Лили визжала. Лэнгстон орал. Бумер бросился тушить тушителя.
– Закрой глаза! – крикнул кто-то.
Я послушался, и меня обдало пенистой химической субстанцией, как раз когда Бумер навалился на меня сверху.
На мгновение воцарилась тишина.
Затем прозвучало:
– Можешь открыть глаза.
Я опять послушался и обнаружил стоявшую надо мной и Бумером миссис Бэзил с внушительным огнетушителем в руках. Нас с Бумером покрывала пена.
Мама опустилась рядом на колени.
– Ты в порядке?
Я кивнул, ткнувшись подбородком в ковер.
– Бумер, ты его раздавил, – мягко заметила мама.
В точку!
Бенни с Лэнгстоном помогли Бумеру подняться. Потом Лэнгстон протянул руку мне. И стоило мне встать, вздохнул:
– Ох, не к добру это.
Я пострадал? Ожог настолько сильный, что я его не чувствую?
Да нет. Я в порядке.
Только свитер испортил.
На нем осталось опаленное пятно и разводы от воска. Мой голубь походил на поджаренный зефир. Лилина голубка выглядела так, будто слишком близко подлетела к солнцу. Снежинка стремительно растаяла.
Я поднял взгляд и увидел Лили. А в ее глазах – все, что мне нужно было знать. Ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Что еще хуже слез.
– Прости, – извинился я.
– Не стоит, – ответила она. – Это все неважно.
Все вдруг разом заговорили. Включили свет. Моя мама глубоко дышала, а отец…
Отец ушел.
Миссис Бэзил настояла на том, чтобы осмотреть меня на предмет «шальных ожогов». Бенни пошел разливать гостям сидр. Гости задули свои свечи и положили их на пол, где до этого лежала газета. Лили включила электрическую гирлянду. Никто не охал и не ахал от восторга.
Я понятия не имел, как все исправить.
Мы все сплотились, пытаясь заполнить квартиру радостным шумом. Но мы словно пытались перекрыть один шум другим, а заодно с ним и неопределенность, обосновавшуюся на нашей вечеринке и не желавшую ее покидать, как бы ей ни указывали на дверь.
Я планировал остаться допоздна. Помочь Лили убраться, поговорить о случившемся, попробовать обернуть трагедию в комедию. Но когда родственники стали собираться по домам и София с Бумером отправились на вечернее свидание, Лили без обиняков отпустила и меня, сказав, что мне следует уйти домой вместе с мамой.
Как только мы с мамой покинули квартиру Лили, стало совершенно ясно: мама Не Хочет Ничего Обсуждать. Когда мы вышли на нашей станции метро, пришло сообщение от отца.
«Прости, что ушел. Казалось, так будет лучше».
Я не стал ему отвечать.
Казалось, так будет лучше.
15 декабря, понедельник
Позже я отправил Лили сообщение, узнать, как она.
Ответа не получил.
На следующий день я из школы написал ей еще несколько раз. Сначала узнать, как она. Потом понять, насколько все плохо.
Игнорирование на нее не похоже.
Я спросил, хочет ли она встретиться после школы. Позвонил ей и оставил такое же сообщение.
Ничего.
К концу дня даже птицы затихли.
Глава 4. Лили
Бунт избалованной пташки
16 декабря, вторник
До Рождества еще неделя, а оно уже безнадежно испорчено. Не люблю выражаться грубо, но все отстойнее некуда.
Меня разбудила громкая ссора родителей. Борис лежал у изножья моей кровати, закрыв лапами уши и поскуливая на доносившиеся из соседней комнаты злые крики.
Мама: Я не перееду в Коннектикут!
Папа: Хочешь, чтобы я остался без работы? Из-за твоего отца я оставил прекрасную работу на Фиджи.
Мама: Ты ненавидел эту работу! Ненавидел Фиджи!
Папа: Это ты ненавидела Фиджи. Я бы не уехал так скоро, если бы не ты.
Мама: У моего отца был сердечный приступ! Мы не могли жить в такой дали от него!
Папа: У твоего отца есть родные братья и сестра, сын и орава племянников и племянниц, внуков и внучек, которые бы отлично позаботились о нем. Хотя твой брат обещал помочь, а сам так и не высунул носа из своего загородного дома в Мэне.
Мама: Ты ненавидишь мою семью!
Папа: Ничего подобного! Как у тебя язык повернулся сказать такое? Я просто не понимаю, почему все двадцать шесть лет нашего брака мы обязаны жить в радиусе пяти миль от них, но никак не дальше. Не считая нескольких греба… – Я прикрыла уши, чтобы не слышать окончания слова, рифмующегося с прилагательным «клепаных» – … месяцев на Фиджи.
Мама (перейдя на визг): Я НЕ ПЕРЕЕДУ В КОННЕКТИКУТ!
(В этом визге промелькнуло матерное слово, но мой мозг мигом отредактировал услышанное.)
И тут мобильный звякнул на пришедшее от Дэша сообщение:
«Прости меня за свитер! Ты в порядке?»
