами отца, которые он подарил мне на Рождество (прислав чек маме), курсы выпечки во Французском кулинарном институте.
Я перевязал противени лентой с бантом, поэтому не удивился вопросу Бумера:
– По-моему, здорово, что ты купил Лили маленькие санки. Классно будет кататься на них, когда будет много снега. Пойдем в парк!
– А что ты купил Софии?
– Она по возвращении будет скучать по дому, поэтому я нашел в интернете кучу фотографий из Барселоны и закачал их в цифровую рамку, и еще купил проектор, чтобы София могла вывести фотки на стену и представить, будто она в Барселоне.
Я попытался вспомнить, какой подарок вручал Софии в последний раз. По-моему, плюшевого мишку. Лили – первая девушка, которой я покупаю подарки не в игрушечном магазине.
– Когда ты так наловчился в сердечных делах? – спросил я Бумера, сам себе не веря, что задаю подобный вопрос. Но мне хотелось знать ответ.