Я точно не в порядке. Коннектикут? Столь отдаленное место вообще не должно рассматриваться как вариант. Я знаю, что директора обычно проживают на территории частных школ, но администрация школы, нанявшая папу, не возражала против его проживания в Нью-Йорке. У папы два часа уходило на дорогу в одну сторону, но он мог ездить на поезде, а не на машине. (Во всяком случае, так нам с дедушкой сказали родители, как только вернулись с Фиджи. Видно, слукавили, чтобы не расстраивать нас в самом начале дедушкиного выздоровления.)
Конечно же, родители ругались не впервые. Однако их ссоры больше походили на перебранку старичков и, если мы с Лэнгстоном находились в зоне слышимости, были тихими. Но эта? Эта была громкой, эпичной и пугающей.
Она бы никогда не произошла, если бы не вчерашний вечер. Должно быть, родители Дэша заразили моих своим неблагополучием и полным пренебрежением друг к другу. Кто-то скажет, что я сама виновата, поскольку пригласила обоих родителей Дэша, но вина полностью на них. Я пригласила маму Дэша, но она отказалась прийти. Отца Дэша я пригласила только из-за ее отказа, да еще по доброте душевной, которой и должно быть пронизано Рождество. Мама Дэша виновата в том, что сначала отказалась приходить, а потом пришла. Дэш виноват в том, что привел ее. А его отец виноват в том, что согласился прийти лишь для того, чтобы хоть раз в жизни показать себя участливым папочкой. Дэш виноват в том, что столкнулся на улице с отцом, ведя на вечеринку маму, и не повернул обратно, а явился на зажжение елки с ними обоими. Он должен был понимать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Два этих человека вместе тлетворны. Неудивительно, что Дэш такой бука.
Теперь и я ощущала себя букой.
– ЗАМОЛЧИТЕ! – крикнула я родителям, швырнув мобильный в стену, разделявшую наши комнаты. Дурацкие сообщения о свитерах. Дурацкие ссоры.
Дурацкий свитер опален и испорчен. Даже дурацкий кот не станет на нем спать. Этот свитер – символ того, что у нас с Дэшем все наперекосяк. Неимоверные усилия и добрые намерения не всегда приводят в сказках к счастливому концу.
Да и сказки нереальны. Дурацкие они, как и все остальное. Блин! С большой буквы «Б»!
Стук мобильного о стену не унял ссору родителей, но голоса они понизили. Правда, время от времени до меня долетали и громкие фразы: «Это твоя вина!» и «Сколько людей состоят в нашем браке?»
Мне не хотелось вылезать из постели, но и слушать досадную чушь тоже желания не было. Коннектикут? Что это место может предложить, помимо нью-хейвенской пиццы?[3]
Распахнулась дверь.
– Можно войти? – шепотом спросил Лэнгстон.
– А постучать? – раздраженно ответила я.
Брат выходит из себя, если, перед тем как войти, я не стучу в его дверь, так как в любой момент может уединиться в спальне с бойфрендом, но сам никогда не стучит в мою дверь, предполагая, что ничего интимного за ней происходить не может. Это его предположение маленько бесит меня, поскольку оно верно. Мое семейство с трудом смирилось с тем, что у меня есть парень, и то лишь потому, что он молчалив, весь в книгах, не представляет опасности, мы редко видимся, дверь моей спальни при его визитах всегда открыта и мне все еще запрещено выходить из дома после десяти.
Уголки губ Лэнгстона изогнулись в полуулыбке.
– Ха-ха, – сказал он. Закрыл за собой дверь и плюхнулся на мою постель.
Брат был в пижаме, хотя в это время должен был уже сидеть на утренней лекции. Детьми мы так же встречали рождественское утро: в пижамах, уютно устроившись в моей постели в ожидании родителей, которые придут за нами, чтобы отвести к подаркам. И так же подслушивали родительские рождественские перебранки в соседней комнате. Правда, те напоминали больше шутливые поддразнивания и подколы. К примеру, кто-то говорил, что закончил упаковывать подарки, а сам этого не сделал, или уверял, что кофе куплен, когда это не так. О, старые добрые денечки. Раньше, когда слово «Коннектикут» еще не было ужасным и ненавистным, предвещавшим плохие времена. Когда жизнь была мирной и безобидной.
А как я люблю подарки! Особенно если они идут в паре со свежеиспеченными рождественскими печеньями, залитыми красно-белой глазурью. Пусть даже к ним не подается кофе. Порой что-нибудь вдруг напомнит о том, как сильно я люблю Рождество, и сердце заноет оттого, насколько в этом году все паршиво. Я никак не поймаю праздничного настроения, как бы остальные ни пытались меня им заразить.
Возможно, усилия остальных только мешают мне в этом. Такие чувства рождаются естественно, сами собой. Принужденное веселье ужасно. Я должна искренне почувствовать радость рождественских дней.
– Что происходит? – спросила я брата.
– По-моему, это совершенно очевидно, – отозвался он, и тон его не был шутливым. Выглядел он тоже крайне серьезным.
– Они разведутся? – Наверное, именно это случается с громко ругающимися родителями. Может, посоветовать Дэшу показаться лору? Вдруг в детстве ему повредили слух ссоры его очумелых родителей? Нет, не стоит. Зная Дэша, при родительских ссорах он, скорее всего, даже ребенком затыкал уши наушниками и погружался в какую-нибудь книгу.
– Вряд ли, – ответил Лэнгстон. – У них просто сложный период.